славно ль правит она! — вскричал Кривтанн с восторгом.
— Когда станешь постарше, — наставил его король, — начнешь восхищаться тем, что и впрямь восхитительно, ибо пусть правит славно она, сама она даже славнее. — И продолжил пылко: — Она и впрямь чудо света и беспредельная радость для глаз.
Всем этим была она — и даже больше, а пока вела коней через реку и выгоняла на берег, летящие волосы, губы разомкнутые и всю ее юную стать и величие впитал взгляд короля и излить обратно мог лишь с трудом.
Тем не менее на королевского подопечного взоры девы упали, и пусть король едва мог посмотреть куда бы то ни было, кроме нее, она — с таким же усилием — едва ли могла не смотреть на Кривтанна.
— Замри! — крикнул король.
— Ради кого замирать мне? — спросила дева, останавливая все же коней, пусть они и восстали против приказа, однако послушались.
— Замри ради Дермода!
— В мире есть всякие Дермоды, — заявила она.
— Но всего один Ард Ри, — ответил властитель. Тут сошла она с колесницы и поклонилась.
— Желаю знать твое имя, — сказал он.
Но на этот приказ дева нахмурилась и ответила решительно:
— Я не желаю называть его.
— Желаю я также знать, откуда ты и куда направляешься.
— Я не желаю говорить ни того, ни другого.
— Даже королю?
— Не желаю говорить ничего из этого — никому. Кривтанн возмутился.
— Дева, — взмолился он, — ты, конечно же, не скроешь сведений от Ард Ри?
Но дева глядела величественно на Верховного короля — так же, как он на нее, и, что бы ни приметил король в тех милых глазах, настаивать он не пожелал.
Отвел Кривтанна в сторону, ибо ни в каких наставлениях юноше не отказывал.
— Сердце мое, — сказал он, — нам обязательно всегда стараться вести себя мудро, и настаивать следует на ответах лишь в тех вопросах, которые касаются нас лично.
Кривтанн впитал всю справедливость этого замечания.
— А потому мне по правде и не нужно знать имя этой девы — да и нет мне дела до того, откуда она сама.
— Нет дела? — переспросил Кривтанн.
— Нет, но знать я желаю вот что: выйдет ли она за меня замуж?
— Ручаюсь, это замечательный вопрос, — запинаясь, проговорил спутник короля.
— Это вопрос, ответ на который обязан возникнуть, — победно вскричал король. — Но, — продолжил он, — знание, что она за женщина или откуда взялась, способно принести нам терзания — вместе с вестями. Кто знает, в какие приключения втянуло ее былое! — И вперился он на один задумчивый миг в тревожные зловещие дали, а Кривтанн созерцал рядом. — Прошлое принадлежит ей, — заключил король, — а грядущее — нам, и требовать нужно лишь то, что присуще грядущему.
И повернулся к деве.
— Мы желаем, чтоб стала ты нашей женой, — сказал он. И, говоря это, посмотрел на нее благосклонно, уверенно, бережно, чтобы взгляд ее никуда не отлучался. И все же, даже под взором его, слезы прихлынули к этим милым очам, а во лбу мелькнула мысль о прекрасном юнце, что смотрел на нее, стоя при короле.
Но когда Верховный король Ирландии предлагает нам руку, отказать мы не можем, ибо не каждый день на неделе предлагают такое, и нет такой женщины в мире, что не желала бы править из Тары.
Вторые слезы не пропитали ресниц этой девы, и, рука в руке с королем, отправилась она к королевскому двору, а позади Кривтанн мак Айд в унынии вел коней с колесницей.
Глава вторая
Женили их в спешке, что сравнима была со страстью короля; поскольку не переспросил ее имя, а она не вызвалась его предложить и мужу досталась без приданого — и не получила ничего в ответ, именовали ее Бекфолой — Бесприданницей.
Шло время, и счастье короля было столь же велико, как и обещало ему предвкушение. Но со стороны Бекфолы никаких подобных настроений не бывало.
Есть люди, чье счастье — в устремлениях, в высоте положения, и таким стать королевой при Верховном владыке Ирландии есть довольство, что утоляет желание. Но ум Бекфолы был не из умеренных, и без Кривтанна, казалось ей, не владеет она ничем.
Ибо ее уму был он солнечным светом, яркостью лунных лучей, был он вкусом в плоде и сладостью меда, и когда переводила Бекфола взгляд с Кривтанна на короля, не могла не думать она, что должный мужчина занял недолжное место. Думалось ей, что коронованный лишь кудрями Кривтанн мак Айд венценосен благороднее, чем все повелители мира, — так она ему и сказала.
Ужас его от этой нежданной новости оказался до того велик, что королевич помыслил немедля сбежать из Тары, но, когда нечто сказано раз, проще сказать во второй, а в третий уж слушают терпеливо.
Недолго думая, Кривтанн мак Айд согласился сбежать с Бекфолой из Тары и обустроить этот побег, и стало меж ними согласие, что будут они жить после этого долго и счастливо.
Как-то утром, когда ни единая птица еще не шевельнулась, король ощутил, что дорогая подруга встает. Глянул вполглаза на свет, что серо сочился в окно, и осознал, что по правде и светом-то не назовешь его.
— Ни одна птица еще не проснулась, — пробормотал он. И обратился к Бекфоле — К чему такой ранний подъем, родное сердце?
— Есть у меня одно дело, — ответила та.
— Не время сейчас для дел, — сказал спокойный властитель.
— Пусть так, — ответила она, поспешно облачаясь.
— А что же за дело? — настаивал он.
— Оставила я облачение в некоем месте, его надо забрать. Восемь шелковых платьев, вышитых золотом, восемь брошей бесценных чеканного золота, три диадемы золота чистого.
— В эдакий час, — терпеливо проговорил король, — постель лучше дороги.
— Пусть так, — отозвалась она.
— Кроме того, — продолжал он, — странствия по воскресеньям приносят дурную удачу.
— Пусть будет любая удача, — сказала она.
— Не пускать кота к сливкам или женщину к ее нарядам — не королевское дело, — сурово изрек властитель.
На все умел Ард Ри смотреть невозмутимо и взирать на что угодно спокойно, однако следует знать, что один-единственный проступок совершенно ему ненавистен, и за свершение его накажет он по всей строгости: несоблюдение воскресенья. Шесть дней в неделю что б там ни случалось — пусть его, по мнению Дермода, но на седьмой день ничего не должно случаться вообще, если способен Верховный король такое устроить. Будь по силам ему, он бы в те дни привязывал птичек к их веткам и запрещал облакам с возней их и цветом тесниться
