Страстно и неутомимо боролся Дзержинский за превращение СССР в могучую индустриальную державу. Его доклады, выступления пронизывает забота о высокой производительности труда. Он призывал экономить каждую государственную копейку. В то же время Феликс Эдмундович делал все, что мог, для улучшения условий труда и жизни рабочих.
Он был непримирим к недостаткам в нашей государственной и хозяйственной работе, к носителям бюрократизма, волокиты, бездушия. Сам Феликс Эдмундович очень строго относился к себе, публично вскрывал недостатки в работе аппарата, которым руководил.
К 1926 году советская промышленность была почти полностью восстановлена. Начиналось строительство первых гигантов социалистической индустрии, таких, как Ростовский завод сельскохозяйственного машиностроения, тракторный завод в Царицыне (ныне Волгоград); были построены Шатурская и Каширская электростанции, заканчивалось строительство Волховской ГЭС. При Дзержинском было также положено начало созданию новых отраслей промышленности: турбостроения, дизелестроения, авиа- и моторостроения и радиопромышленности.
Со всей энергией отстаивал Дзержинский единство партии, выступал против троцкистов и зиновьевцев, пытавшихся расколоть ее.
* * *
Никогда и нигде не щадя себя, рискуя неоднократно своей жизнью, Феликс Эдмундович в то же время всегда и везде заботился о других. Сидя в 1900–1902 годах в седлецкой тюрьме, он, сам больной туберкулезом, заботился о своем тяжело больном товарище, молодом рабочем Антоне Росоле, который уже не мог самостоятельно ходить. Феликс выносил его каждый день на руках на прогулку.
Осенью 1909 года Дзержинский, прибыв на место поселения в село Тасеево, узнал, что одному из ссыльных угрожает смертная казнь за то, что, защищая свою жизнь, ссыльный убил напавшего на него бандита. Феликс, не задумываясь, отдал попавшему в беду товарищу заготовлений для себя паспорт и часть денег, чтобы облегчить ему побег. А сам через несколько дней бежал без всяких документов.
Горячо и преданно любил Феликс Владимира Ильича Ленина.
Помню, как вскоре после моего приезда из эмиграции в Москву, в одно из воскресений начала 1919 года, мы с Феликсом и нашим сыном Ясиком вышли из Кремля через Троицкие ворота. На мосту, который ведет вниз от кремлевских ворот, мы неожиданно встретились с идущим из города безо всякой охраны Владимиром Ильичем. Феликс, увидев его издали, побледнел и, сильно обеспокоенный, прибавил шагу. А потом, здороваясь с Лениным и пожимая ему руку, упрекнул его в том, что он ходит в город один, без всякой охраны, на что Владимир Ильич быстро бросил в ответ:
— А вы? А вы?
Для охраны В. И. Ленина Феликс Эдмундович посылал, проверяя их лично, самых надежных товарищей.
С величайшим вниманием прислушивался Дзержинский к советам В. И. Ленина, читал и перечитывал его произведения, искал в них ответа на сложные вопросы, выдвигаемые жизнью. Когда Феликс разговаривал с Владимиром Ильичем по телефону, то я, хотя и не знала, с кем он соединился, сразу догадывалась — такие теплые, полные любви, сердечные нотки звучали в его голосе и с таким уважением говорил он.
В те суровые, трудные годы он проявлял, где только мог, заботу о Владимире Ильиче, стараясь это делать незаметно.
Как-то старый чекист, бывший управделами ВЧК в 1922 году, В. Н. Чайванов обратился ко мне с вопросом о том, куда девалось плетеное кресло, которое Феликс Эдмундович просил его достать.
— Не знаю, — ответила я, — у нас никогда не было такого кресла.
— Ну как же так, — настаивал Чайванов, — Феликс Эдмундович просил обязательно найти такое кресло. Он несколько раз напоминал мне, пока я не нашел,
Я была удивлена и решила, что Чайванов что-то перепутал, ошибся. Трудно было вообще поверить, чтобы Феликс Эдмундович, отличавшийся необычайной скромностью, о чем-нибудь просил для себя лично.
Но вот стало известно, что Дзержинский действительно поручал Чайванову достать такое кресло. Но не для себя, а для Владимира Ильича, который любил плетеные кресла, чувствуя себя в них удобнее, чем в других. Это плетеное кресло и сейчас находится в Кремле, в бывшем зале заседаний Совнаркома.
Феликс Эдмундович был очень скромен в личной жизни. Он не раз говорил мне:
— Мы, коммунисты, должны жить так, чтобы трудящиеся видели, что победой революции и властью мы пользуемся не для себя, а для блага и счастья народа.
В стране в то время было голодно, и Феликс не позволял, чтобы ему давали лучшую еду, чем другим. Недавно мой старый товарищ по варшавскому подполью — Анна Михайловна Мессинг рассказала такой случай. Однажды в первый год Советской власти в Москве, на Сретенке, она встретилась с Юлианом Лещинским, и они вместе зашли в какое-то кафе. Хозяин этого кафе, услышав их польскую речь, разговорился с ними и угостил очень вкусными пирожными, что по тому времени было невероятной роскошью. Уходя, Лещинский захватил с собой несколько пирожных и отнес их на Лубянку, 11, Дзержинскому, желая его попотчевать. Но кончилось это большим конфузом. Дзержинский категорически отказался есть пирожные, заявив:
— Как вы могли подумать, что сейчас, когда кругом люди голодают, я буду лакомиться пирожными!
Лещинский потом признавался, что чуть не сгорел со стыда.
В первые годы Советской власти было также очень трудно с товарами широкого потребления.
У Феликса Эдмупдовича был один-единственный полувоенный костюм, но он не разрешал шить ему новый и вообще покупать ему что-либо лишнее из одежды.
Лишь в последние годы своей жизни, когда он был председателем ВСНХ и ему приходилось иметь дело с представителями иностранных государств, он надевал темно-синий костюм и галстук.
Работал он дни и ночи, даже по воскресеньям. Здоровье его было сильно подорвано. Но он совсем не заботился о себе. Зато когда наступал кратковременный отдых и он уезжал в Крым, на Кавказ или в Подмосковье, то всей душой наслаждался красотой природы, морем, горами, лесом, цветами, звездным небом; совершал многочасовые прогулки. При этом предпочитал не проторенные дороги и тропинки, а лесную чащу, каменистый берег моря, любил взбираться на горы, увлекался греблей, плаванием, верховой ездой…
Любил Феликс Эдмундович литературу. Он хорошо знал произведения польских и русских классиков; мог на память читать большие отрывки из Мицкевича, Словацкого, Конопницкой. В юности он увлекался поэзией и сам иногда писал стихи.
После вторичного побега из ссылки Феликс в 1902 году несколько месяцев находился в санатории, в Закопане. Там он увлеченно собирал революционные стихи и песни, чтобы потом их издать. Писал даже по этому поводу в Париж Цезарине Войнаровской, просил прислать революционные песни французских рабочих. Сборник под заглавием «Песни борьбы и труда» вышел в 1905 году на польском яаыке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
