Боткин недоверчиво покачал головой. А потом принялся укладывать все, что вытащил, обратно в коробку. Я усмехнулся:
– Ну, я так понимаю, берете?
– Беру, – серьезно кивнул Евгений Сергеевич, не отвлекаясь от упаковки, – с благодарностью.
– Ну вот и отлично! – расплылся я в улыбке. – Кстати, насколько я помню, вы вскоре возвращаетесь в Европу. Маленькая просьба – прихватите это с собой. Похвастаетесь коллегам. Пусть знают, что и мы тут, в России, не лаптем щи хлебаем.
Боткин окинул меня взглядом, в котором читалась легкая насмешка. Мол, понимаем, зачем вы мне подарочек подогнали – на иностранный рынок надеетесь… Но насмешка была с этаким одобрительно-покровительственным оттенком. Как видно, он и сам был не прочь похвастать тем, что в России умеют делать подобный, очень неплохой на первый взгляд, медицинский инструмент. Но тут его внимание привлекло непонятное устройство.
– А это что, не подскажете?
Я улыбнулся:
– Это новая модель стетоскопа. Я ее уже запатентовал. Вот смотрите, это металлическая воронка с тонкой целлулоидной пленкой, от нее идут трубочки из каучука, а вот эти вот обтянутые каучуком же металлические трубки следует вставить в уши. Попробуйте.
Боткин попробовал и на некоторое время выпал из реальности, прикладывая головку стетоскопа то к своей груди, то к запястью. На лице его при этом блуждала восторженная улыбка. Надо же, как человек любит свою работу…
– Великолепно, просто великолепно! – Он смущенно улыбнулся. – Простите, пожалуйста, ваше высочество, а нельзя ли у вас приобрести несколько штук таких новых стетоскопов? Я бы хотел сделать подарок моим…
Я махнул рукой:
– Ну что вы, конечно! И какие деньги, Евгений Сергеевич?! Вы же, по существу, поработаете там, за границей, кем-то вроде моего коммивояжера. Так что – никаких проблем. Десяти приборов вам хватит? – И я потянулся к стоящему у меня на столе телефону производства моего собственного завода.
– Да-да, конечно, но мне крайне неудобно вводить вас в расходы…
– Дима, зайди! – Я бросил трубку и снова развернулся к Боткину: – Евгений Сергеевич, позвольте уж мне решать, какие для меня расходы приемлемы, а какие – необходимы. Договорились? Отлично!.. Дима, позвони на склад Шовкунова, пусть упакует десять новых стетоскопов и пришлет Евгению Сергеевичу. Адрес он скажет.
Когда за моим секретарем закрылась дверь, Боткин как-то подобрался и решительно произнес:
– Ваше высочество, вы упоминали, что у вас есть ко мне какое-то предложение. Я – весь внимание.
Я усмехнулся про себя. Ну да, благородный человек ощущает за собой долг чести и намерен немедленно предпринять все усилия, дабы этот долг был отдан.
– Об этом чуть позже. Вам же еще осталось около года стажировки в Европе? Вот после нее и поговорим. Так что, как вернетесь, прежде чем принимать какие-то предложения – найдите меня.
Боткин кивнул, но все-таки поинтересовался:
– А может, хотя бы намекнете?
– Нет, – мотнул я головой, – боюсь сглазить. Какая-то уж больно мистическая история получается. А для того чтобы я поверил в мистику, мне нужны очень веские реальные доказательства. Так что сейчас несколько десятков человек носом землю роют, дабы найти мне эти доказательства. И если найдут, то… вы мне понадобитесь. А если нет – что ж, просто выпьем с вами бутылочку хорошего вина по случаю окончания вашей большой европейской стажировки. – И я весело рассмеялся…
И вот теперь Боткин вернулся из-за границы и предстал перед моими очами. В этот раз он был настроен ко мне куда благожелательнее, чем в прошлый, и уж тем более в позапрошлый. И причина тому была проста – деньги. Евгений Сергеевич за прошедший год сумел заработать около ста тысяч рублей. С моей помощью, естественно. Поскольку с медицинским инструментом все прошло именно так, как я и рассчитывал. Вернее, даже лучше, чем я рассчитывал. Не говоря уж о само́м Евгении Сергеевиче. То ли на немцев стетоскопы произвели такое впечатление, то ли наши инструменты действительно настолько превосходили все то, что предлагалось на немецком рынке медицинского оборудования, но количество заказов нарастало лавинообразно. Фабрика по производству стетоскопов уже работала в две смены. И все равно не справлялась с потоком заказов. Третью смену сделать не получалось вследствие недостаточных мощностей электростанции, ибо работать с необходимым качеством при керосиновом освещении не получалось. Но после запуска новой электростанции, работавшей на угле, с доставкой коего с экибастузского месторождения не было никаких проблем, вопрос должен был решиться положительно. Более того, поставки на внутренний рынок практически прекратились – все уходило на экспорт. Даже повышение цены на двадцать процентов практически не отразилось на том ажиотаже, который сначала немцы, а вслед за ними французы, австрийцы, датчане и даже высокомерные англичане создали вокруг нашей продукции. Впрочем, внутренний спрос пока был небольшой. У нас привыкли смотреть в рот иностранцам и пока еще по привычке закупали медицинский инструментарий у немцев, бельгийцев, англичан, с пренебрежением относясь к отечественной продукции. Но, несомненно, вскоре и до наших должна дойти новая берлинская, парижская и лондонская мода на медицинские инструменты русского производства. Вследствие чего я начал спешную постройку еще одной фабрики… Вот процент от поставок и капнул в карман Евгению Сергеевичу, позволив ему не отказывать себе ни в книгах, которые он хотел прикупить, ни в других радостях жизни. За что доктор Боткин как честный человек был мне весьма благодарен.
Когда мы покончили с обещанной бутылочкой и наступило время серьезного разговора, я предложил переместиться в малахитовую гостиную, к камину, и побеседовать там.
– Евгений Сергеевич, – начал я давно планируемый разговор. – Как вы относитесь к возможности стать отцом девы Панацеи?
Боткин сначала удивленно воззрился на меня, а спустя некоторое время улыбнулся:
– Это как раз та самая мистика, о которой вы упоминали при нашей прежней встрече?
Я кивнул, оставаясь при этом серьезным.
– Что-то… африканское?
Я улыбнулся:
– Уже нет. И это самое «уже» оказалось последним и самым весомым доводом, побудившим меня принять решение профинансировать едва ли не самый многообещающий исследовательский проект в области медицины.
– Вот как? – Боткин заинтересованно развернулся ко мне. – А не поведаете ли подробности?
И я поведал…
Боткин слушал меня с весьма скептическим выражением лица. А как еще он мог отреагировать на историю о мелком африканском племени, которое выживало на протяжении сотен лет только потому, что его шаманы умели лечить сепсис, пневмонию, менингит, гнойные язвы и даже справляться с чумой?
– Весьма занимательно, – подытожил он, когда я закончил, – вот только не могу понять вашего доверия ко всей этой чуши. Примитивные культуры не владеют особенными медицинскими познаниями, и, как правило, все разговоры о чудодейственных препаратах примитивных народов – не более чем сказки. Могу я поинтересоваться составом целебного средства, о котором вам поведали столько интересного?
Я пожал плечами:
– Состав я не знаю. Нам удалось выяснить только то, что средство приготавливалось на основе вытяжки из какой-то плесени.
– А кал летучих мышей и кровь девственницы в его состав не входили? – со смехом полюбопытствовал Боткин.
Я покачал головой:
– Нет, вроде ничего такого не было. Зато нам удалось отыскать свидетельства восьмерых европейцев, которых вылечил тот шаман. Вот отчеты моих людей. – Я протянул Боткину папку с десятком листков, напечатанных на двух разных машинках Ремингтона. Я отпечатал их сам, на бумаге, которую специально привез из Трансвааля, предварительно состарив и замусолив ее с использованием местных компонентов. Я не думал, что доктор Боткин станет привлекать к экспертизе сего труда какой-нибудь полицейский чин, но на всякий случай решил подстраховаться. А ну как доктору вздумается сохранить эти «исторические» документы для потомков? А уж там, в будущем, кто-то вздумает провести экспертизу, которая покажет, что документы, якобы созданные в Южной Африке, напечатаны на бумаге, продававшейся только лишь в Петербурге, и не имеют в себе ни единой крупицы почвы или там бактерии, которые встречаются в указанном районе мира.
