- Если бы эту ГЭС начали строить? Сколько бы на стройке погиблолюдей?
- Много... Но меньше, чем это было бы при Сталине. Ася сказала:
- И об этом - в другой раз. Об этом достижении. Голубев, смущенный и растерянный, замолкал. Воспоминания тоже оборачивались коварством.
Ася могла на полуслове его прервать, могла задать ему какой угодно вопрос, он ей - далеко не всякий; она могла сказать: "Тебе, мой милый, пора домой", и он уходил; могла позвать: "Завтра в половине восьмого" онприезжал минута в минуту; в течение часа он мог десять раз сказать ей, какон любит ее, она - ни разу, и ни разу могла не улыбнуться на его признания.Но если Голубев хотел вдруг высказать Асе свое недоумение, он обращалсяне к ней, а к природе.
- В природе ищу законность своего существования, - говорил Голубев, но она, кажется, сомневается и сомневается во мне.
- Значит, мучаешься?
- Недоволен собой: не могу вписаться в природу. А ведь люблю ее!
- А может быть, все, что ты говоришь, - утопия? Если ты утопист, прими религию - единственная утопия, которая не обещает Царства Божия наземле, только на небе!
Когда они прощались перед отъездом Голубева в Египет, Ася погладилаГолубева по голове, поцеловала.
- Ты и в самом деле хороший! Я убеждаюсь в этом больше и больше.Съезди, милый мой, в Египет, пообщайся со священным Нилом, тебе этоочень нужно, вернешься, а тогда... Не задержевайся долго... Долго этоневозможно. Считать дни на воле хуже, чем в заключении! Там это тебезадано, а здесь задаешь самой себе!
Голубев хотел Асю обнять, она в испуге отстранилась.
- Что ты, что ты! Разве можно?
- Почему же нельзя?
- Множество причин.
- Хотя бы одна?
- Я с одним получеловеком, я с лагерным начальником жила. Асязаплакала, впервые за все время их встреч.
- Оставь! Ну оставь! Какое это имеет значение?
- Что ты говоришь! Подумай - какой ты мужчина, какой человек, еслиэто не имеет для тебя значения? - Ася заплакала навзрыд. И вдругулыбнулась: Поезжай в свой Египет!
В дверь позвонили, Ася пошла открыть. Просунулись головы двухстарушек-соседок, в один голос они спросили:
- А наша Мурочка не у вас?
Они были очень бдительны, эти старушки, очень одиноки и несчастны ипо какому-нибудь поводу обязательно заглядывали к Асе всякий раз, когдаподозревали, что Ася не одна.
Вернувшись из Египта, Голубев звонил и звонил Асе, телефон молчал имолчал. Телефон в детской больнице, где работала Ася, был занят или тожемолчал. Тогда Голубев поехал в Мытищи, в Асин дом - что-нибудь узнать утех старушек, которые ко всему прочему вечно ссорились друг с другом,однако выйдя на лестничную площадку, были как одна, кричали в дваодинаковых визгливых голоса.
Голубев звонил в Асину дверь - ни звука. Он стал звонить непрерывнов надежде, что надоест соседкам и они выйдут. И они вышли.
- Чего звоните-то? С ума сошли? Или как?
- Не знаете, где Ася? - спросил Голубев.
- А вы? Будто не знаете?!
- Придуривается! Много вас таких найдется - придурков!
- Не знаете, где Ася? - спрашивал Голубев.
- Они всегда вот так, которые ходют: когда не надо - здесь, когданадо - их на пушку нет!
- Где Ася?
- Где да где! Не базлай! Спроси по-человечески! Девятый день прошел,он, видишь ли, не знает!
На площадку вышла Мурка, большая, глазастая, зеленая с черным,хвост трубой. Потерлась о ноги Голубева.
- Ты что ластишься-то к кажному? - закричала одна из старушек.
- Пошла домой, дрянь такая! - закричала другая еще громче, и все троеони ушли, сильно хлопнув дверью.
В убогой комнатке Аси на тумбочке стояла модель башни Шухова.Голубев, навещая Асю, недоумевал:
- Сохранила? Чудом?
- У знакомых в Москве оставила, когда поехала в первую, в вологодскую, ссылку.
- Почему не у меня?
- Подумала: у родственников Шухова будет лучше...Где теперь башенка? Изящная? Снова у родственников Шухова? Или все еще на тумбочке в Асиной комнатушке? Или в руках совсем постороннего человека? В кухне соседок-старушек?
Аси не стало, Голубев понял: она из тех женщин, которые матери!
Когда ученица четвертого класса Ася Горелова страстно полюбиласвоего соученика Колю Голубева, это была материнская любовь с заботами оздоровье любимого, о его отметках по арифметике и родному языку, сготовностью на каждом шагу жертвовать собою ради него.
В течение всей последующей жизни Голубев готов был подтвердить, чтотогда-то оно и случилось - реальное, безо всяких выдумок счастье на этомсвете, а семья Гореловых - он это понимал - приобретала все болееявственные черты высшей школы всей его жизни.
Когда же этой семьи не стало, единственно чему он мог посвятитьсебя это гидрологии, той гидрографической карте, которую учительПорфиша вывешивал когда-то рядом с классной доской и которую сПарфишиного разрешения они иногда уносили домой. Уносили, и всубботние вечера инженер Горелов за главного, Елизавета Семеновна, Ася иГолубев за рядовых участников на самом высоком уровне продолжали игру -игру в реки, озера, моря и океаны, в проливы и заливы. Ася очень переживала,если в этой игре Голубев не показывал блестящих успехов.
Звонок Голубеву:
- Сможете приехать?
Конечно, Голубев должен был первым позвонить главврачу детскойбольницы, но он все откладывал: завтра и опять завтра.
Детская была захудалой, переполнена ароматами, кроватки в коридорах,в одних лежат дети мертвенные, с закрытыми глазами, другие рядом хулиганят.
Кабинетик главврача крохотный, тоже с запахами, главврач - высокийи нервный, руки трясутся. Похож на экс-чемпиона "кВч" по шахматам, наРудольфа Васильева.
Первый вопрос Голубева:
- Она просила вас встретиться со мной? Главврач кивнул, подвинул стул:
- Пожалуйста...
Встал, повернул в дверях ключ, снова сел за обшарпанный стол. Помолчав, сказал:
- Я знаю... знаю ваши отношения... Я советовал ей подождать вас. Несогласилась, сказала: "Нет... Надо сделать так, как я делаю!"
Голубев не понял, закружилось в голове, с закрытыми глазами онспросил:
- Скажите, где она похоронена?
Тогда отпрянул врач, руки его подпрыгнули на столе, губы скривились,он передохнул раз и другой.
- Уже? Так скоро? Откуда вам известно?
- Кто? Откуда? Куда? Когда? - выговаривал Голубев бессвязно. - Явас не понимаю! Ни на йоту.
- Но я тоже не понимаю... Что-то не так, не так и не так... Ася уже умерла? Не может быть!
В этой горячке, в этой бессвязности Голубев уяснил: Ася не умерла, но,больная безнадежно (рак), уехала умирать в Сибирь.
В какую Сибирь, Восточную или Западную, Северную или Южную,главврач не знал и не хотел знать - Ася умоляла не разыскивать ее, а где-тотам, далеко-далеко, Асю ждал ее сын-калека.
- Калека? Может быть, можно помочь?
- Господи! Откуда же я могу знать? Если не знаете вы!
- Асины соседки, две старушки, в один голос сказали мне: "Девятыйдень!"
- Две старушки и кошка? Они мечтают расселиться, занять Асинукомнату и хотят, чтобы Ася умерла. Нет и нет - я квартиру не отдам! Ни зачто! У меня две сестры и один врач без жилья! И вот что: Ася просила передать вам вот это... - Врач встал, открыл стеклянную дверцу аптечного шкафа,взял с нижней полки продолговатую коробку. - Вот это...
Открыли коробку, там была башня Шухова, модель.Удивительно мало узнал Голубев об Асе при встречах в Мытищах.
- Там, - говорила она Голубеву, - у меня не было желания самопознавать... никогда не было. Ничего не было, кроме желания выжить и увидетьтебя. Хотя бы однажды. Выжила. Увидела. А дальше - что? Там я знала,как жить: через силу. А - здесь?
- Почему обязательно надо искать вину? Твою ли, потому что тыблагополучен, мою ли, потому что моя жизнь жизнью не была? Как будтобы без чувства вины жить невозможно?
- Ты живешь в проблеме: природа! природа! Прекрасно! Что можетбыть правдивее? Ну а вся иная жизнь? Любовь? Что они для тебя -литература? беллетристика? что-то еще?
- Вернешься из древнего-древнего Египта и застанешь меня совсем-совсем другой. Такой, какая я есть на самом деле, - добрая, очень любящаятебя. А на эту, на сегодняшнюю, не смотри серьезно: взбалмошная бабенка.Возвращайся же скорее!
Так они пробивались к своему прошлому, оно и ничто другое было дляних самым настоящим. Не получилось.
Глава шестаяВ МИРЕ ЧИСТОЙ НАУКИ
Никита Хрущев? Он свел-таки счеты с Голубевым: Голубев перебежалНиките и Гамалю дорогу на подъеме из котлована Асуанской ГЭС, Никитатоже устроил Голубеву в Москве. В осенний сумрачный день, когда товарищи по партии освобождали Хрущева от почетных обязанностей генсека иПредседателя Совмина, в тот день у Голубева и произошел приступ - спазмысосудов сердца и головного мозга. Татьяна вызвала "скорую", но движениепо многим улицам было перекрыто, товарищи по партии опасались восстаниянарода в защиту своего вождя.
Народ безмолвствовал, но Голубева только на другой день смоглидоставить в больницу. Врачи сказали: "Положение сложное".
Голубев только-только, с 1 сентября, начал читать курс гидрологиистудентам-гидротехникам. Читал по трудам классиков: Крицкий и Менкель,Великанов, Чеботарев, - он полагал, что студенты должны твердо усвоитьосновы, а тогда и в новшествах, в последних достижениях науки ониразберутся. Однако этот принцип был осужден деканом: нельзя топтатьсяна месте! Особенное раздражение вызывали у декана Крицкий и Менкель, аон, декан, был влиятельным членом партбюро института.
