Они растянулись на животах перед огнем, и Дейдре показала Мэг, как растапливать масло и перемешивать его с сахаром до тех пор, пока смесь не станет идеального коричневого цвета. Затем, пока она охлаждалась на подоконнике, заговорщицы растопили шоколад и подсластили его до однородного совершенства.
— Мы уже можем это есть?
Дейдре рассмеялась над нетерпеливостью Мэг.
— Я спрашивала то же самое. А мой отец отвечал мне: «Терпение, милое сердечко. Оно будет вознаграждено».
Она полила шоколадом охлажденную смесь масла и сахара, посыпала сверху орехами и поставила горшочек обратно на подоконник снова остывать.
— На самом деле необходим снег, чтобы быстро остудить это… — Девушка повернулась к Мэг и увидела, что ее лицо печально, а взгляд опять потерялся среди углей. — Леди Маргарет?
— Папа вовсе не любит меня. — Ее глаза казались огромными и блестящими на маленьком лице.
Дейдре не могла отрицать этого, потому что не видела ни одного признака такой привязанности.
— Откуда ты это знаешь?
— Твой папа называл тебя «милое сердечко». Мой никогда… Папа обычно называл меня «Мэгги» и гладил по голове, когда приезжал в Брукхейвен. А сейчас он зовет меня «леди Маргарет», и он никогда… он никогда не обнимает меня.
Дейдре ненадолго прикрыла глаза. Черт бы тебя побрал, Брукхейвен. Затем она опустилась на колени рядом с девочкой и неуклюже обняла ее за костлявые плечи.
— Твой отец любит тебя. Он… он отправился и нашел меня, как раз для тебя, разве не так? — Это было чем-то, в чем Дейдре не хотелось признаваться самой себе, но боль Мэгги была больше и длилась дольше, чем ее.
Мэгги нерешительно склонила голову на плечо Дейдре, и уже вместе они уставились на угли, но там не было ответа на тайны сердца лорда Брукхейвена.
Затем ириски оказались готовы. Выражение лица Мэгги после первого кусочка было просто бесценным. Ненадолго воцарилась удовлетворенная тишина. Дейдре заметила, что Мэгги тайком припрятала большой кусок в кармашек своего неряшливого передника, но ничего не сказала. Маленькие дети время от времени заслуживают глупых удовольствий.
Глава 16
Снаружи, из темной гостиной, Колдер наблюдал за ними, лежащими друг возле друга на животах, болтающими ногами в воздухе. Он мог бы сказать себе, что был расстроен недостатками их манер чуть ранее…
Это из-за манер или из-за того, что они там, а ты здесь, снаружи?
Затем Дейдре улыбнулась, и хотя было совершенно ясно, что улыбка предназначалась не ему, сердце Колдера глухо застучало. Она была так красива в этой позе, простой и расслабленной. Маска уравновешенной леди была сброшена, приоткрыв скрывавшегося под ней игривого бесенка.
С чем это можно сравнить? Быть способным легко общаться с другими — это всегда было для него тайной.
В частности, он никогда не понимал женщин, потому что они имели для него слишком мало смысла. Мужчины во многом близки к машинам. У них есть ограниченное количество реакций — агрессивность, трусость и агрессивность, чтобы замаскировать трусость — и нужно просто перебрать в уме все возможности, чтобы вычислить, какой ответ он должен дать. Колдер обнаружил, что надменная отстраненность прикрывает любое количество возможных ожиданий при общении с мужчинами.
Но не с Дейдре. Она отметала прочь любую его угрожающую позу, чтобы раскрыть пустоту за ней. Она принудила его заглядывать в себя глубже, чем кому-либо когда-либо это удавалось — даже Рейфу.
Он заставил себя поднять руку, чтобы постучать, зная, что его появление убьет искреннее веселье. Обычно так и происходило. Колдер вошел в ответ на приглашение Дейдре и обнаружил, что Мэгги спряталась. Это не имеет значения. В конце концов, он же хотел, чтобы эти двое стали компанией друг для друга.
Дейдре поднялась из своей ленивой позы, плавно шагнув и закрыв какое-то разрезанное на части и вероятно запрещенное блюдо. Колдер намеревался вежливо попросить ее присоединиться к нему за завтраком.
— Завтра вы подниметесь рано. Невозможно провести день в значимых делах, если лежать весь день в кровати. — Он резко замолчал. Неужели он на самом деле только что произнес эти слова?
Конечно же, ее подбородок поднялся и в глазах блеснул вызов.
— В самом деле? И почему же это?
— Вы появитесь за завтраком, — грубо заявил маркиз.
О, как мило, ты глупец.
Черт, он не мог связно думать, когда она стояла рядом, представляя собой золотоволосую богиню презрения, воцаряясь над ним, таким грубым увальнем, с недосягаемой насмешливостью.
— Я сделаю в точности то, что пожелаю, — ответила она, — потому что вас все равно здесь не будет, чтобы увидеть это. Разве вы не слишком запоздали на одну из своих фабрик?
Фактически так и было. Просьбы о его присутствии становились все более настоятельными с каждым днем.
— Я буду завтракать дома. Вы и леди Маргарет присоединитесь ко мне.
Дейдре приподняла золотистую бровь.
— Я не повинуюсь приказам, милорд.
Колдер смотрел на нее, ни на йоту не ослабляя интенсивности взгляда.
— Вы подниметесь рано и спуститесь завтра к завтраку, после чего вы проведете каждый момент завтрашнего дня с леди Маргарет. Я прикажу Фортескью убедиться в этом.
Девушка сложила руки на груди.
— Бедный Фортескью. Вы всегда заставляете его играть роль лица, принуждающего кого-то исполнять вашу волю? Более храбрый человек сделал бы это сам. — Она усмехнулась. — Или, по крайней мере, попытался бы.
Он не поддался на уловку.
— Вы подниметесь рано и спуститесь вниз, чтобы позавтракать со мной и леди Маргарет. Вы будете ужинать со мной каждый вечер, и вы будете переодеваться к нему. — Маркиз прищурил глаза, глядя на нее, останавливая ее возражения. — Вы будете делать все это, миледи, или обнаружите, что можете потерять гораздо больше вещей, чем несколько платьев и вечеринок. Мне вовсе нет нужды позволять вам вообще приезжать в Лондон.
После этих слов она побледнела. Его не удовлетворило то, что он увидел, но так как Дейдре была воспитана Обществом, то это была самая худшая угроза, какую Колдер смог подобрать. Колдер никогда не поднимет на нее руку и не собирается лгать об этом, чтобы напугать ее. Он не хотел, чтобы она боялась, он желал, чтобы Дейдре повзрослела. Маркиз хотел разделить свою жизнь с взрослой женщиной, а не с раздражительным ребенком. У него уже была одна такая жена.
— Вы не кажетесь жестоким человеком, милорд, — спокойно произнесла девушка, хотя ее глаза искрились от гнева. — Так что, должно быть, вы просто по-настоящему не осознаете то, что говорите. Отправить жену в деревню — означает лишь вызвать бесчисленные слухи. Меня объявят сумасшедшей или смертельно больной. Вас будут обвинять в том, что вы довели меня до такого состояния, или даже убили — вы знаете, как длинные языки болтают об этом.
