— Веру во что, Диана? В действо под названием «Экстаз»? В свальную групповуху?
Я тут же пожалел о сказанном. Она не на шутку обиделась:
— Экстаз — не промискуитет, Тайлер. В идеале, во всякое случае. Во Господе ни единый акт не запрещен, если он совершается не во гневе и мстительности, если он выражает любовь божественную и людскую.
В этот момент и зазвонил телефон. Наверное, на лице у меня отражалось сожаление, потому что Диана, глянув на меня, рассмеялась.
Я едва успел поднести трубку к уху.
— Я говорил, что меня предупредят. Так вот, не предупредили. Извини.
— Что случилось, Джейсон?
— Глянь в небо.
* * *
Мы сразу же поднялись на второй этаж, к окну западной стены.
Западная спальня, просторная, шикарная, с мебелью красного дерева и пропорционально обширными окнами. Я отдернул шторы. Диана ахнула.
Солнца на небе не было. Точнее, солнц оказалось…
Небо на западе заливал солнечный пожар. Вместо одной раскаленной сферы закатный горизонт опаляла красноватая дуга, занимающая, по меньшей мере, пятнадцать азимутальных градусов. Вместо одного заката перед нами сияла дюжина, если не больше. Свет не оставался постоянным, он усиливался и ослабевал, как будто там, на небе, полыхал громадный костер.
Мы замерли и простояли неподвижно не знаю сколько времени.
— В чем дело, Тайлер? — опомнилась наконец Диана. — Что случилось?
Я сообщил ей, что Джейсон рассказывал о китайских ракетах.
— Значит, он знал… Он знал, что такое может случиться. Конечно, знал, — бормотала она. Странный розоватый свет придавал ее щекам какой-то лихорадочный оттенок. — Мы погибнем?
— Джонсон считает, что нет. Но страху много будет, конечно.
— А опасность? Радиация или еще что-нибудь в этом духе?
Мне хотелось ее успокоить, но я и сам толком ничего не знал.
— Давай включим телевизор, — предложил я.
Плазменные панели украшали каждую спальню, здесь ее вмонтировали в ореховую панель стены напротив кровати. Я полагал, что смертельные потоки радиации непременно повлияют на работу телевидения.
Но телевизор функционировал весьма неплохо. В программе новостей мы увидели толпы людей на улицах европейских городов, где уже стемнело. Где уже стало так темно, как только могло быть в эту ночь. Никаких смертельных доз облучения, но вызванная неизвестностью паника ощущалась. Перепуганная Диана сидела на краю кровати, сложив руки на коленях. Я уселся рядом.
— Не бойся. Если бы это могло нас убить, мы бы уже были покойниками.
Снаружи постепенно темнело. Сплошное сияние разделилось на несколько солнечных дисков, каждый снижался и бледнел, постепенно исчезая за горизонтом.
Мы сидели бедро к бедру, дожидаясь темноты. На небе проступили звезды.
* * *
Я дозвонился до Джейсона перед тем, как прервалась связь. Он сказал, что Саймон как раз успел расплатиться за свечи, когда небо взорвалось. Дороги из Стокбриджа мгновенно забились отъезжающими, радио уже сообщало о грабежах и взломах в Бостоне и пробках на всех основных магистралях, и Джейс предпочел снять комнату в мотеле для себя и Саймона. Утром, сказал он, ему скорее всего придется вернуться в Вашингтон, но Саймона он предварительно завезет на дачу.
Затем он передал телефон Саймону, а я передал свой Диане и вышел, чтобы дать ей без помех переговорить с женихом. Дом казался громадным и пустынным. Я прошел по комнатам, в каждой включая свет. Потом Диана позвала меня обратно.
— Хочешь еще выпить? — предложил я.
— Да, да…
* * *
Сразу после полуночи мы вышли из дому. Диана храбрилась. Саймон накачал ее оптимистическими байками из своего репертуара. В теологии «Нового царства» Второе Пришествие в традиционном понимании отсутствовало, не было и Армагеддона. «Спин» совмещал эти понятия и понимался как исполнение древних пророчеств. И если Господу угодно изобразить еще что-либо по Своему усмотрению на холсте Творения, то нам надлежит принимать это с полным почтением, соответствующим моменту, не исключая страха Божьего из числа испытываемых эмоций, но и не предаваясь ему безоглядно, ибо «Спин», в итоге, есть акт спасения, последняя, и лучшая глава в истории человечества.
В общем, очень складно изложил какую-то подобную ахинею.
Мы вышли полюбоваться небом, потому что Диана вообразила, что это занятие весьма духовное и подчеркивает ее храбрость. Небо оказалось полностью безоблачным, в воздухе висел запах хвои. Издали, с автострады изредка доносились вопли сирен и какофония автомобильных сигналов.
Небо то и дело освещалось вспышками то на севере, то на юге, и наши тени плясали по траве. Мы отошли на несколько ярдов от яркого света фонаря над крыльцом и уселись в траву. Диана опустила голову мне на плечо, я обнял ее рукою. Оба мы изрядно поддали.
Несмотря на годы, проведенные порознь, несмотря на сдержанность, навеваемую нашими прошлыми отношениями, несмотря на ее помолвку с Саймоном Таунсендом, «Новое царство» и «Экстаз», несмотря даже на вызванный ядерными взрывами небесный беспорядок, я ясно осознавал контакт с ее телом. Меня удивляло то, что все в ней казалось мне знакомым, что я не открывал новое, а как будто узнавал забытое: изгиб ее руки под моей ладонью, давление ее головы на мое плечо, даже ощущение ее страха.
Странным казался свет этого неба. Не ровным светом светила эта вращающаяся Вселенная. Ровный свет ее убил бы нас на месте. На небе мелькали кадры, полночь сменялась полночью, проблескивая в течение микросекунд, оставляя на сетчатке послесвечение. Небо сейчас, небо через сотню и тысячу лет… Как будто последовательность кадров в сюрреалистическом фильме. И кадры разные: некоторые представляли собой наборы расплывчатых следов, как при длительной выдержке, звездный и лунный свет оставлял на них сферы, кружки, дуги; другие отличались четкостью. К северу линии становились короче, кружки мельче, экваториальные звезды вели себя беспокойнее, плясали по громадным эллипсам. Луны и полулуны, серпы нарождающиеся и убывающие мигали бледно-оранжевым светом от горизонта.
Млечный Путь представлял собою россыпь флуоресцирующих точек, ярких и тусклых, новых и умирающих звезд.
И все это шевелилось.
Все двигалось в таинственном танце. Небо видимое и невидимое билось в ритме какого-то непонятного пульса.
— Как живое, — сказала Диана.
Наш краткий миг сознательной жизни налагает на нас предрассудочное ограничение. Мы считаем то, что движется, живым, а неподвижное мертвым. Живой червяк роется под неподвижным мертвым валуном. Звезды и планеты движутся, но лишь подчиняясь мертвым законам тяготения. Если камень падает, это не значит, что он ожил. А орбитальное движение — то же самое падение, только продленное до бесконечности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
