частности «Гальченко», внедренного в гитлеровский разведорган — абвергруппу 102, а также при допросах захваченных пленных поступала все более тревожная информация. Она говорила контрразведчикам — командование группы армий «Юг» вермахта располагает сведениями о подготовке советского наступления. Но это было еще не все, Селивановский не знал главного: немцы планируют контрудар и намериваются нанести его из Барвенковского выступа.
В начале марте 1942 года в штабе верховного командования Германии (ОКВ) узким кругом генералов и офицеров был разработан план стратегической наступательной операции на Восточном фронте. Он получил кодовое название «Блау» и предусматривал нанесение ударов по частям Юго-Западного и Южного фронтов Красной армии с последующим прорывом на Северный Кавказ к нефтяным промыслам Майкопа, Баку и главной транспортной артерии — Волге.
Об этом не знал Тимошенко, не знали и в Ставке ВГК. Поэтому он и Хрущев скептически относились к информации военных контрразведчиков, что представлял Селивановский. Она, к сожалению, носила отрывочный характер и не создавала полной и ясной картины. Немецкое командование тонкой дезинформацией искусно ретушировало замысел операции «Блау». Опасения Селивановского так и остались опасениями и были опровергнуты в первые же дни наступления советских войск.
12 мая 1942 года после мощной артиллерийской и авиационной подготовки части Юго-Западного и Южного фронтов пошли в атаку. Они нанесли два сходящихся удара по немецким войскам на севере с рубежа Белгород-Волчанск, а на юге — с северной части выступа линии фронта, проходившего в районе Лозовенька-Балаклея. Не выдержав натиска, 6-я армия группы армий «Юг» начала отступать. К 17 мая частям Юго-Западного фронта удалось вплотную подойти к Харькову, ожесточенные бои завязались вблизи Чугуева и Мерефы.
Тимошенко с Хрущевым торжествовали, рассчитывая повторить успех Жукова на южном фланге советско-германского фронта. За пять дней боев в плен попали сотни немецких солдат и офицеров, досталось и немало трофеев. В войсках царила атмосфера подъема. Вдвойне его испытывали сотрудники Особого отдела 51-й армии. Они, пережившие «крымскую трагедию», верили, что понесенные жертвы были не напрасными, и надеялись, что в войне наконец наступит перелом. Все свои усилия Никифоров и его подчиненные направляли на оказание помощи командованию в скорейшем формировании боеспособных частей. Одновременно они решали и другие не менее важные, чисто профессиональные задачи, связанные с обеспечением скрытности тактических планов командования армейского и дивизионного звеньев, пресечением фактов потери бдительности со стороны отдельных военнослужащих, а также с выявлением вражеских шпионов, внедренных в войска и агентурных групп, действующих в прифронтовой полосе. Об этом Никифорову, Ивашутину напоминала последняя шифровка Селивановского, в ней он требовал усилить контрразведывательную работу на направлении борьбы со шпионажем.
С тем, как она ведется в Особом отделе 51-й армии, он намеривался ознакомиться лично, с часу на час ожидался его приезд в расположение. Информация о нем, которой располагал Никифоров, была скупа. О Селивановском ему было известно только в общих чертах. Службу в органах госбезопасности он начинал с 1923 года, служил за границей и в Центральном аппарате НКВД. Руководить предпочитал не из кабинета, а непосредственно в «поле», скрупулезно вникал в оперативные разработки и детали операций. Поэтому, чтобы не ударить лицом в грязь, Никифоров, Ивашутин и те, кто находился в отделе, лихорадочно просматривали материалы и подчищали хвосты.
— Товарищ полковник, он едет! — взволнованный голос дежурного по отделу прокатился по коридору и эхом «едет!» отразился в кабинетах.
Никифоров швырнул в сейф материалы дел, закрыл на ключ, расправил складки на гимнастерки, выскочил в коридор, заглянул в кабинет Ивашутина и распорядился:
— Петр Иванович, весь оперсостав — в «Ленинскую комнату!»
— Есть! — принял к исполнению Ивашутин.
— Проследи, чтобы не было расхристанных! Пижона Козаченко и каланчу Иванова в задний ряд, чтобы глаза не мозолили и с лишними вопросами не лезли! — бросил на ходу Никифоров и поспешил на выход.
Со двора донесся скрип тормозов. В следующее мгновение прозвучала команда дежурного по отделу «Смирно!». Никифоров сорвался на бег, на крыльце лицом к лицу столкнулся Селивановским и рапортом доложил об обстановке. Тот, выслушав, крепко пожал руку и как-то обыденно, просто сказал:
— Ну что, Александр Тихонович, теперь нам служить вместе.
— Так точно, товарищ старший майор госбезопасности! Как говорится, отца и начальников не выбирают, — пошутил Никифоров, под строгим взглядом Ивашутина сконфузился, и поспешил объясниться: — Извините, товарищ старший майор госбезопасности, сам не знаю, как с языка сорвалось.
— А слово — не воробей, Александр Тихонович, вылетит, не поймаешь. Ну да ладно, мы с тобой не на плацу, — смягчился Селивановский и поинтересовался: — Оперсостав весь в сборе?
— Так точно! За исключением нескольких человек. Отсутствуют по уважительной причине.
— С оперсостава и начнем, а потом уже бумаги.
— Все ждут в «Ленинской комнате».
— Проводи, ты же тут хозяин! — предложил Селивановский. По пути он внимательно смотрел по сторонам, и его взгляд теплел. От людей, вырвавшихся из «крымской мясорубки», ожидать, что они за несколько дней наведут порядок, было бы наивно. Тем не менее первые впечатления оказались положительными, в кабинетах, где двери были приоткрыты, поддерживалась рабочая обстановка, перед входом в секретариат на стене весел плакат, призывавший к бдительности.
— Вижу, что уже обжились, Александр Тихонович. Молодцы! — отметил Селивановский.
— После того, через что пришлось пройти в Крыму, люди соскучились по нормальной обстановке, — в голосе Никифорова появились бодрые нотки, шагнув вперед, он открыл дверь в «Ленинскую комнату».
— Товарищи офицеры! — команда Ивашутина подняла на ноги оперсостав.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Селивановский, стены дрогнули от дружного ответа, и разрешил: — Прошу садиться.
В зале на какое-то время воцарилась гулкая тишина. Десятки у кого настороженных, у кого любопытных взглядов сошлись на новом начальнике. Всем своим видом: богатырской фигурой, пышными волнистыми волосами и открытым с лукавинкой лицом он мало походил на забронзовевших начальников. Это отражалась в его глазах, в них не было стального блеска, в них отражалось безмятежное спокойствие. Оно передалось окружающим, и общий вздох облегчения прозвучал в «Ленинской комнате». Такая реакция зала не укрылась от Селивановского. Он прошелся взглядам по лицам, задержал на Козаченко с Ивановым, улыбнулся каким-то своим мыслям, и объявил:
— С этого дня, товарищи, нам предстоит совместная напряженная работа! В ней не должно быть места расхлябанности и разгильдяйства! Я могу понять ошибки, они неизбежны в работе, в том числе и такой, как наша. Но… — Селивановский сделал многозначительную паузу, и
