Сразу же после этого я заметил, что в темноте между двумя кучками тускло мерцающих угольков, соседней и лежащей в некотором отдалении на вершине холма, ползет существо, и поэтому я, не тратя понапрасну времени, подбежал к нему и, прежде чем оно успело встать на задние конечности (в таком виде они внушали мне сильный страх), дважды ударил по его голове рапирой. Но едва я прикончил его, как ко мне устремились, наверно, еще с дюжину существ, успевших тем временем тихо переползти через гребень. Тогда я стремглав помчался к ближайшей кучке горящих угольков, и животные, почти не уступая мне в скорости, поползли за мной. Впрочем, я первый подбежал к костру, и тут, внезапно осененный мыслью, я воткнул кончик своей рапиры в угольки и осыпал ими животных, отчетливо увидев на мгновение множество белых, отвратительных, тянущихся ко мне морд, бурые, чавкающие челюсти между опускающейся верхней и нижней частями клюва и собранные вместе извивающиеся, дрожащие щупальцы. Затем все опять погрузилось во мрак, но я тут же снова ударил по тлеющей кучке, и на них опять посыпались горящие уголья. Я видел, как они отпрянули назад, а потом и скрылись. То же самое происходило и на остальных гребнях верхушки холма, матросы и там бросались угольками, пытаясь таким способом выручить себя из столь бедственного положения.
Наконец для меня наступила короткая передышка, животные, казалось, были напуганы; тем не менее я весь дрожал и поглядывал по сторонам, не зная, когда одно или несколько существ нападут на меня. И всякий раз устремляя взор на луну, я молил Бога о том, чтобы тучи быстро прошли, иначе все мы умрем; и вот, когда я молился, один из наших матросов вдруг издал ужасный вопль, и в тот же миг через гребень напротив меня перелезло одно существо; но я рассек его, прежде чем оно успело подняться, и в моих ушах еще отдавался тот неожиданный вопль, донесшийся с левой от меня части холма. Однако я не осмеливался покинуть свою позицию, ибо в таком случае всем рисковал, и поэтому остался на месте, мучимый неизвестностью и собственным страхом.
И вновь я получил короткую передышку, когда на меня никто не нападал; ни справа ни слева от себя я ничего не видел, хотя остальным не так повезло, судя по проклятьям и звукам ударов; затем вдруг кто-то снова закричал от боли, и я, вновь устремив взор на луну, взмолился вслух о том, чтобы она вышла из-за туч и, прежде чем все мы будем убиты, осветила вершину холма, но она не появилась. Тут мне вдруг в голову пришла одна мысль, и я во всю мощь своих легких крикнул боцману, чтобы в главный костер бросили большой поперечный брус, тогда он разгорится, ведь это очень хорошее и сухое дерево. Дважды я крикнул ему: «Брус в костер! Брус в костер!» И он тут же громовым голосом велел всем сбегать и принести его к костру; и мы это сделали, затем бросили его в пламя и стремительно разбежались по своим местам. Уже через минуту у нас было светло и становилось все светлей по мере того, как огонь охватывал огромное бревно, а ветер раздувал пламя. Я же смотрел перед собой, ища взглядом, не появится ли на гребне передо мной либо справа или слева от меня мерзкое лицо. И ничего не видел, разве что промелькнуло, как мне показалось, справа от меня дрожащее щупальце — вот и все.
Примерно через пять минут они вновь напали на нас, и на этот раз я чуть не поплатился жизнью, подойдя по собственной глупости слишком близко к гребню скалы, ибо пучок щупалец внезапно взметнулся снизу из темноты, обхватил мою левую лодыжку и потянул меня. Я плюхнулся на зад, и обе мои ноги перевесились через край пропасти, и только по божьей милости я не полетел в долину вниз головой. И я действительно подвергся серьезной опасности, ибо животное, вцепившееся мне в ногу, прилагало огромные усилия, чтобы утащить меня вниз, но я сопротивлялся, руками и собственным седалищем помогая себе удержаться. Видя, что таким образом ему не удастся покончить со мной, оно ослабило хватку и впилось в ботинок, прокусив толстую кожу и почти отхватив мой мизинец. Однако теперь мне не надо было держаться обеими руками, и я, обезумевший от боли и смертельного страха, внушенного мне этим существом, в бешенстве ударил по нему рапирой; но я не сразу избавился от него, ибо оно схватило ее за клинок, но я вырвал его прежде, прежде чем животное успело крепко сжать его, возможно, отрезав, хотя я в том и не уверен, его щупальцы, ибо они, казалось, не обхватывали лезвие, а присосались к нему; потом, через мгновение, одним удачным ударом я тяжко ранил его, и оно отпустило меня, и я наконец смог перевести дух в более спокойном месте.
После этого мы уже больше не подвергались нападениям, хотя и не знали, не предвещает ли это спокойствие нового нашествия травяных людей. Так наступил рассвет, и за все это время луна так и не пришла к нам на помощь, не выглянула из-за туч, затянувших весь небосвод и придававших занимавшемуся дню уныние.
Как только рассвело, мы обследовали долину, но не обнаружили там никого из травяных людей — ни даже их трупов, ибо они, видимо, унесли всех убитых и раненых, и нам не удалось рассмотреть этих чудовищ при дневном свете. И хотя мы и не нашли их мертвых тел, все гребни скал были в крови и слизи, и от последней исходило зловоние, присущее этим животным. Впрочем, оно нам недолго досаждало, ветер, унеся его далеко в подветренную сторону, наполнил наши легкие благоухающим и здоровым воздухом.
Вскоре, видя, что опасность миновала, боцман созвал нас у главного костра, где догорал большой брус, и только здесь мы обнаружили, что один из наших людей пропал. И хотя мы обыскали сначала всю вершину холма, а впоследствии долину и остров, мы так его и не нашли.
Через центр циклона
Циклон — «самый страшный враг, которого не миновать моряку в его опасной профессии».
В середине ноября четырехмачтовый барк «Голконда», придя из Крокета, бросил якорь у Телеграфного холма, возле Сан-Франциско. Он шел с грузом зерна домой вокруг мыса Горн. Спустя пять дней он миновал на буксире Золотые ворота и, отдав концы, направился под парусами в плавание, едва не ставшее для него последним.
Две недели навстречу нам дули ветра, но затем наше судно подхватил попутный ветер и гнал нас почти до самого экватора. Здесь, всего в паре градусов от него, он стих, и лишь через неделю мы оказались, лавируя и дрейфуя, в Южном полушарии.
Примерно в пяти градусах к югу от экватора подул попутный ветер, и мы продвинулись еще на десять-двенадцать градусов в южном направлении; потом, одним ранним утром, он стих, и разразилась короткая, но страшная гроза со столь частыми вспышками молний, что мне удалось, когда я снимал с левого борта море и тучи, сфотографировать одну. Днем, как я уже говорил, ветер полностью улегся, и мы заштилели под палящим, жгучим солнцем. Мы подняли нижние паруса, чтобы они не изнашивались при ленивом покачивании судна на едва приметных волнах, и стали, как принято в таких случаях, драить и чистить покрашенные части.
