молча слушали и ждали, что будет дальше.
– И вы хотите сплести свой жест доброй воли с тем, что я властен вам подарить? – поинтересовался яггут. – В обмен на что?
– На мир.
– Здесь и так уже царит мир, Руск.
Воин улыбнулся, обнажив острые зубы:
– Ничто не длится вечно.
Хаут что-то проворчал и снова взял кубок.
– Никак поражение от рук тисте ничему не научило вас, псы?
Улыбка Руска исчезла. На этот раз вместо него ответил Саграл:
– У вас нет пограничников. У вас нет легиона Урусандера. У вас нет домашних войск, которыми обзавелись Высшие дома. Тебе интересно, чему мы научились, капитан? Мы знаем, что вашей армии больше нет. Вот какой урок мы извлекли.
– У нас никогда не было армии, Саграл, – возразил Хаут, и его вертикальные зрачки сузились, будто от яркого света. – Мы яггуты. Любое войско – это проклятие, а мы не питаем вкуса к войне. Когда мы сталкиваемся с глупцами, которые заявляют, будто они наши враги, то просто их уничтожаем. И мы знаем свое дело. Вы много столетий испытывали нас, и каждый раз мы отбрасывали вас назад.
– Мы приходили небольшими стаями, – прорычал Саграл. – А на этот раз нас явятся тысячи.
– Если прежде, Саграл, мы вполне довольствовались тем, чтобы отогнать вас прочь, убив лишь немногих, то теперь, когда явятся тысячи джелеков, нашей сдержанности придет конец.
Руск рассасывал кусочки сахара, поглощая их один за другим. И при этом не сводил взгляда своих маленьких глаз с Кории.
– Мы вернем ее домой целой и невредимой, капитан, – наконец сказал он.
– Ничего не получится, – медленно покачав головой, ответил Хаут. – Договор с тисте требует отдать в заложники кого-то из ваших сородичей. Нельзя одолжить жертву или заменить ее. Тисте примут только заложников-джелеков.
– Но они сами никого нам не предлагают взамен! – огрызнулся Саграл.
– Потому что вы проиграли войну. Вас поставили перед простым выбором: уступить или быть уничтоженными. Судя по вашему появлению здесь, понятно, какой выбор вы сделали, так что теперь либо живите с ним, либо снова ввязывайтесь в войну.
– Но джелеки не рабы!
Хаут взглянул на Корию:
– Ты считаешь себя рабыней, заложница?
Девушка знала, какого ответа он от нее ожидает, но ей хватило одной мысли о путешествии в обществе этих зверей, чтобы решительно заявить:
– Нет, конечно. Я тисте, рожденная в доме Делак. Я заложница яггутов, единственная, которая когда-либо у них бывала, и впредь они уже не получат другой. Через два года меня вернут моей семье. Яггуты заявили нам, что теперь они уже больше не народ и отказываются от всех претензий.
Саграл ударил кулаком по столу, заставив Корию вздрогнуть.
– Вот именно, дитя! Даже от претензий на тебя! И лишь из-за эгоизма Хаута ты все еще остаешься в его лапах! Мы доставим тебя домой, причем можем отправиться в путь уже на рассвете! Разве ты этого не хочешь? Или Хаут лишил тебя всякой воли к жизни? Сделал рабыней во всех смыслах, пусть он так тебя и не называет? – Джелек поднялся на ноги. – Даже тисте теперь презирают яггутов: эти клыкастые глупцы ничего собой не представляют. Они отказались от будущего и обречены на вымирание. Их город покрылся пылью, и им правит безумец! Послушай, заложница! Ты впустую тратишь здесь свою жизнь. Говоришь, что вернешься домой через два года? Но ради чего тебе оставаться?
Кория развернулась на стуле, глядя на потемневшее от ярости лицо Саграла, на его оскаленные зубы с заостренными концами и на глаза, в которых плескался вызов. Повернувшись к Руску, она спросила:
– Не взять ли его на поводок?
Внезапный взрыв хохота разрядил возникшее напряжение, и все сидевшие за столом воины-джелеки снова потянулись к кувшинам с вином. Саграл с грохотом поставил стул, лишившись от стыда дара речи. Над ним одержала верх женщина-тисте, совсем еще юная, судя по ее мальчишеской фигуре, и он почувствовал себя щенком, которого пинком отправили на мороз, – да теперь еще все эти язвительные замечания товарищей на языке яггутов, явно рассчитанные на то, чтобы девчонка их услышала.
Посмотрев на Хаута, Кория увидела устремленный на нее взгляд бледных глаз, всегда остававшийся жестким и безжалостным, что бы за этим ни крылось – одобрение или недовольство.
«Капитан». Но у яггутов никогда не существовало армии, так что он никак не мог быть капитаном. Подобное звание применительно к Хауту не имело никакого смысла.
Словно бы по некоему невидимому сигналу шум снова утих.
– Капитан, – опять заговорил Руск, – тисте потребовали пятьдесят заложников из числа наших подростков. Но мы не отдадим жизни пятидесяти джелеков, ни молодых, ни старых.
– Вряд ли речь идет о том, чтобы забрать их жизни, Руск…
– Тисте готовятся к гражданской войне.
– Подобные опасения уже высказывались, – ответил Хаут. – Они беспочвенны. И даже если в самом деле разразится гражданская война, жизни заложников останутся неприкосновенными; собственно, я не сомневаюсь, что каждая семья сразу же вернет вам ваших детей, даже рискуя сохранением собственных домов.
– Если ты и впрямь так считаешь, капитан, – фыркнул Руск, – то ничего не понимаешь в гражданской войне. Да и с чего бы тебе в этом разбираться? Она невообразима для яггутов, тогда как у нашего народа, в отличие от вас, имеется подобный опыт.
Заговорил третий джелек, седой и покрытый шрамами:
– Наши сородичи на юге когда-то составляли с нами единое целое, были во всех отношениях такими же, как мы. Мы все прежде были джелеками.
– Я прекрасно помню вашу гражданскую войну, – медленно кивнул Хаут. – И я видел, как она разделила вас, превратив в два разных народа. Варандас много писал о зарождении культуры джеков и множестве ее отличий от вашей.
– Варандас не имел права рассуждать об этом, – глухо прорычал Руск.
– Какая теперь разница, Руск, – пожал плечами Хаут. – Этот глупец сжег все свои труды в Ночь Разлада. В чем ценность истории, если все равно никто не извлекает из нее уроков? Суть в том, что вы, основываясь на собственном опыте, предсказываете подобную же судьбу тисте. Но тисте – не джелеки и не джеки, а власть в сердце Харканаса – не дикая мощь ваших порожденных Витром одиночников, да и Матерь-Тьма не заключала сделок со звериными богами. Нет, Премудрый град Харканас – черный алмаз в сердце народа тисте, и, пока горит его внутренний огонь, ни один меч не сможет его разбить.
– Мы не отдадим пятьдесят наших молодых соплеменников.
– В таком случае, Руск, вас снова ждет война. Хотя, если это случится, у вас, возможно, появится повод облегченно вздохнуть, поскольку тут уж тисте
