— Под Стокбриджем есть супермаркет, работающий до девяти. Можем смотаться туда хоть сейчас.
Явное предложение мировой, хотя и без особого воодушевления. Саймон преодолел удивление и отреагировал:
— Если в этом «феррари», то против такого предложения мне не устоять.
Гордящийся своей шикарной тачкой Джейсон пообещал Саймону продемонстрировать все ее качества и направился в дом за ключами. Саймон обозначил мимикой удивленное «ну и ну!» и последовал за ним. Я поглядел на Диану. Она сияла, гордая триумфом своей дипломатии.
А в это время китайские ракеты приблизились к Барьеру, пересекли его, направляясь к целям. Странно. Они летят над черной холодной Землей, управляются лишь внутренними системами наведения, и устремлены они к артефактам неизвестного происхождения и назначения, парящим в сотнях миль над полюсами Земли.
Драма без зрителей с внезапной развязкой.
* * *
Просвещенные умы после взрывов боеголовок китайских ракет объединились во мнении, что это грубое вмешательство никак не сказалось на разделении шкал времени. Однако оно сказалось — причем существенно — на фильтрующих свойствах Барьера. Не говоря уже о человеческом восприятии «Спина».
Как ранее отмечал Джейсон, временной градиент означал, что, не сооруди гипотетики вокруг нашей планеты надежный щит, все живое было бы сметено с ее поверхности интенсивным потоком радиации синего смещения. Более чем трехлетняя доза облучения каждую секунду! Окружающий Землю пузырь не только ограждал планету от смертельного влияния извне, но и регулировал ее собственную тепло- и светоотдачу во Вселенную. Вероятно, по этой причине погода оставалась по большей части этакой… приятно усредненной.
Во всяком случае, небо над Беркширом, когда китайские ракеты долетели до своих целей, в 7.55 Восточного пояса, было яснее уотерфордского хрусталя.
* * *
Я был с Дианой в доме, когда зазвонил домашний телефон.
Заметили ли мы хоть что-нибудь до звонка Джейсона? Изменение солнечного света, игру светотени от облаков? Нет, совершенно ничего. Все мое внимание сосредоточилось на Диане. Мы тянули что-то охлажденное и болтали о пустяках. О прочитанных книгах, о фильмах. Разговор втягивал, бодрил и убаюкивал, гипнотизировал не содержанием, а ритмом, каденциями, как обычно бывало, когда мы разговаривали без помех, один на один. Любая беседа друзей или любовников даже на самые банальные темы протекает в своем особом ритме, со скрытыми течениями. То, что мы говорили, не имело особого значения, больше значил скрытый подтекст, глубокий и иногда предательский.
И очень скоро в мелодию общения вплелись нотки флирта, как будто Саймон Таунсенд и восемь лет ничего не значили. Сначала шутки ради, затем… Я сказал ей, что мне ее не хватало. Она ответила:
— Бывало, мне так хотелось с тобой поговорить… Мне нужно было с тобой поговорить. Но я не знала твоего номера или воображала, что ты занят.
— Номер ты могла бы найти. И я не был занят.
— Да, конечно… Скорее, это была моральная трусость.
— Я такой страшный?
— Не ты. Наша ситуация. Мне казалось, что я должна перед тобой извиниться. И не знала, как это сделать, как к этому подступиться. — Она печально улыбнулась. — И, кажется, по-прежнему не знаю.
— Тебе не в чем передо мной извиняться.
— Спасибо за то, что ты так считаешь, но я с тобой не соглашусь. Мы больше не дети. Мы можем оглянуться и проанализировать прошлое. Мы были близки друг другу настолько, насколько можно быть близкими, не соприкасаясь. Но этого мы не могли. Не могли даже говорить об этом. Эта тема была табу.
— С ночи, когда исчезли звезды, — пробормотал я, еле ворочая пересохшим от волнения языком.
Лицо Дианы исказила гримаса:
— Та ночь… Та ночь… Знаешь, что я помню о той ночи? Бинокль Джейсона. Вы глазели в небо, а я шпионила за домом. Звезд я не помню. Зато помню, как увидела Кэрол в одной из задних спален с кем-то из службы доставки. Она была пьяна и, похоже… — тут Диана усмехнулась. — Для меня как будто небо рухнуло. Все, что я ненавидела в своем доме, в семье, сконцентрировалось в этот момент. Хотелось притвориться, что всего этого нет на свете. Ни Кэрол, ни И-Ди, ни Джейсона…
— Ни меня?
Она продвинулась и как-то совершенно естественно, в духе разговора, прижала ладонь к моей щеке. Ладонь, охлажденную стаканом, который она только что в ней сжимала.
— Ты — исключение. Я боялась, очень боялась. Ты проявил редкое терпение. И я это ценила.
— Но мы не могли…
— Мы не могли прикоснуться друг к другу.
— Прикоснуться. И-Ди бы этого не потерпел.
Она отняла руку:
— Мы могли бы от него что угодно скрыть, если бы захотели. Но ты прав, И-Ди представлял собою проблему. Он заражал все вокруг. Вспомнить тошнит, как он твою мать третировал. Ей-богу, мне стыдно было за то, что я его дочь. И я страшно боялась, что, случись что-нибудь между нами, между мной и тобой, это будет лишь твоя месть И-Ди.
Она резко откинулась на спинку. Мне показалось, что она сама себе удивилась.
— Чушь, — прокомментировал я ее последнее заявление.
— Я тогда совершенно запуталась.
— А «Новое царство» для тебя теперь — не месть И-Ди?
Диана улыбнулась:
— Нет. Я люблю Саймона не потому, что это злит отца. Жизнь не столь примитивна, Тайлер.
— Я не хотел предположить…
— Но ты видишь, как все закручено и завязано. В твоей голове возникают какие-то подозрения, закрепляются там… Нет, «Новое царство» с отцом не связано. Оно связано с поиском божественного в том, что происходит на земле, с внедрением божественного в нашу жизнь.
— Может, «Спин» не такая простая штука…
— Мы погибнем или преобразимся, так говорит Саймон.
— Он мне сказал, что вы небо на земле строите.
— А разве не в том задача христиан? Воплотить Царство Божие в пашей жизни…
— В пляски без штанов при луне.
— Тайлер, не будь как Джейсон! Конечно, не все в движении гладко. Мы тут были на собрании в Филадельфии, сошлись поближе с одной парой нашего возраста. Рассудительные, дружелюбные. Беседовали о Втором Пришествии, обедали вместе. Потом они пригласили нас к себе в гостиницу. И сразу на столе появился кокаин, на экране порновидео. Мало ли кого притягивает «Новое царство»! Еще бы… Для них теология — пустой звук, разве только что-то об Эдеме ухватят… Но в сути своей это движение ухватывает главное, искреннюю живую веру.
— Веру во что, Диана? В действо под названием «Экстаз»? В свальную групповуху?
Я тут же пожалел о сказанном. Она не на шутку обиделась:
— Экстаз — не промискуитет, Тайлер. В идеале, во всякое случае. Во Господе ни единый акт не запрещен, если он совершается не во гневе и мстительности, если он выражает любовь божественную и людскую.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
