Ноги у него были свободны, а вот руки, туго скрученные за спиной, ломило от боли. Однако эта боль ничто по сравнению с болью в ребрах. Ощущение было такое, будто он лежит на острых камнях. И тут он вспомнил о крохотных зажигательных бомбах, которые вчера ему дала Карамина. На них-то он и лежал. И хотя мысль о том, что при нем есть хоть какое-то, но оружие, отчасти успокаивала, проку от этих бомб не будет никакого, если он не высвободит себе руки.
Бучер начал осторожно извиваться, заводя согнутые ноги назад под себя, стараясь принять такое положение, чтобы пальцами суметь достать из-за носка тонкую полоску остро отточенной стали с пластиковым покрытием, которую он постоянно носил с собой. Проделывая эти манипуляции, он обнаружил, к своему изумлению, что люди, захватившие его, оставили при нем не только зажигательные бомбы, но и кнопочный нож с выкидывающимся лезвием в футляре, прикрепленном к левой ноге повыше щиколотки.
Через несколько секунд руки у него были свободны.
От ангара кабинет был отгорожен стенкой высотой чуть больше метра. Осторожно ощупав здоровенную шишку на затылке, оставшуюся от удара Ямашида, и решив, что ничего серьезного – если, конечно, не считать уязвленного самолюбия – рана собой не представляет, Бучер осторожно встал на колени и выглянул наружу.
От увиденного мороз прошел у него по коже.
В ангаре он насчитал пять самолетов класса У-2, около которых копошилось человек шесть. Четыре машины стояли с заглушенными моторами, а двигатель пятого был остановлен только что. В наступившей тишине его внимание привлекли чьи-то голоса, и изо рта у него вырвалось приглушенное ругательство, когда он увидел Джонни Просетти в сопровождении Ямашида. Они шли по ангару метрах в сорока от него, явно направляясь к кабинету.
Когда минуту спустя они вошли, Бучер сидел на полу спиной к стене, держа руки сзади, словно они все еще были крепко связаны.
– А-а-а, Бучи-Вучи старина! – сдавленно рассмеялся Просетти. В одной руке у него была двадцатилитровая канистра, а в другой – "Вальтер П-38" Бучера. – Ну кто бы мог подумать, что так легко удастся разделаться с самим великим Бучером-Беспощадным, с этой великой задницей! И кому?! Кучке вонючих иностранцев! – Он с деланной грустью покачал головой. – Какой стыд! Какой срам! – Его цветущая, пышущая здоровьем физиономия с двойным подбородком превратилась в злорадную маску. – Пусть я не получу обещанные за тебя четверть миллиона, но зато спалю тебя живьем, слышишь, ты, задница? Ух, и повеселюсь же я!
– Это почему же не получишь? – небрежно спросил Бучер.
Поставив тяжелую канистру на пол, Просетти оперся своим толстым задом на краешек исчерченного письменного стола, глядя на Бучера в упор.
– Да потому, что именно Мокетон и Ибн-Вахид заключили между собой сделку – убрать тебя за предательство Синдиката. – И Просетти вновь закачал головой от изумления и восхищения. – Это они условились, что Ибн-Вахид заманит тебя в ловушку, подбрасывая время от времени правдивую информацию, чтобы ты проявил любопытство и поскорее взял след. И вот, старина Бучи-Вучи является в добрую старую Амадийю и хватает наживку! Да не хватает, а заглатывает, как сосунок неопытный! Ну, что теперь скажешь?
Бучер посмотрел на Ямашида, все еще стоящего у двери. По презрительным взглядам, которые тот бросал на Просетти, Бучер понял, что симпатии друг к другу они не испытывали.
– Голливуд потерял в тебе великого актера, Ямашид, – размеренно проговорил Бучер. – Ты мог бы чудеса творить, играя там обманщиков и предателей.
Ямашид с ненавистью плюнул в сторону Бучера, не удостоив его ответом.
По-прежнему опираясь о стол, Просетти поднес к глазам "вальтер" с глушителем и критически осмотрел его.
– Сколько парней Синдиката ухлопал ты из этой пушки, Бучер? – Вопрос он задал таким тоном, словно его это действительно интересовало и он хотел услышать ответ. Не получив его, Просетти наставил пистолет на Бучера, прищурил левый глаз, хрипло произнеся: – Бах! Бах!" – и продолжал: – Ну же, Бучи-Вучи старина. Говори, не томи. Пятьдесят? Сто? Полтораста?
Совершенно неожиданно для себя и зная, что понятия порядочности в преступном мире не существует, Бучер ответил:
– Очень скоро ты пожалеешь, что из этой пушки я не прикончил тебя. По Багдаду прошел слушок, что у Ибн-Ва-хида на тебя крупные планы. Крупные недобрые планы! – От него не укрылось, как Просетти при этих словах едва заметно вздрогнул от неожиданности, а Бучер, бросив взгляд на Ямашида, понял по выражению его лица, что попал почти в яблочко.
– Что ты там несешь, подонок? Какие еще "крупные недобрые планы"? – взревел побагровевший Просетти.
Спрятав "вальтер" в ящик письменного стола, он подошел вплотную к Бучеру, наклонился и с размаху залепил ему пощечину. В других обстоятельствах человек, осмелившийся поднять на Бучера руку, был бы убит в ту же самую секунду, но сейчас у него были иные планы.
– Я тебя спрашиваю! Что за "крупные недобрые планы", задница? – заорал Просетти, и в голосе его зазвучали встревоженные нотки.
– Просетти, имеешь ты хоть отдаленное представление, для чего предназначены вон те пять самолетов? – спокойно спросил его Бучер.
– Нет. Меня это не интересует.
– Сколько раз ты уже был здесь? В этом ангаре? На этой базе?
– В первый раз. А что? Может, спросишь еще почем нынче капуста на рынке в Токио? – и Просетти звучно заржал, довольный своей плоской остротой.
– Это самолеты типа У-2 дальнего следования и с высоким потолком высоты. На каждом будет по одной атомной бомбе, которые они сбросят на Россию. Бомбы изготовлены из тех самых расщепляющихся материалов, которые ты продавал Ибн-Вахиду за героин.
– Да ну? – Просетти сделал напускной вид, будто сказанное сильно заинтересовало его. – А с чего бы это Ибн-Вахиду бомбить Россию?
– Чтобы вызвать атомную войну между нею и Соединенными Штатами. На самолетах опознавательные знаки USA.
– Брехня собачья. Никому в здравом уме и в голову не придет начинать атомную войну.
– Все правильно. В здравом – нет. Но ведь Ибн-Вахид-то не в здравом уме. Он – сумасшедший.
– Ну и какое это имеет отношение к его "крупным недобрым планам" в отношении моей персоны?
– А такое, что тебя привезли сюда для того же самого, что и меня. Чтобы убрать. Меня – потому, что Мокетон заключил с Ибн-Вахидом сделку, а тебя – потому, что ты слишком много знаешь. Пораскинь-ка мозгами.
Двойной подбородок Просетти затрясся от страха, лицо стало белым как полотно.
– Врешь! – прохрипел он.
Бучер покачал головой.
– А ты спроси этого двуличного ублюдка у себя за спиной.
Разговор велся на английском, но Ямашид вслушивался в каждое слово, поэтому когда Просетти обернулся, он ожесточенно затряс головой.
– Так что, Ямашид? – спросил Просетти. – Бучер правду говорит?
– Нет, – ответил Ямашид. И по его интонации Бучер понял, что тот лжет. – Тебя пригласили, чтобы наградить. За твою работу Ибн-Вахид щедро вознаградит тебя.
– Вот так-то! – воскликнул Просетти с алчностью в голосе. – И Гарум-аль-Рамшид мне сказал то же самое. – Он опять повернулся к Бучеру, абсолютно уверенный, что ему ничто не угрожает. – Слыхал, ты, задница? Вот и выходит, что ты лживая свинья. – И он счастливо затрещал, словно ребенок, получивший игрушку. – Еще и вознагражденьице. Как говорится, за оказанные услуги, ха-ха-ха! Услуги, оказанные совершенно бескорыстно. Но в одном ты уж точно прав, приятель Бучи. Кто-кто, а ты-то точно здесь для того, чтобы тебя убрали, потому что через пару минут ты у меня вспыхнешь ярким живым факелом. И уж поджарю я тебя на славу! – Он подошел к двери, прихватив канистру с бензином. – Вот прямо сейчас пойду и подготовлю хорошенькое местечко, чтобы добрый костерчик запалить. – И, грубо захохотав, он вышел.
Бучер молча наблюдал, как Ямашид враждебным взглядом провожает Просетти. Чтобы завязать разговор в ожидании того, что с роковой неизбежностью должно было вот-вот произойти, он спросил по-арабски:
– Почему Ибн-Вахид хранит отходы расщепляющихся материалов в таком месте, где бедуины могут подвергаться облучению? Чтобы окутать покровом зловещей тайны этот район, назвав его Местом Испепеляющей Смерти, и отпугнуть не в меру любопытных?
– Может быть, – Ямашид безразлично пожал плечами. – Никому нельзя спрашивать Ибн-Вахида, почему он поступает так, а не иначе.
– Ты что, входишь в так называемую Святая Святых или просто шестеришь на подхвате по мелочевке?
Не получив ответа, Бучер продолжал разговор дружелюбным голосом, словно испытывая от него наслаждение, однако уже держа в заведенных за спину руках свой нож с выпущенным лезвием.
– Тогда ты, по-моему, просто самая последняя шестерка и не знаешь даже, как выглядит Ибн-Вахид.
Ямашид с ненавистью посмотрел на него уничтожающим взглядом.
– Как выглядит Ибн-Вахид, не знает никто.
