И тут же дал волю своей болтливости:
— Corpo di Bacco![13] Скажу вам на ушко — это не первое посещение… Держу пари, одна из них — знатная герцогиня древнейшей фамилии, другая — настоящая маркиза… Грациозны, величественны, привыкли одергивать людей! — Потом, собрав пальцы у губ и изобразив воздушный поцелуй, проговорил: — А хорошенькие!.. Как ангелы!.. Или скорее демоны: до того надменны… Ведь это чувствуется, даже несмотря на маски…
— Они в масках?
— Я же сказал… Но то, что не сокрыто от взгляда, помогает домыслите утаенное!.. Фигуры, как у королев, осанка богинь, детские ножки, руки, как у фей!..
— Чертовщина! — воскликнул Элион. — Вы так расписываете, что у меня слюнки текут, приятель!
Пьемонтец толкнул его локтем.
— Они обе там, наверху!
— Понятно, — сказал барон, почесывая за ухом. — Но что, если эти дамы здесь не из-за меня?
— А из-за кого же? Никто из кавалеров их не спрашивал. К тому же ваша милость точь-в-точь подходит по всем приметам.
Господин де Жюссак размышлял.
Сначала на ум пришло имя Вивианы. Да, конечно же, это она вышла ему навстречу и оказалась ровно на половине пути, чтобы ускорить свидание.
Но его пугали сомнения: могла ли подруга знать, что он покинул Эрбелетты и направляется в Версаль?
Однако если это не мадемуазель де Шато-Лансон, то кто же тогда?
И тут в его сознании пронеслось видение, белое видение губительницы душ.
Арманда! Очевидно, со спутницей или подругой. Скорее всего, пришла, чтобы объясниться по поводу кражи письма. Чтобы снять с себя нелепые обвинения господина де ла Рейни, ни одно из которых тот не сумел доказать…
— Ну? — спросил синьор Кастанья.
— Вот что, мой дорогой, кажется, одну из этих дам я знаю.
— Тогда не заставляйте себя так долго ждать.
— Конечно, если только я не ошибаюсь…
— Тогда идите! Ошибка — еще не оскорбление… В таких случаях просто извиняются, только и всего.
Но Элион не двигался с места.
— Ну, сударь, решайтесь! Вы что, испугались красивых женщин?
Молодой человек услышал в этих словах насмешку.
— Испугался?.. — Барон тряхнул головой, надвинул шляпу на лоб, пригладил усы и проверил, не слишком ли нелепо путается в ногах шпага. Потом, почувствовав легкое сердцебиение, как перед первым свиданием, — в любви, как в сражении, — он воскликнул:
— Тысяча чертей! Где эти ваши красавицы?
— В пристройке на втором этаже, дверь напротив лестницы.
V
ДАМЫ В МАСКАХ
Минут за двадцать до появления господина де Жюссака в «Роще Амафонта» со стороны Гарша прибыла карета и остановилась неподалеку от этого заведения. Из нее вышли две женщины, скрывавшие свои лица под масками. Одна из них — постарше — сказала кучеру, прятавшему нарядную ливрею под серым тряпьем:
— Буажоли, поезжайте и подождите нас, вы знаете где.
Экипаж тотчас же развернулся и удалился. Женщины направились к заведению синьора Кастаньи.
Обе кутались в длинные темные накидки из кисеи, обе носили нитяные митенки вместо перчаток, обе, наконец, были обуты в туфли без задников.
Вы поклялись бы, что это пара гризеток, пришедших повеселиться.
Однако то были отнюдь не гризетки.
Выражение решимости во взгляде, в повороте головы, во всей фигуре выдавало благородное происхождение этих особ. Мраморные руки выше митенок, изящные ножки, ловко схваченные обувью, поступь и походка — все выразительно свидетельствовало о богатстве и породе.
Синьор Гульельмо мгновенно это подметил и начал рассыпаться в подобострастных поклонах, подпрыгивая и чуть ли не переворачиваясь через голову.
— Сударь, — сказала ему та, которая только что отдавала приказания кучеру, — мы хотели бы кое с кем побеседовать без свидетелей. Можно ли рассчитывать, что здесь нам никто не помешает?
— Разумеется, синьорина, конечно… — раскланивался пьемонтец. — Видит бог, мой дом хорошо известен… Вы кого-то ожидаете?..
— Сейчас к нам придет кавалер.
— Конечно, нет необходимости спрашивать, достаточно ли он молод и хорош собой. И если дамы пожелают последовать за мной…
Синьор Кастанья проводил их в одну из комнат пристройки. Он стоял на пороге, поставив ноги в третью позицию, как будто собирался танцевать чакону или павану, и спросил, умильно улыбаясь:
— Не прикажете ли закусить?
— Не надо закусок, — сухо ответила та, которая начала разговор, — но вам за них заплатят.
Она махнула рукой на дверь и пьемонтец, трепеща, вышел. Оставшись одни, женщины сразу сняли маски, и старшая попросила:
— Открой окно, дорогая… Впусти свежий воздух… Сейчас так хорошо в саду!..
Та, которая повелевала, занимала известное место в портретной галерее эпохи, и мы предоставим ее кистям современных художников.
Последние уверяют, что дама была скорее некрасива. Она имела, говорят, слишком высокий лоб, отвислые щеки, бесформенный нос, толстые губы, слишком длинную шею с признаками зоба и почти беззубый рот.
Но цвет лица ее был чудесный, кожа бесподобной белизны, глаза самые живые в мире, каштановые волосы пышные и густые, посадка головы величественная, талия тонкая и изящная. Все это дополняла походка, по которой Вергилий узнавал жителей Олимпа. Улыбка у нее была простая, иногда даже наивная, а насмешливый взгляд искрился живым умом.
Ее подруга была моложе, у нее были ясные глаза и веселое лицо, на котором малейшее волнение оставляло изящный след. Светлые волосы локонами обрамляли умное и доброе личико. Возможно, бывают и более прекрасные девушки, но нельзя найти обольстительнее.
Но вот словно облако мрака закрыло вуалью радостный блеск ее глаз.
— Что с тобой, дорогая? — спросила ее спутница.
— Ваша светлость, вы знаете, что дом, где мы находимся, пользуется дурной репутацией?
Дама засмеялась:
— Знаю ли я это! Господа гвардейцы с большой охотой рассказывают о тех красавицах, за чей счет они развлекаются. Чем более скомпрометировано место, тем менее правдоподобно наше нынешнее местонахождение… Впрочем, у нас не было выбора… Чтобы отдать письма, господин де Нанжи не мог прибыть ни в Марли, ни в Медон, где господин де Бургонь смотрит на меня недобрым глазом… Нельзя больше встречаться и в Версале, где мадам де Ментенон ведет себя как хозяйка, — если бы его величество знал…
— А вы не думаете, — спросила девушка, — что можно возбудить беспокойство дофина и настороженность мадам де Ментенон?
Собеседница задумалась.
— Сначала я решила, что это де Молеврие, уж очень в меня влюбившийся. Он совершенно не допускает, чтобы я посмела не ответить ему тем же.
