И англичане вынуждены были заключать со мной мир. Мир этот был для них очень тяжелый: все колонии, захваченные у французов, голландцев и испанцев, пришлось отдать... фактически мне. И вернуть Мальту мальтийским рыцарям... то есть опять мне... За это я обещал вывести мои войска из Египта, естественно... на английских кораблях! Брошенная в Египте армия была моей головной болью. Я не знал, как вернуть на родину из раскаленного ада тех, кого увез так далеко. Теперь это согласились сделать мои враги. Так что эта уступка англичанам на самом деле была еще одной моей победой.
Я обещал также вернуть Рим Папе. И сделал это с великой готовностью, ибо уже тогда у меня были большие надежды на понтифика. Они были связаны с будущем, которое было теперь уже не за горами...
Итак, Франция после одиннадцати лет непрерывных войн могла теперь наслаждаться прочным миром. В Европе впервые за много лет молчали пушки... Я становился хозяином мирной Европы...
Император карандашом быстро начертил на листе бумаги карту Европы, изобразив те свои, исчезнувшие нынче владения, и с удовольствием перечислил:
- Бельгия, Голландия, Италия, Пьемонт, левый берег Рейна... Делом ближайшего времени было присоединение беспомощной западной Германии... Причем слабая Пруссия и дважды поверженная Австрия уже были не соперники... - Его карандаш заштриховал обе великие державы. - Но тогда я надеялся... это непременно запишите, даже выделите - завоевать их мирным путем... Я уже тогда мечтал о едином европейском доме - объединить народы Европы под главенством французов и покончить раз и навсегда с бесконечными европейскими войнами... Мечта становилась явью, чтобы в конце...
Император не закончил фразу и зачеркнул все нарисованное.
- К тому времени я уже заключил конкордат с Папой. Католичество вернулось во Францию. Запишите: одно из главных моих достижений возвращение в страну религии. Я признал католицизм религией большинства нации. Но отнюдь не государственной религией, как это было при королях... Если кесарь и церковь соединяются - все заканчивается фарисейством и ложью. Но я постоянно подчеркивал свое покровительство религии. Я сказал прелатам в Милане: "Я предам смерти всякого, кто осмелится нанести оскорбление вашей религии!" Я выпустил из тюрем всех священников, отправленных туда в дни террора...
Я помню, как впервые после революции состоялась торжественная месса в Нотр-Даме по случаю Амьенского мира. Я присутствовал на ней... правда, с условием не целовать Святые дары и не участвовать в прочих безделицах, выставляющих на смех разумного человека.
Запишите мой разговор с Сийесом перед этой мессой. Узнав о предстоящем богослужении, бывший аббат сказал:
"Двести тысяч полегли, чтобы этого не было".
"Но теперь это будет".
"Осмелюсь спросить: разве вы сами верите, что Бог существует?"
"Как человек, я не знаю ответа на этот вопрос. Зато как Первый консул знаю отлично: народ без религии - жалкий корабль без компаса. Нет и не будет примеров, чтобы великое государство могло существовать без алтарей. Без религии человек ходит во тьме. Только она указывает ему его начало и конец. Христос полезен государству".
"Но целое поколение просвещенных людей воспитано Вольтером... Они смеются над религией. Вы не боитесь, что вас сегодня попросту освищут, генерал?"
"Если кто-то посмеет свистнуть, мои гренадеры попросту вышвырнут его из собора".
"Но ведь они солдаты революции и их учили думать, что..."
Я прервал глупца: "Запомните, гражданин, хорошие солдаты не думают, они исполняют приказы. А у меня - хорошие солдаты".
Месса прошла отлично. И даже Фуше, еще вчера привязывавший Евангелие к хвосту осла в Лионе, почтительно стоял в соборе. Пришел и епи
скоп-расстрига Талейран... Теперь в небе Франции вновь обитал Бог.
Но наши безбожники и вправду волновались. Ожеро, Ланн и Бертье - все заядлые вольтерьянцы - не захотели идти в Нотр-Дам. Но я настоял - заставил их прийти и простоять всю службу. И потом любил расспрашивать их о впечатлении...
Но, упоенный успехами, я забыл, с кем имею дело. Британский парламент ратифицировал Амьенский мирный договор с оговоркой: "В ожидании, пока события не примут более благоприятный оборот". Проклятое английское коварство! Проклятая Англия... мой вечный враг.
В который раз я подумал тогда: "Но зачем же он сдался англичанам?" А он поглядел на меня... Мне даже показалось, что он хотел что-то ответить. Но лишь загадочно улыбнулся.
- Они всегда мечтали меня уничтожить, - продолжал император, - и, как поймет будущий историк, всегда на меня нападали... Они не могли мне простить, что я - лицо нового мира, молодость Европы...
Непрестанная травля в английских газетах! Я составил целый список английских газет, ежедневно клеветавших, несмотря на заключенный мир. И я отвечал им в "Мониторе". Разоблачал английских дипломатов, которые плели интриги в Австрии и России, сколачивали против меня новую коалицию. При всем этом англичане нагло позволяли себе не выполнять условия мира. Они не ушли с Мальты... Пора было действовать...
Двадцатого мая я известил Законодательное собрание и Сенат, что обязан заставить Англию соблюдать мирный договор и уважать достоинство французского народа. Францию принуждают начать войну, и мы будем вести ее со славой... Обе палаты согласились со мной.
Король Георг... этот текст ему, конечно же, написали... посмел обратиться к моему парламенту: "Вы вооружаетесь против Конституции и независимости английского народа. В итоге Франция покроет себя стыдом и падет в бездну великих бед..."
В этот момент за окнами каюты прошел адмирал Кокберн - как некое осуществление пророчества старого короля. Император на миг вернулся в действительность.
- Что ж, насчет бед, может, и правда... Но стыдом, как видите, покрыли себя они. А тогда я довольно удачно ответил королю в "Мониторе": "Ваша Конституция и ваша независимость - что общего они имеют с возвратом Мальты?"
И в конце мая восемьсот третьего года заговорили пушки. В Ганновере я разгромил английскую армию, постыдно брошенную командующим герцогом Кембриджским. И тогда же решил перенести войну на территорию проклятого острова. И добить Англию в ее логове...
Немедля я выехал в Булонь и начал создавать мощный военный лагерь. Оттуда я должен был перебросить армию в Англию... Мне нужны были всего три туманных дня, чтобы проскользнуть мимо английского флота и высадиться на проклятом острове. Плюс несколько дней, чтобы Лондон, парламент и сердце этих сквалыг - Лондонский банк - стали моими... И британский премьер Питт понимал это... Нет, они не забыли, как я ускользал от их кораблей... И они действовали. Как обычно - деньгами. И щедро платили наемным убийцам.
Около каюты вновь появилась тощая фигура адмирала Кокберна. Император засмеялся. И мы прекратили диктовку до вечера.
Вечером, когда я пришел в каюту, император пересказал мне свой разговор с адмиралом. Кокберн сообщил: когда прибудем на остров, мы будем жить пару дней на корабле, пока приготовят наше жилище... Еще адмирал предупредил, что "остров - довольно печальное место".
Сообщив все это, император добавил странную фразу:
- Ну что ж, чем хуже, тем лучше. - И продолжил воспоминания: - Моя власть - крепкая, желанная для нации - становилась все ненавистней этим недобиткам, остаткам кровавых фанатиков. И дворцовая полиция продолжала докладывать мне их остроты: "Мы свергли полуторатысячелетнего кумира и не потерпим двухнедельного". Я понимал - мне придется уничтожить остатки этих паразитов, забившихся в складки мантии победителя... А пока я приучал страну к блеску новой власти.
Теперь я выезжал в карете, запряженной восьмеркой великолепных лошадей. За мной следовала целая вереница правительственных экипажей - второй и третий консулы в сопровождении эскорта адъютантов и консульской гвардии... Все напоминало о блеске королей... Я вернул ливреи для слуг. Орден Почетного Легиона помог мне основать новый класс благородных людей... свой патрициат. И в тайниках души великой нации я все яснее читал благодарность за возвращение к низвергнутым формам правления. Нация желала обновленной монархии. Монархии, оплодотворенной революцией - великими идеями равенства людей перед законом.
Именно тогда Англия в очередной раз попыталась лишить меня жизни. Фуше сообщил мне о новом заговоре - во Франции появился знаменитый Кадудаль с адской машиной. В свое время я с ним встречался. Он был тогда вождем вандейских повстанцев - гигант с крохотным разумом, этакий могучий Голем, управляемый Бурбонами. В Вандее я пригласил его для переговоров, обещая полную безопасность. Генералы умоляли меня не оставаться наедине с этим фанатиком-роялистом, мечтавшем о самопожертвовании. Но я никогда не отказывался лишний раз проверить судьбу. Он вошел в мой кабинет, и в его глазах я прочел свой приговор... И тогда я посмотрел на него... как умею. И вся его суть жалкого крестьянина тотчас проснулась. Он вмиг превратился в заскулившую собачонку... Я сказал ему, что католическая вера навсегда вернулась во Францию, и предложил стать генералом в моей армии... Его хватило на то, чтобы выкрикнуть: "Нет, нет!" И выбежать прочь из моего кабинета.
