Примерно в пяти градусах к югу от экватора подул попутный ветер, и мы продвинулись еще на десять-двенадцать градусов в южном направлении; потом, одним ранним утром, он стих, и разразилась короткая, но страшная гроза со столь частыми вспышками молний, что мне удалось, когда я снимал с левого борта море и тучи, сфотографировать одну. Днем, как я уже говорил, ветер полностью улегся, и мы заштилели под палящим, жгучим солнцем. Мы подняли нижние паруса, чтобы они не изнашивались при ленивом покачивании судна на едва приметных волнах, и стали, как принято в таких случаях, драить и чистить покрашенные части.
Днем температура, казалось, только поднималась; воздух утратил прозрачность, и видневшаяся вдали низкая дымка со всех сторон окружила судно. Временами этим воздухом, приобретавшим какое-то странное свойство, становилось просто невозможно дышать, и матросы с большим трудом вдыхали его. С каждым часом гнетущее состояние лишь усиливалось.
Потом, около, по-моему, половины четвертого пополудни, я заметил на небосводе странный, неестественный, тусклый, кирпично-красный свет. Он был едва различим, и я не мог определить, откуда он исходил; казалось, что он разлит в воздухе. Ко мне, когда я смотрел на него, подошел первый помощник капитана. Примерно через полминуты он неожиданно воскликнул:
— Черт, ты слышал?
— Нет, мистер Джексон, — ответил я. — А что такое?
— Слушай! — таков был его ответ, и мы минуты две простояли молча.
— Вот! Вот опять! — внезапно воскликнул он, и в то же мгновение и я услышал его… звук, странное приглушенное грохотание где-то далеко на северо-востоке. Оно раздавалось секунд пятнадцать, а затем, перерастая в негромкий, глухой стон, стихло.
Простояв молча какое-то время, на сей раз еще дольше, мы вновь, наконец, услышали его… далекое, слабое рычание дикого зверя, где-то на северо-востоке за линией горизонта. Когда он, издав странный глухой стон, стих, помощник дотронулся до моей руки.
— Позови старика, — велел он, имея в виду капитана. — И взгляни там внизу на барометр.
Я выполнил оба приказа, и несколько минут спустя капитан уже стоял на палубе рядом со своим помощником — и слушал.
— Как там барометр? — спросил помощник, когда я подошел.
— Без изменений, — ответил я, и он, кивнув головой, вновь стал прислушиваться. И хотя мы простояли молча около получаса, мы больше не услышали того зловещего, далекого грохота, поэтому мы, ведь показания барометра не менялись, не придали этому большого значения.
Тем же вечером мы наблюдали неописуемо великолепный закат солнца, показавшийся мне каким-то неестественным еще и потому, как он осветил поверхность моря, слегка волнуемого тогда небольшим вечерним ветерком. Помощник, очевидно, полагал, что он предвещает непогоду, ибо он велел вахтенным на палубе убрать три бромбрамселя.
К тому моменту, когда матросы спустились вниз, солнце уже село, и начинало смеркаться; однако небосвод на северо-востоке — там, откуда, как вы помните, доносился приглушенный грохот, — был окрашен в яркие красные и оранжевые тона.
Чуть позже, помнится, я услышал, как помощник сказал капитану, что погода портится и на нас, по его мнению, надвигается циклон. Однако капитан, совсем еще молодой человек, отмахнулся от него, заявив, что следует доверять барометру, а не себе. Однако помощник, как мне показалось, остался при своем мнении, но не стал настаивать на нем в пику начальству.
Вскоре, когда все вокруг окутала ночная мгла, оранжевые краски сошли с небосвода, и на нем остался один мрачный, угрожающий красный свет с какой-то странно яркой белой полосой, проходящей на северо-востоке примерно в двадцати градусах над линией горизонта. Эту картину можно было наблюдать добрых полчаса, и она произвела такое впечатление на экипаж, внушив ему мысль о том, что что-то надвигается, что многие матросы, присев, глядели поверх правого леера до тех пор, пока небосвод не затянула серая мгла. Той ночью я стоял вахту на палубе с полуночи до четырех часов утра. Юнга, пришедший разбудить меня, сообщил, что всю последнюю вахту сверкали молнии. Не успел он договорить, как яркая синеватая вспышка озарила бортовой иллюминатор, но грома не последовало.
Я торопливо соскочил с койки, оделся и, схватив фотоаппарат, выбежал на палубу. Я открыл затвор объектива, и в следующее мгновение — вспышка! — огромный поток электричества обрушился сверху.
Тотчас же первый помощник капитана громко спросил у меня со среза полуюта, успел ли я сфотографировать эту молнию. Я ответил «да» (так я думал), и он велел мне подойти к полуюту, к нему, и дальше снимать уже оттуда, ибо он, капитан и второй помощник очень интересовались моим увлечением фотографией и старались создать условия для того, чтобы у меня получались хорошие снимки.
Я очень скоро понял, что первый помощник чем-то встревожен, ибо, сменив второго помощника, он вскоре перестал расхаживать по полуюту, подошел ко мне и наклонился над леером.
— Как бы мне хотелось, чтобы наш старик приказал убрать нижние марсели, — спустя мгновение произнес он тихим голосом. — Где-то поблизости бушует шторм. Я это чувствую, — подняв голову, он понюхал воздух.
— Почему бы вам самому не приказать убавить парусов? — осведомился я.
— Не могу! — ответил он. — Старик велел ничего не трогать, а звать, если что, его. Он слишком полагается, на мой взгляд, на барометр и пальцем не пошевелит, пока тот не упадет.
Все это время на небе с частыми промежутками сверкали молнии, но тут его прорезало несколько гигантских вспышек, ударивших, казалось, чуть ли не в судно из огромного разрыва в тучах, — настоящие потоки электричества. Я открыл затвор объектива и направил его вверх, и в следующее мгновение сделал великолепный снимок огромной вспышки, которая, сверкнув из уже упоминавшегося разрыва, электрической дугой разделила восток и запад.
Примерно с минуту мы ждали, полагая, что за такой молнией должен раздаться гром, но не дождались. Только из тьмы на северо-востоке послышалось слабое, отдаленное завывание, казалось, странным эхом перекатывающееся над безмятежными морскими просторами. Затем воцарилась тишина. Первый помощник выпрямился и повернулся ко мне.
— Знаешь, — промолвил он, — только однажды в жизни довелось мне слышать нечто подобное, как раз перед циклоном, погубившим в Тихом океане «Lancing» и «Eurasian».
— Думаете, нам в самом деле угрожает циклон? — спросил я с некоторым волнением.
— Думаю… — начал он, но затем замолк и вдруг выругался. — Смотри! — закричал он. — Смотри! Вертикальная молния, будь я проклят! — и он показал на северо-восток. — Фотографируй ее, пока есть такая возможность, другого подобного случая может и не представиться!
