Боб был искренен, Боб был прав. Он вызвался мне помочь сделать Флоранс моей любовницей. В его глазах она ею стала. Он выполнил свои обязательства: он оплатил свой долг.
А я, что теперь мне делать? Отступить? Покаяться после того, как я изобразил, мне так показалось, свое блистательное превосходство? Или открыть Бобу, что я не был любовником Флоранс и что мои притязания на эту роль были враньем?
Думаю, что я был бы не способен решиться на подобное унижение, если бы Боб не принудил меня к этому.
– Я всякий раз должен класть ее тебе в кровать? – спросил он с полным горечи сарказмом, который я счел проявлением оскорбительнейшего презрения.
Я изобразил ледяное спокойствие и, приложив усилие сделать ровным свой голос и не допустить, чтобы досада и гнев заставили его дрогнуть, медленно произнес:
– Боб, ты не заслуживаешь того, чтобы настоящий мужчина пожал тебе руку. Ты потворствуешь кретинам и отказываешься от долга чести. О! Не принимай вид лжесвидетеля… Ты очень хорошо знаешь, что я не мог овладеть Флоранс…
– Что! Ты хочешь, чтоб я поверил…
Боб не закончил свое восклицание и прошептал, размышляя вслух:
– Да, разумеется, это должно быть правдой: ты бы не похвастался таким событием.
Странным образом черты его лица, напряженные во время нашего разговора, смягчились и тело расслабилось. Я заподозрил в этом спокойствии новую насмешку.
– Не думай, – сказал я, испытывая неодолимую потребность заставить Боба страдать. – Не думай, что Флоранс меня отвергла. Тебе так хочется этого! Между нами есть разница, малыш. Она сказала, что обожает меня. Нам не хватило времени. Вот в чем дело. Но не волнуйся, я больше ни о чем тебя не попрошу – я сам справлюсь. Просто я хотел знать, чего стоят обещания пьяницы. Теперь я это знаю. Спасибо.
В эту минуту я уже не знал, что делал. Возмущение, бывшее вначале притворным, стало подлинным. В своем суетном, доведенном до пытки стремлении причинить страдания, жгучем желании оправдать свое недостойное поведение я извращал факты и чувства с такой страстью, что верил в то, что говорил.
Боб был врун, хвастливый предатель, а я – жертва своей доверчивости, благородства чувств, возвышенной души.
Движимый искренним чувством попранной верности, я повернулся к Бобу спиной, спокойно, ничего больше не ожидая от него.
Как удалось Бобу не поверить в эту игру, тогда как сам я в нее верил? Он вцепился в меня руками. Он с силой оттащил меня назад и проговорил свистящим голосом:
– Извини меня за то, что я счел тебя более расторопным и быстрым в любовных делах. Раз уж ты нуждаешься в подходящем помещении, я снова в твоем распоряжении. Но это в последний раз… иначе… чтобы отделаться от тебя… метиска окажется в моих руках…
– Будь спокоен, – ответил я, понимая, что назад хода не было. – Будь абсолютно спокоен: мне нужно четверть часа.
Так решилась судьба Флоранс.
– Твой план? – спросил Боб.
– Навязать старцу крутой покер. Чтобы его забрало донельзя, чтобы он забыл обо всем на свете, когда я оставлю вас наедине.
– В кредит?
– Я расплачусь в Шанхае. Он согласен. Подожди… подожди.
Я увидел в своем плане просчет: выигрывая, сэр Арчибальд не выпустит меня из-за стола.
Я был опытный игрок и знал, что, только проигрывая большие суммы и пытаясь отыграть проигранные деньги, человек полностью находится во власти страсти. Я продолжал, скорее для самого себя, чем для Боба:
– Нужно играть осторожно, как профессионал. Старик должен гнаться за ставкой.
Боб любил карты так же, как и я. Он все понял без лишних объяснений. Но он хотел отплатить мне еще раз:
– Мы должны выиграть? – спросил он. – Так, да?
– Да, так.
– А если удача будет на стороне старика?
Я ничего не ответил.
Боб еще раз спросил, чеканя слова:
– Тем хуже для него? Я ничего не ответил.
– Договорились! – сказал Боб.
Затем, словно чтобы подчеркнуть, что он всего лишь мой помощник, посторонился, кивнув с мрачной веселостью:
– Иди первым, ты мой шеф!
Мы отправились играть на метиску.
– В добрый час! Я уже начал отчаиваться, – вздохнул сэр Арчибальд, завидев нас.
Слева у него был стаканчик с костями, справа колода карт. Рядом стояла бутылка виски.
– Видите, – сказал он, – я все… я все приготовил, пока вы беседовали.
– Мы задержались, – сказал я. – Дело в том… Пребывая в добром расположении духа, сэр Арчибальд остановил меня:
– Не извиняйтесь, прошу вас. Вам, несомненно, надо было уладить на завтра служебные дела в Шанхае. Я понимаю. Никто не способен понять лучше, чем я. Служба прежде всего, а… – Оборвав себя, он спросил: – Начнем?
Не сказав ни слова, Боб принялся сдавать карты.
– Покер! – воскликнул сэр Арчибальд. – О! Какую радость вы мне доставляете, дорогие господа лейтенанты! Целую вечность я не играл в покер с джентльменами.
Боб взглянул на меня с улыбкой. От этой улыбки мне плохо до сих пор.
Инстинктивно я пытался оттянуть момент.
– Секунду, – сказал я. – Как мы играем? С удвоенной ставкой? Бленд? На ставку?
– Предлагаю по максимуму, – сказал Боб. – Весь банк, потому что нас только трое, и я вынимаю шестерки.
Это были адские условия. Я следил за сэром Арчибальдом, надеясь, что он испугается и откажется. В самом деле, казалось, у него перехватило дыхание. Но только от волнения. Я понял это, когда он воскликнул в жарком порыве:
– Да, да, черт побери! Игра есть игра. Никаких сантиментов. Никаких отговорок. Я буду играть, черт возьми!
До сих пор я не слышал, как сэр Арчибальд ругается. Я ни разу не видел, чтобы он ударил по столу своим немощным кулаком, как он сделал это сейчас.
– Да здравствует молодость! – воскликнул он. – Вы меня делаете молодым. Ваше здоровье, джентльмены.
Он встал, поклонился в нашу сторону, выпил стакан и торжественно произнес:
– За работу!
Начатый в таком духе, наш покер принял сразу наступательный ход.
Искушенный в игре человек почти сразу и наверняка уже по первому кругу определяет, к какому накалу и к какому проигрышу может привести партия. Но никто не смог бы разгадать того, что затеяли мы. Игра интенсивно началась, хотя обычно так ее заканчивают.
Не буду рассказывать о периодах, чередованиях, подсчетах, дерзких выпадах и удачных комбинациях. К чему! Те, кто не знает или не любит правила и неожиданности этой великолепной игры, не сможет оценить ее развитие. Остальные могут легко представить себе задор и страсть нашей схватки.
В сущности, из трех противников я был самым слабым. По натуре я не обладал ни терпением, ни расчетливостью. Боб и сэр Арчибальд, конечно, тоже; однако первый имел передо мной преимущество в самообладании, а второй так поклонялся игре, что полностью подчинялся ее правилам. Таким образом, в покере этот импульсивный человек, этот алкоголик, шут гороховый, этот тронутый оказался вооружен лучше, чем мы.
