— Это село Гусятня, — посвятила меня в суть дела Саяни. — На его краю — самый большой сельский базар, сюда привозят пушнину с севера и шелка с юга, сейчас, летом, торговцев мало.
На выезде из села дома стали попадаться трехэтажные, с вывесками, что тут принимают на ночлег, чуть в стороне виднелись постоялые дворы, харчевни, какие-то помосты, где толпились небедно одетые люди; за помостами тянулись ряды лавочников, в стороне от них торговцы победнее разложили свой товар прямо на земле.
Когда подъехали ближе, стало ясно, что метрах в пятидесяти от нас, на помосте кто-то кого-то лупит. Услышав топот лошадей и скрип колес, два человека развернулись, и я судорожно вцепилась в сиденье: на проезжающую процессию смотрел… Эдуард. А потом отвернулся, как и темноволосый крепыш помоложе.
— Надо остановиться! — проговорила я и крикнула кучеру: — Стой!
Он резко натянул поводья, и меня чуть не бросило на Саяни, которая спросила удивленно:
— Что случилось?
— Мне надо выйти, — проговорила я, выскочила из кареты и уже на ходу поняла, что веду себя по меньшей мере странно.
Русоволосый мужчина в кожаном жилете поверх белоснежной рубахи возвышался над всеми на полголовы, как и Эд. Неужели я нашла его? Значит, все-таки судьба, теперь я никому его не отдам, что бы ни случилось.
Синеглазый стражник со шрамом на щеке догнал меня и ехал в метре, положив руку на эфес меча. Не оборачиваясь, заинтересовавший меня мужчина направился к рядам торговцев, я поспешила за ним, не слыша ничего, кроме пульсации крови в висках.
Когда почти настигла его, он повернулся в профиль: хищный нос с горбинкой, тонкие губы, глубоко посаженные глаза. Почудилось. И почему я решила, что это Эд? Мне настолько хочется его увидеть, что бурное воображение подсовывает его лицо?
Незнакомец скользнул по мне взглядом и отвернулся, я прошла мимо, шарахнулась от нищенки, тянущей ко мне руки. Не нравится мне, что со мной происходит, пора взять себя в руки и начать новую жизнь, снять проклятие, разобраться с врагами, познакомиться с Ратоном и решить, выходить ли за него замуж.
Сейчас надо как-то объяснить Саяни свое странное поведение, я встала на цыпочки, нашла взглядом карету, возле которой стоял стражник, прозванный Кобзарем. Иллюзия истаяла, и мир обрушился на меня гвалтом базара, живущего своей жизнью: призывные крики крестьян, оголтелые споры, торги до хрипоты.
Я окинула взглядом людей, торгующих на земле. Изможденные, с покрасневшими, запавшими глазами и спутанными космами старухи будто бы стали одним человеком. Девочки — худые, загорелые, с грубыми от работы руками — тоже походили друг на друга. Здоровые женщины и девушки сейчас трудились в полях, собирая урожай.
Они никогда не знали и не узнают другой жизни. Вот я, молодая, красивая, изнеженная, собралась страдать из-за того, что сама нафантазировала, меня купают служанки и натирают благовониями, расчесывают волосы; мне прислуживает могущественный маг, который спасет меня, если я заболею. Эти девочки увидят только нищету, немытого мужа, трудную работу, как бы мне ни хотелось, я не смогу помочь всем…
Говорят, этот мир устроен так, что счастья дано всем одинаково, и эти люди либо исчерпали его лимит, либо у них все впереди. Сама я еще не ощутила законы справедливости, и понять их пока не получалось, тем более я видела калек, нищих и даже рабов. Или все в мире относительно, как и справедливость?
Развернувшись, я быстрым шагом направилась к Саяни:
— Что на тебя нашло? — нахмурилась она.
— Дай мне денег, — попросила я и сообразила, что не знаю, какая валюта тут в ходу.
Саяни сунула руку в тряпичную сумку, перекинутую через плечо, достала горсть монет, высыпала мне в ладонь, объясняя:
— Один медный ном — это десять о, они поменьше.
Понятно, ном — рубль, о — копейка. Сжав кулак, я обратилась к синеглазому стражнику:
— Слезай, пойдем делать покупки.
Если он и удивился, то не показал этого, спрыгнул с коня и зашагал рядом со мной. Я купила кувшин молока у старушки, у другой — головку сыра за два о, у следующей старушки — лечебные травы, связанные пучками, все это сгрузила на стражника, взяла овечью жилетку, пару рубашек, раздала их старушкам, один ном положила в ладонь девочки-калечки с короткой и сухой левой рукой. Для меня это мелочи, а они — счастливы, и их счастье возвращается мне, усиленное в разы, боль потери меркнет, съеживается, и вот я уже забыла о том, что пару минут назад потерпела крах надежда, мне солнечно и радостно.
Потратив всю мелочь и раздав покупки старикам и детям, я вернулась, уселась в карету и скомандовала:
— Едем дальше.
— Что это было? — сдержанно поинтересовалась Саяни.
К тому моменту я уже придумала, как оправдаться — благородной бэрри не пристало быть столь сентиментальной и сочувствовать простолюдинам, другие аристократы сочтут проявление чувств в лучшем случае блажью, в худшем — слабостью.
— Посудите сами, я сирота, меня пытались убить, вокруг интриги и заговоры. За меня некому заступиться. Вряд ли мой будущий муж будет это делать, наш союз — ради выгоды. Все что у меня есть, чем я богата — эти земли. Но сами по себе земли ничто, все — люди, которые их населяют. Им нужно дать немного, и они вернут сторицей.
Саяни вскинула бровь, задумалась:
— Но не подумала ли ты, что они обнаглеют и начнут диктовать свои условия?
— Могут, — кивнула я и перевела взгляд на синеглазого стражника. — Но я не собираюсь настолько их баловать и приближать к себе.
Поблескивая доспехами, он держался в седле ровно и то и дело поглядывал на карету. Встретился со мной взглядом, улыбнулся, кивнул. Что это? Он одобряет мое милосердие?
— Завтра-послезавтра молва о моем добром поступке будет кочевать из поселка в поселок. Не смотрите так, я больше не буду раздавать деньги, но разрешить спор, наказать виновного вполне в моих силах.
— На то есть управляющий, — возразила Саяни.
— Лучше, чтобы мои люди благодарили меня, а не управляющего. Улавливаете разницу? А вот карать будет именно он, по той же причине.
Саяни улыбнулась:
— Пожалуй. Ты мудра, у тебя есть чему поучиться.
— Будем учиться друг у друга.
Мой стражник скакал напротив окна, его вороной жеребец на солнце отливал синевой.
Обогнув базар, дорога повела нас в сосняк, спустя полчаса мы выехали к деревянным срубам маленькой деревни. Домов тут было чуть больше десяти, они стояли вразнобой на опушке, а не вдоль дороги. Проехав хутор насквозь, карета остановилась возле покосившегося плетня, напротив крайней хижины с замшелой просевшей крышей. На единственном ровно стоящем колу покачивался глиняный горшок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
