Я вернулся в Париж с победой и миром. Французы захотели покоя - страна устала от войн и революции. И благодарный Париж высыпал на улицы. Полиция докладывала: толпа била окна в домах, где посмели не зажечь иллюминацию в мою честь. Люди окружили Тюильри, они звали меня, но я не вышел. Я решил показать: наступил новый порядок. Их вождь будет теперь выходить к своему народу, когда он сам того захочет, а не когда этого требует чернь. Я никак не мог забыть... лицо жалкого короля во фригийском колпаке в окне дворца... теперь моего дворца...
А потом зашевелились якобинцы, уцелевшие после самоистребления. Точнее, остатки якобинцев... Привидения из эпохи террора... Каждое утро Фуше докладывал мне об их разговорах о Кромвеле, сожравшем республику. Я всегда ненавидел этих кровавых глупцов. Я и поныне уверен, что революцию делают из тщеславия, а все слова о свободе - только прикрытие... Они по-прежнему грезили о крови и анархии... Через секретных агентов Англия передавала им деньги, о чем эти глупцы и не подозревали. Был составлен заговор - "бешеные" собирались заколоть меня кинжалом в Опере. Кинжал Брута и смерть Цезаря не давали им покоя.
На этот раз заговорщики были схвачены, но и далее враг не забыл про мою любовь к музыке... В тот рождественский вечер в Опере давали ораторию Гайдна "Сотворение мира". Мы ехали в Оперу, как обычно, по улице Сен-Никез. Со мной в карете были Ланн, Бертье и, кажется, Лористон. Зная мое обычное нетерпение, кучер гнал на бешеной скорости. Увидев впереди тележку водовоза, преградившую нам дорогу, я крикнул кучеру: "Не останавливайся! Опаздываем!" На той же бешеной скорости мы обогнули тележку, и тотчас сзади раздался взрыв. Грохот был такой силы, что даже в моем кабинете в Тюильри вылетели стекла. Дома вокруг были разрушены, и десятка два мертвецов и полсотни раненых валялись на улице. Оказалось, на тележке была установлена адская машина... Такой мне приготовили рождественский подарочек... Но когда я появился в опере, то был абсолютно спокоен. Только сказал директору, пришедшему в мою ложу: "Эти ребята хотели меня взорвать по дороге. Дайте либретто". Взял либретто и начал его читать.
Когда я вернулся в Тюильри, мои дорогие министры были в сборе. Я сказал Фуше, прошляпившему взрыв... я много чего ему сказал! Он невозмутимо выслушал мою брань и ответил, что это "дело рук роялистов, и меры уже приняты". Когда я услышал про роялистов, я не выдержал... Я орал на него: "Я старый воробей, и меня на мякине не проведешь! Ни аристократы, ни шуаны тут ни при чем! Это они, ваши друзья-якобинцы! А вы... вы попросту бережете своих... все не можете забыть, что вы один из них! Эти мерзавцы в революцию жили по колено в крови! И сегодняшних кровавых демонов извергнул все тот же ад девяносто третьего года! Нет, видно, их нельзя усмирить... Значит, их надо раздавить! Надо раз и навсегда очистить Францию от этой сволочи!"
Фуше промолчал. Но на следующий день он принес мне длиннейший список якобинцев, которые подлежали, по его мнению, наказанию. Бывший вождь кровавых фанатиков не пропустил никого из прежних друзей и предложил для них самую суровую кару. Мне оставалось это только утвердить. Одних казнили, других заключили в тюрьму, третьих отправили в Гвиану - на "сухую гильотину", - где их угробил невыносимый климат, четвертых выслали из страны.
Но не прошло и месяца, как мерзавец молча положил передо мной отчет. И с тем же бесстрастием (за которым мне всегда чудилась насмешка) ждал, пока я прочту... В отчете были неопровержимые доказательства того, что адскую машину действительно подложили роялисты. Более того - главные виновники уже были схвачены и ждали казни.
"Как видите, я был прав".
"Отчего же вы не сопротивлялись? Почему составили те списки?"
"Я подумал, сир, что покушение - прекрасный повод избавиться от всех этих людей, которые, уверен, будут сильно сопротивляться тому, что неизбежно должно случиться. И в самое ближайшее время!"
Я уставился на него.
"Я говорю о возвращении монархии, - улыбнулся он. - Не так давно кем-то была напечатана брошюра "Параллели между Цезарем, Кромвелем и Бонапартом". Это умело составленное сочинение справедливо доказывает необходимость восстановления королевской власти в вашем лице, гражданин консул. Брошюра, конечно же, анонимная, но не прошло и получаса после того, как она легла ко мне на стол, а я уже знал, кто ее автор. Сие сочинение написал и издал ваш брат Люсьен... Впрочем, как и он, я тоже уверен: это будет полезно для Франции. Но якобинцы... к которым вы причисляете почему-то и меня... пошли бы на что угодно, лишь бы помешать этому... И я решил, что вы..." - Он остановился.
"Что я негодяй, убивающий людей из предусмотрительности?"
"Нет, что вы - очень хороший политик".
Император неодобрительно посмотрел на меня.
- И вы тоже так думаете... Нет, тысячу раз - нет! Хотя я не жалею об этих мерзавцах. Скольких невинных они погубили в дни террора! Так что я оказался лишь невольным возмездием. Моя мать недаром цитировала Библию: "Ассур жезл гнева Моего! И бич в его руке Мое негодование". Я выступил только бичом Божьим. И народ это оценил. Когда якобинцев везли в ссылку, их с трудом спасли от разъяренной толпы. Что же касается существа вопроса, Фуше был прав: уже тогда я начал подумывать о возвращении королевской власти. Я имел на то право. И сочинение Люсьена должно было подготовить общество. Франция благоденствовала. Я дал Республике главное - справедливые законы, и ни одна страна мира не имела подобных... В Тюильри я собрал цвет мысли Франции, мы работали над Гражданским кодексом по десять часов ежедневно... Запомните: мой кодекс я ценю больше, чем все свои победы. Да, были великие победы. Но слава моя не сводится к сорока выигранным битвам. И даже если Ватерлоо перечеркнет их, мой Гражданский кодекс пребудет вовеки. Он собрал воедино плоды великой революции, в нем идеи великих философов... Собственность там объявлялась священной. Ибо в стране, где правит собственность, правят законы общества, а в стране, где правят неимущие, правят законы природы...
Никогда Франция не знала такого процветания! Не хватало лишь стабильности в управлении. По тогдашней Конституции я - главная причина благоденствия страны - в любой момент мог потерять свой пост по прихоти Сената. Чувствуя несуразность положения, сенаторы предложили продлить мои полномочия на десять лет... Я отказался и попросил провести плебисцит. И не ошибся: три миллиона избирателей единодушно потребовали, чтобы я стал пожизненным консулом. Сенат, наконец-то, все понял и торопливо преподнес мне это звание.
В это же время я окончательно развалил коалицию врагов Франции. Я выбил из нее Австрию... Мало выиграть войну, надо уметь заключить мир. Я умел это делать. Я послал брата Жозефа участвовать в переговорах... Так я начал приучать Европу к новому блеску нашего семейства... Но всю работу на переговорах, конечно, сделал Талейран. И сделал отлично. Правда, потом Фуше показал мне список подарков, которые Талейран получил от австрийцев во время подписания договора. Я был взбешен - вызвал Талейрана... Прохвост объяснил, что он "брал эти подарки нарочно, чтобы австрийский двор поверил, будто он на их стороне... И что в результате?.. Как жаль, что Фуше, справедливо информировавший о подарках, не сообщил вам о перехваченной депеше Кобенцля (австрийский дипломат, заключавший мир*). - И Талейран с удовольствием процитировал: - "Вот он, несчастный договор, который мне пришлось подписать, он ужасен..." Надеюсь я не обманул ваши ожидания, генерал?" - спросил негодяй, не скрывая радостной улыбки. Мне оставалось только поздравить прохвоста с этой... дипломатической победой. Да, мир принес мне всю Бельгию, Люксембург и германские владения по левому берегу Рейна... И еще я заставил Габсбурга признать образованные мною республики - Батавскую, Гельветическую, Цизальпинскую и Лигурийскую. Все они становились практически частями Франции. Это уже были контуры величайшей державы - новой Римской империи...
Тогда же я сумел перетянуть на свою сторону еще одного вчерашнего врага - русского царя Павла. Я никогда его не видел, но сразу его понял. Это, пожалуй, был последний рыцарь... Взбалмошный, сумасшедший, но рыцарь, заблудившийся в нашем прагматичном веке. И пленить его можно было только великодушием. Я отправил ему подарок - всех русских солдат, захваченных во время войны, велев одеть их в новенькие с иголочки мундиры... И ничего не попросил взамен. И он стал мой! Я написал ему о разделе мира, и в ответ он обещал направить своих бородатых казаков в поход в Индию... Он тоже был мечтателем...
Теперь Англия оставалась одна. И начала действовать. Англичане расправились с несчастным русским царем. Субсидировали заговор и возвели на престол этого хитрого византийца Александра... Они промахнулись на улице Сен-Никез, но попали в меня в Санкт-Петербурге... Но я был слишком силен, а новый царь слишком нерешителен, чтобы тотчас начать войну... Да и в самой Англии в это время шли рабочие бунты.
