— Мы дали ей несколько дней отпуска, — сказал он небрежно. — Она тоже имеет право иногда отдохнуть.
— А из этого следует, что я должен буду рискнуть!
Конвери толкнул дверь, ведущую в кухню, и пропустил Бретона вперед. Готовя кофе, Джек думал о том, что если они в приятельских отношениях, то должны взаимно знать свое отношение к сливкам и сахару, поэтому он схитрил, поставив на стол и то и другое. Обычные домашние дела подействовали на него успокаивающе. Может, он напрасно так испугался этого визита? Даже если бы в эту минуту вернулась Кэт, не произошло бы ничего, что могло бы показаться Конвери странным, а Джон Бретон должен был отсутствовать еще минимум три часа.
Бретон пил черный кофе, такой горячий, что его поверхность покрывала серая дымка пара. Конвери добавил в чашку сливок, а сахар не положил; отхлебывая кофе с выражением видимого удовольствия, он говорил о метеоритном дожде, который превратил ночное небо в парад фейерверков. Удовлетворенный тем, что предмет дискуссии дает ему равные шансы со всеми другими жителями Времени В, Бретон активно поддерживал эту тему.
— Ну, к делу, — сказал наконец Конвери, покончив со второй чашкой кофе. — Мы, слуги закона, не можем болтаться без дела. — Он встал и положил свою чашку в раковину.
— Такова жизнь, — не стишком оригинально заметил Бретон.
Он попрощался с Конвери в патио и вернулся в дом с окрыляющим чувством удовлетворения. Теперь не было ничего, что удерживало бы его от реализации плана вживания в роль Джона Бретона. Единственное, что его беспокоило, это перспектива встречи с людьми, которые знали Джона, и пребывание в их обществе без возбуждения подозрений, даже излишнего интереса к нему. Но ведь свидание с лейтенантом Конвери прошло вполне прилично, и Бретон убедился, что оттяжки не принесут ему пользы, особенно в отношении эмоциональных реакций Кэт, которые, казалось, чем дольше, тем все более усложнялись.
Он поднялся наверх, в комнату для гостей, вынул пистолет, спрятанный глубоко в шкафу, и прижал к губам холодный, блестящий металл.
IX
Когда лейтенанту Блейзу Конвери было четыре года, мать как-то сказала ему, что глухонемые обычно «говорят с помощью рук». Он решил тогда, что такая способность может быть полезна и интересна даже для тех, кто ничем не обделен. В течение трех лет маленький Блейз изо дня в день закрывался в своей комнате и вглядывался в кисть правой руки, которую выворачивал самым странным образом в надежде, что в конце концов наткнется на соответствующую комбинацию движений, которая пробудит в ней голос. Когда, наконец, он открыл — тоже благодаря какому-то случайному упоминанию, — что мать имела в виду язык знаков, он сразу же прекратил свои опыты, и без сожаления. Он узнал истину, и этого ему было достаточно.
Когда лейтенанту Блейзу Конвери было семь лет, отец показал ему диаграмму, представляющую вписанный в круг квадрат, противоположные вершины которого были накрест соединены прямыми. Можно, сказал отец, нарисовать такую штуку, не отрывая карандаша от бумаги и не повторяя ни одну из линий. Конвери работал над решением этой задачи почти шесть лет.
По прошествии первого месяца он был, собственно говоря, уверен, что это невозможно, но отец, который успел к тому времени умереть, утверждал, что видел, как кто-то это сделал, и Блейз продолжал ломать над этим голову. Как-то он наткнулся в одном из журналов на биографию швейцарского математика восемнадцатого века Леонарда Эйлера, основоположника ряда математических теорий. В статье упоминалось о решении Эйлером задачи о семи мостах Парижа: ученый доказал, что невозможно пройти по ним всем, не пересекая хотя бы один из них дважды. Автор мимоходом упоминал, что то же самое доказательство справедливо и для всяческих головоломок — следует лишь сосчитать линии, проходящие через каждую точку пересечения диаграммы: если при этом более чем для двух точек будут найдены нечетные числа, то такую диаграмму невозможно нарисовать, не отрывая карандаша, без повторения какой-нибудь из линий.
Снова захлопнулась какая-то перегородка в разуме Конвери. Удовлетворенный тем, что он пришел к конкретному выводу, Конвери обосновал свой способ мышления, в результате чего стал полицейским особого рода.
Он поступил в полицию почти автоматически, но, несмотря на университетскую подготовку, не продвигался по службе так, как этого можно было бы ожидать. Хороший сотрудник полиции опирается на статистику своей профессии. Он соглашается с фактом, что раскрываются только некоторые преступления, большинство же остаются нераскрытыми, и соответственно этому так распределяет свою энергию, чтобы обеспечить максимальную эффективность при минимальных затратах.
Но Блейз Конвери был известен в полиции как «пила»— человек, который никогда не отступает, если из-за чего-то заупрямится. Сотрудники, которые были старше его, и коллеги-агенты того же возраста уважали его за успехи, однако местные остряки утверждали, что шеф архива часто совершает тайные налеты на письменный стол Конвери, чтобы отыскать отсутствующие дела.
Конвери понимал свои странности и то, что они мешают ему делать карьеру. Часто он принимал решение изменить свое отношение к профессиональным делам, но обычно в моменты, когда казалось, что он уже одержал над собой победу, его подсознание бросало новый свет на какое-нибудь дело трехлетней давности, и в желудке Конвери начинала подниматься холодная, эгоистичная радость. Он знал, что эта минута экстаза — его частный вариант переживаний, которые из других людей делают великих религиозных вождей, бессмертных артистов или гибнущих в молодости героев. Он никогда не пренебрегал мистическими результатами этой минуты, никогда не чувствовал себя разочарованным успехами или их отсутствием.
Когда, покинув Бретона, он ехал по обсаженной деревьями аллее, он чувствовал, как холодное волнение распространяется по его телу, проникая в каждый мельчайший нерв.
Он вел свой старый, но ухоженный «плимут» среди зелени газонов и все время ревизовал в мыслях дело Бретона — Спидола, возвращаясь в памяти к событиям девятилетней давности. Дело было записано в его сознании как единственное в своем роде, но не потому, что он не сумел раскрыть его — в конце концов он имел на своем счету немало неудач, — но потому, что он так здорово ошибся, расследуя его. Конвери как раз был в комиссариате, когда туда внесли Кэт Бретон, и почти всю историю он узнал из ее собственных уст в тот первый момент ошеломления, когда женщина, работавшая в полиции, смывала с ее волос частицы человеческого мозга.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
