— Что он говорит?
— Он, видно, не знает Тересы.
Человек с отверткой уселся на верхнюю ступеньку и стал произносить речь. Он заявил, что Мария — лучшая женщина в Гаване. Она весит сто килограммов в натуральном виде.
— Тересы здесь явно нет, — с облегчением сказал Уормолд.
— Тереса, Тереса… Что вам нужно от Тересы?
— Ну да, что вам от меня нужно? — спросила худенькая девушка, выступая вперед и вытягивая руку, в которой она все еще держала чулок. Ее маленькие груди были похожи на груши.
— Кто вы такая?.
— Soy Teresa [33].
Беатриса спросила:
— Это Тереса? Но вы сказали, что она толстая… такая, как та, с маской.
— Да нет же, — сказал Уормолд. — Это не Тереса. Это сестра Тересы. «Soy» — значит «сестра». Я предупрежу сестру.
Он взял худую девушку за руку, отошел с ней в сторонку и попытался объяснить ей по-испански, что ей надо соблюдать осторожность.
— Кто вы такой? Я ничего не понимаю.
— Произошла ошибка. Сейчас слишком долго рассказывать. Есть люди, которые могут вас обидеть. Прошу вас, побудьте несколько дней дома. Не ходите в театр.
— Но я не могу. Я здесь встречаюсь с моими клиентами.
Уормолд вытащил пачку денег. Он сказал:
— У вас есть родные?
— У меня есть мать.
— Пойдите к ней.
— Но она живет в Сьенфуэгосе.
— Тут хватит денег на дорогу в Сьенфуэгос. — Теперь уже все прислушивались к их разговору. Женщины окружили их плотным кольцом. Человек с отверткой слез со стремянки. Уормолд увидел Беатрису; она старалась протиснуться поближе и разобрать, о чем идет разговор.
Человек с отверткой сказал:
— Это девушка Педро. Какое право вы имеете ее уводить? Надо сперва договориться с Педро.
— Я не хочу ехать в Сьенфуэгос, — сказала девушка.
— Там вы будете в безопасности.
Она взмолилась, повернувшись к человеку с отверткой.
— Он меня запугивает. Не пойму, чего он от меня хочет. — Она показала ему пачку песо: — Тут слишком много денег. — Она призвала в свидетели женщин: — Я девушка честная.
— Золото железо режет, — торжественно заявила толстуха.
— Где твой Педро? — спросил человек с отверткой.
— Он болен. За что этот тип дал мне столько денег? Я честная девушка. Вы знаете, моя цена — пятнадцать песо. Я не какая-нибудь мошенница.
— Хороша курочка перьями, а мясом еще лучше, — сказала толстуха. У нее, видно, на все случаи жизни были припасены пословицы.
— В чем дело? — спросила Беатриса.
Кто-то прошипел:
— Тс-с! Т-с-с-с! — Это был негр, подметавший коридор. Он сказал: — Policia [34].
— Ах ты, дьявол, — сказал Уормолд. — Все пропало… Надо хотя бы вас вызволить.
Никто, казалось, не был встревожен. Толстуха допила свое вино и надела трусики; девушка, которую звали Тересой, натянула второй чулок.
— Обо мне не беспокойтесь, — сказала Беатриса. — Попытайтесь ее как-нибудь отсюда сплавить.
— А что нужно полиции? — спросил Уормолд у человека на стремянке.
— Девочки, — сказал тот цинично.
— Я хочу увести вот эту, — сказал Уормолд. — Есть тут какой-нибудь черный ход?
— Когда речь идет о полиции, черный ход всегда найдется.
— Где?
— А пятьдесят песо не пожалеете?
— Нет.
— Дайте вон тому. Эй, Мигель! — подозвал он негра. — Скажи им, чтобы минутки на три они ослепли. Ну, кто желает угоститься свободой?
— Я предпочитаю полицейский участок, — заявила толстуха. — Но для этого надо одеться поприличнее.
Она натянула лифчик.
— Пойдемте со мной, — сказал Уормолд Тересе.
— С чего это я с вами пойду?
— Вы не понимаете — они ведь пришли за вами.
— Сомневаюсь, — сказал человек с отверткой. — Она чересчур худая. Но вы поторопитесь. Пятьдесят песо надолго не хватит.
— Нате, возьмите мое пальто, — сказала Беатриса. Она накинула его на плечи девушке, на которой, правда, теперь уже было два чулка, но больше ничего.
Девушка сказала:
— Но я хочу остаться.
Мужчина шлепнул ее по заду и подтолкнул к двери.
— Ты же взяла деньги, — сказал он. — Ступай с ним.
Он выпроводил их в тесный, вонючий клозет, а оттуда через окно на улицу. Полицейский, стоявший на страже возле театра, демонстративно смотрел в другую сторону. Один из сутенеров свистнул и ткнул пальцем в машину Уормолда. Девушка сказала снова:
— Я хочу остаться, — но Беатриса толкнула ее на заднее сиденье и села рядом с ней. — Я буду кричать, — предупредила девушка и высунулась в окно.
— Не будьте дурой, — сказала Беатриса, втаскивая ее обратно в машину.
Уормолд включил мотор.
Девушка крикнула, но больше из чувства долга. Полицейский отвернулся. Пятьдесят песо, видно, еще действовали. Они свернули направо и поехали по набережной. Ни одна машина их не преследовала. Все прошло очень гладко. Теперь, когда судьба ее была решена, девушка из скромности запахнула пальто и удобно откинулась на подушки. Она сказала:
— Hay mucha corriente [35].
— Что она говорит?
— Жалуется на сквозняк, — сказал Уормолд.
— Не очень-то благодарная девица. А где ее сестра?
— Уехала с директором почт и телеграфа в Сьенфуэгос. Я, конечно, мог бы ее отвезти и туда. К завтраку мы бы добрались. Но как быть с Милли?
— И не только с Милли. Вы забыли о профессоре Санчесе.
— Ей-богу, этот ваш профессор никуда не денется.
— Кто бы они ни были, но они не зевают.
— А почем я знаю, где живет профессор.
— Я знаю. Я нашла его адрес в списках Загородного клуба.
— Отвезите эту девушку и ждите меня дома.
Они выехали на Приморский бульвар.
— Сверните отсюда налево, — сказала Беатриса.
— Я завезу вас домой.
— Лучше всем держаться вместе.
— А Милли…
— Ее-то ведь нечего впутывать в это дело!
Уормолд нехотя свернул налево.
— Куда теперь?
— В Ведадо, — сказала Беатриса.
Впереди небоскребы нового города блестели в лунном свете, как сосульки. В небе было отпечатано «Г.Г.» — словно монограмма на карманах пижамы Готорна; но и эта монограмма не была королевской: она рекламировала мистера Гилтона. Ветер покачивал машину, морские брызги перелетали через дорогу и оседали на стекле автомобиля. У знойной ночи был соленый привкус. Уормолд свернул с набережной. Девушка сказала:
— Hace demasiado calor [36].
— А что она теперь говорит?
— Что ей слишком жарко.
— Капризная девица, — сказала Беатриса. — Пожалуй, опустите опять стекло.
— А если она заорет?
— Дайте ей по физиономии.
Они ехали по новому кварталу Ведадо, мимо белоснежных домов богачей. Чем богаче человек, тем меньше в доме этажей. Только миллионер мог построить себе одноэтажную виллу на участке, где уместился бы небоскреб. Когда Беатриса опустила стекло, донесся запах цветов. Она остановила его возле калитки в высокой белой стене. Она сказала:
— Я вижу свет в патио. Пока все спокойно. Идите, я постерегу ваш драгоценный кусочек плоти.
— Этот Санчес, кажется, слишком богат для профессора.
— Ну, не слишком, если все-таки берет у вас деньги, как вы пишете в ваших отчетах.
Уормолд сказал:
— Обождите несколько минут. Не уезжайте.
— За кого вы меня принимаете? Но вы все-таки поторапливайтесь. Пока что они выбили только одного из трех, если не считать, конечно, прямого попадания.
Он толкнул кованую решетчатую калитку. Она не была заперта. Идиотское положение! Как он объяснит свой приход?
«Вы — мой агент, хотя этого и не подозреваете. Вам грозит опасность. Вы должны спрятаться». Он ведь даже не знал, какие науки преподает этот профессор.
Он прошел между двумя пальмами ко второй решетке, за ней виднелся небольшой патио, где горел свет. Тихонько играл патефон, и две высокие фигуры молча вертелись, прижавшись щекой к щеке. Когда он, прихрамывая, шел по дорожке, зазвенел звонок. Танцоры замерли, один из них двинулся к нему навстречу.
— Кто там?
— Профессор Санчес?
— Да.
Они встретились в той части патио, которая была освещена. На профессоре был белый фрак, волосы тоже были белые, небритый подбородок оброс белой щетиной, а в руке он держал пистолет, направленный прямо на Уормолда. Уормолд заметил, что женщина за его спиной очень молоденькая и очень хорошенькая. Она нагнулась и остановила патефон.
— Извините, что я беспокою вас в такой час, — сказал Уормолд.
Он понятия не имел, с чего начать, и чувствовал себя неуютно под наведенным на него дулом пистолета. Профессорам незачем носить оружие.
— Простите, но я что-то не припомню вашего лица.
Профессор разговаривал вежливо и целился Уормолду прямо в живот.
— Вы и не можете его помнить. Если у вас нет пылесоса.
— Пылесоса? Наверно, есть. А что? Это может знать только моя жена.
Молодая женщина подошла к ним, она была в чулках. Ее туфли стояли возле патефона, как две мышеловки.
