долго, молча. В любом случае Джек не слышал, что она сказала Алисе, – он убежал в ванную чистить зубы и полоскать рот.
Может быть, Ингрид сказала:
– Сердце целое, а я хотела разорванное пополам.
– С твоим сердцем все в порядке, – наверное, ответила Алиса.
– Нет, оно разбито, разбито! – решительно сказала Ингрид.
Эти слова Джек расслышал хорошо и вышел из ванной.
– Тебе только кажется, – сказала Алиса.
– Ты меня обманула. Я просила другое! – крикнула Ингрид.
– Я дала тебе то, что у тебя есть на самом деле, твое настоящее сердце как есть, крошечное, – добавила мама.
– Пошла ты в жопу! – заорала Ингрид.
– Не надо при Джеке, – сказала Алиса.
– Я ничего тебе не скажу, – ответила девушка и поднесла зеркало ближе к своей груди.
Да, это было не то, чего она хотела, и все же она не могла оторвать глаз от своей татуировки.
Алиса встала с кровати и ушла в ванную. Прежде чем закрыть дверь, она сказала:
– Когда-нибудь ты встретишь нового мужчину, Ингрид, и это обязательно случится, и вот теперь у тебя есть сердце, которое ему будет приятно сжать в руках. Там же тебя будут касаться твои дети.
Алиса включила воду – она не хотела, чтобы Джек и Ингрид слышали, как она рыдает.
– Ты не перебинтовала ее, – сказал Джек, обращаясь к закрытой двери.
– Вот и перебинтуй девушку, Джеки, – отозвалась мама, – я не хочу к ней прикасаться.
Джек оторвал немного марли и выдавил на него вазелина; кусок как раз закрыл татуированное сердце. Затем он достал пластырь и приклеил марлю к груди Ингрид, следя за тем, чтобы не прикоснуться к соску. Ингрид немного вспотела, пластырь не хотел приклеиваться.
– Тебе раньше приходилось это делать? – спросила девушка.
– Еще бы, конечно, – сказал Джек.
– Не ври. К женской груди тебе еще не случалось прикасаться.
Джек в ответ повторил ей обычные слова, он хорошо знал, что говорит мама.
– В течение дня пусть будет под пластырем. Будет немного болеть, как будто ты подгорела на солнце.
Девушка тем временем застегивала рубашку, лифчик надевать не стала.
– Откуда ты знаешь, что будет болеть и как это будет? – спросила его Ингрид.
Она вытянулась во весь рост, Джек едва доставал ей до пояса.
– А потом смажь мазью, – завершил инструктаж Джек.
Она наклонилась к нему, Джек подумал, что она снова будет его целовать, и закрыл рот руками. Наверное, он дрожал, потому что Ингрид положила руки ему на плечи и сказала:
– Не бойся, я не сделаю тебе больно.
Она не стала его целовать, а шепнула на ухо одно слово:
– Сибелиус.
– Что?
– Скажи маме, что он часто повторял слово «Сибелиус». У него на уме один только Сибелиус. Думаю, я тоже туда наведаюсь.
Ингрид приоткрыла дверь в коридор, осторожно выглянула. Создавалось впечатление, что для нее это знакомая процедура, словно ей не раз уже приходилось покидать номера отелей так, чтобы ее никто не заметил.
– Сибелиус? – повторил Джек.
Наверное, думал он, это какое-то норвежское слово.
– Я сказала это только ради тебя. А не ради нее, – сказала Ингрид My. – Так своей маме и передай.
Джек проводил ее взглядом. Вылитая взрослая женщина, сзади она вовсе не походила на ребенка.
Он вернулся в номер и принялся прибирать: удостоверился, что баночки с красителями и вазелином плотно закрыты, запаковал бинты, оторвал кусок бумажного полотенца и разложил на нем иглы двух тату-машин – «Джоунси», с помощью которой мама наносила трафареты, и «Роджерс», для закраски. Джек знал, что мама всегда чистит иглы после работы.
Алиса наконец вышла из ванной, было видно, что она долго плакала. Джек всегда считал свою маму писаной красавицей, и то, как на нее смотрели другие мужчины, лишь убеждало его в том, что он прав. Но сейчас она выглядела совсем по-другому: наверное, ей было очень трудно, наверное, она впервые татуировала такую юную и красивую девушку.
– Эта девица, от нее сердце замирает, Джек, – сказала мама.
– Она сказала «Сибелиус», – сообщил он.
– Чего?
– Сибелиус.
Мама, казалось, не больше поняла смысл сказанного, чем Джек. Она задумалась.
– Может быть, он туда уехал, – сказал Джек. – Может, там мы его найдем.
Алиса покачала головой. Джек решил, что Сибелиус – это еще один город, куда они не собирались. Он даже не знал, в какой стране этот город.
– Так где это? – спросил Джек.
Алиса снова покачала головой.
– Это не где, это кто, – сказала Алиса. – Сибелиус – это фамилия финского композитора. Сибелиус – финн, он жил в Финляндии, и это значит, что твой папаша отправился в Хельсинки, Джек.
В Хельсинки они точно не собирались. Название Джеку очень не понравилось – в самом деле, что еще за Хельсинки такие и почему их много?
Но сначала Алиса хотела поговорить с Трондом Хальворсеном, халтурщиком, который не моет иглы и заразил Уильяма. Таких, как Хальворсен, Татуоле называл «мясники». Работал он у себя дома на первом этаже, в Старом городе, то есть в восточной части Осло; салоном ему служила кухня.
Тронд Хальворсен оказался старым матросом. У него были «ручной работы» (то есть не машинные) татуировки из Борнео и Японии, на левой руке красовалась обнаженная девушка от Татуоле, а на правой – работа его учителя Тату-Джека. На бедрах и животе у него было вообще что-то ужасное, его собственных рук и игл дело.
– Это я так ремесло осваивал, – говорил он, показывая Алисе свои художества.
– Расскажи мне про Партитурщика, – начала она.
