к коляске. Ада была в новом пальто с мутоновыми рукавами и в широкополой шляпе со страусовыми перьями. Выглядела она прекрасно, но чуть встревоженно, когда слушала разговор мужчин.
Странно, но женщины не способны встретить войну с таким же мальчишеским энтузиазмом, как мужчины.
– Шон! – Рев Уэйта разнесся из кабинета по всему дому. Сквозь закрытую дверь его было отлично слышно в гостиной. Ада уронила шитье на колени, и лицо ее приняло неестественно спокойное выражение.
Шон встал со стула.
– Надо было рассказать ему раньше, – тихо сказал Гаррик. – За ланчем.
– Не было возможности.
– Шон! – Вновь проорали из кабинета.
– Что случилось? – спокойно спросила Ада.
– Ничего, ма. Не беспокойся.
Шон направился к двери.
– Шон, – испуганно заговорил Гаррик. – Ты ведь… я хочу сказать, ты ведь не расскажешь…
Он замолчал и съежился в кресле, в глазах его были страх и мольба.
– Все в порядке, Гарри. Я все улажу.
Уэйт Кортни стоял за столом. Между его стиснутыми кулаками лежала книга учета скота. Когда Шон вошел и закрыл за собой дверь, отец поднял голову.
– Что это?
Большим пальцем, пятнистым от табака, он ткнул в страницу.
Шон открыл рот и снова его закрыл.
– Давай. Я слушаю.
– Ну, па…
– Ну, па! – повторил Уэйт. – Расскажи, как тебе удалось меньше чем за неделю перебить половину скота на ферме?
– Не половину – всего тринадцать голов.
Шона такое преувеличение ошеломило.
– Всего тринадцать! – взревел Уэйт. – Всего тринадцать! Боже всемогущий, сказать, сколько это в наличных?
Сказать, сколько на них ушло времени и сил?
– Я знаю, па.
– Знаешь. – Уэйт тяжело дышал. – Да, ты все знаешь. Тебе никто ничего не может сказать. Теперь ты убил тринадцать голов первоклассного скота!
– Па…
– Хватит с меня «па», клянусь Иисусом! – Уэйт захлопнул тяжелую книгу. – Просто расскажи, как ты умудрился это сделать. Что за «отравление раствором»? Что за дьявольщина это «отравление раствором»? Ты что, давал его им пить? Или заливал им в зад?
– Раствор был слишком крепок, – сказал Шон.
– А почему раствор был слишком крепок? Сколько ты налил?
Шон глубоко вдохнул.
– Я налил четыре бочки.
Наступила тишина, потом Уэйт негромко переспросил:
– Сколько?
– Четыре бочки.
– Ты что, с ума сошел? Совсем спятил?
– Я не думал, что это им повредит. – Забыв тщательно отрепетированную речь, Шон бессознательно повторил слова, которые слышал от Гаррика. – Было уже поздно, а моя нога…
Шон замолчал; Уэйт смотрел на него, и на его лице появилось понимание.
– Гарри, – сказал он.
– Нет! – закричал Шон. – Это не он! Это я виноват!
– Ты лжешь.
Уэйт вышел из-за стола. В его голосе звучало недоверие. Насколько он знал, такое происходило в первый раз.
Он посмотрел на Шона, и гнев его вернулся, только стал гораздо сильней. Он забыл о быках, теперь его занимала только ложь.
– Клянусь Христом, я научу тебя говорить правду.
Уэйт схватил со стола хлыст.
– Не бей меня, па, – предупредил Шон, пятясь.
Уэйт взмахнул хлыстом.
Хлыст негромко свистнул, Шон отпрянул, но конец плети задел его плечо. Шон ахнул от боли и поднял руки, защищаясь.
– Лживый сопляк, выродок! – закричал Уэйт и ударил хлыстом сбоку, словно жал пшеницу; на этот раз хлыст обвился вокруг груди Шона под поднятыми руками. Он разрезал рубаху как бритвой; ткань упала, обнажив красный рваный рубец поперек ребер и на спине.
– А вот тебе еще!
Уэйт снова занес хлыст – повернувшись, он на миг потерял равновесие и тут же понял, что допустил ошибку. Шон больше не прижимал руки к рубцу на теле, он опустил их и сжал кулаки. Кончики его бровей приподнялись, придавая лицу выражение сатанинской ярости. Он побледнел и оскалился. Его глаза, уже не голубые, а горящие черные, оказались на одном уровне с глазами Уэйта.
«Он нападет на меня». Удивление лишило Уэйта проворства, и он не успел опустить руку, державшую хлыст. Шон ударил его. Он прочно стоял на ногах и вложил всю силу своего тела в удар, нацелив его в середину груди Уэйта.
С колотящимся сердцем, теряя силы, Уэйт отшатнулся и ударился о стол, выронив хлыст. Шон бросился на отца.
Уэйту показалось, что он жук в блюдце с патокой – он мог смотреть и думать, но не мог шелохнуться. Он видел, как Шон сделал три шага вперед, видел его правую руку, нацеленную, как ствол ружья, в его беззащитное лицо.
В это мгновение, пока тело медленно двигалось, а мозг напряженно работал, родительская пелена спала с глаз Уэйта Кортни, и он понял, что дерется с мужчиной, который не уступает ему в силе и росте, но превосходит быстротой движений. И что единственное его преимущество – опыт, полученный за сорок лет драк.
Шон ударил; удар был такой же сильный, как первый, и Уэйт знал, что не выдержит, если он придется по лицу, но в то же время не мог увернуться. Он прижал подбородок к груди и подставил под удар Шона темя головы. Удар отбросил его на стол, и, падая, он услышал, как хрустнули пальцы Шона.
Уэйт поднялся на колени, держась за край стола, и посмотрел на