В тишине, последовавшей за этим ужасным рассказом, раздавалось лишь журчание фонтана, словно кто-то проливал невидимые слезы по мертвому ребенку и разрушенному сердцу Николаса Франквилы.
Ничто… ничто в мире не заменит для Ника эту маленькую погасшую жизнь. Любовь всегда будет для него невыносимой болью, и каждый раз, чувствуя в сердце крошечные язычки ее пламени, он будет гасить их жестокими пальцами, зажигая на их месте непостоянный огонь циничной и грешной страсти.
И кто сможет упрекнуть его… кто сможет искренне осудить?
– Вы не говорите ему о том, что я вам рассказала, – тихо произнесла синьора Исалита. – Просто я хотела, чтобы вы знали об этом. Вы не похожи на тех женщин, с которыми он позволяет себя фотографировать на страницах журналов. Рита покупает для меня эти журналы, и я читаю о нем – о красивом богатом плейбое, которого все эти женщины мечтают женить на себе. Per dio![17] Как будто мой Никколо когда-нибудь женится вновь! Эти женщины, ведь они ничего собой не представляют!
Для него это всего лишь карнавал, который ему необходим, чтобы не думать о том, что сломало ему жизнь. Он играет, да, ведь любовь больше ничего не значит для него, слишком жестоко она была вырвана из его сердца. Вы понимаете, синьорина? Трини теперь стала бы прелестной девочкой тринадцати лет. Она была так похожа на Никколо – большие темные глаза и ямочка на подбородке. Моя правнучка…
Синьора Исалита печально покачала головой, а Делла чувствовала, что ее глаза наполняются слезами. Девушка яростно заморгала, но тут же услышала, как из гостиной доносится глубокий голос Ника, и поняла, что он возвращается вместе с Маргеритой. Когда он стал спускаться по лестнице с сигарой в зубах, неся в руках стул, дым от его сигары поднялся вверх, так что Делла не могла увидеть выражения его глаз.
Его гордо поднятая голова и решительный подбородок говорили о том, что он вряд ли одобрил бы раскрытие его тайны, поэтому Делле нужно было вести себя естественно. Странно, но она никогда не представляла себе Ника с женой… владычицей, игравшей его чувствами. Но та история, которую рассказала синьора Исалита, была ужаснее, чем обычная любовная драма. Дрожь пробежала по телу Деллы, когда она представила себе отчаяние Ника при виде его мертвой дочери, неподвижной, словно хорошенькая кукла.
Возможно, Ник почувствовал состояние Деллы, так как, опустив стул, он наклонился и заглянул ей в глаза.
– Расслабьтесь, мисс Нив, и сядьте на стул. Давайте выпьем по стакану вина. – Он улыбнулся с самым сокрушительным обаянием, на которое только был способен. – Давно уже такая белокурая женщина, словно сошедшая с полотен Боттичелли, не сидела в нашем старом дворике. Чтобы отпраздновать это событие, я выбрал вино, которое называется «Слезы ангела». А ты, бабушка, что могла бы сказать о нашей гостье?
– Она очаровательная молодая женщина, Никколо, и благоразумная. Mia, – синьора Исалита повернулась к Маргерите, – сходи за Анджело, чтобы мы смогли посидеть все вместе. Мы так давно не собирались.
– Si. – Маргерита поставила поднос на столик и робко улыбнулась Нику. – Анджело сейчас занят на кухне, но он найдет время, чтобы прийти и выпить стакан вина.
Юная итальянка убежала по направлению к кухне, а синьора Исалита бросила взгляд на Ника, как будто желая ему, чтобы и его полюбила такая же добросердечная и неиспорченная девушка.
– Анджело повезло, не правда ли? Рита будет ему хорошей женой.
– Анджело это заслужил. – В голосе Ника не было иронии. – Ну же, присядьте, мисс Нив, а я посижу на ступеньках. Ах какой чудесный день! Солнце светит, птицы поют, и ты выглядишь великолепно, моя дорогая бабушка. Как часто я представлял тебя сидящей здесь, под лимонными деревьями, среди магнолий и жасмина, который ты посадила, когда я был еще мальчиком. А на небе, словно нарисованном итальянским мастером, пламенеют золотые лучи. Во всем мире нет другого такого места, как Италия, особенно для изгнанника.
– А разве ты должен, – его бабушка нагнулась к нему и взяла его за руку, – разве ты должен оставаться изгнанником, Никколо? Я уверена, что твой дом и поместье в Тоскане ждут тебя. Как бы ни был хорош управляющий, он не заменит хозяина, в сердце которого горит любовь к родному месту. Что может дать тебе Америка, кроме репутации соблазнителя?
– В самом деле? – Он с беззаботной улыбкой поднес к губам руку синьоры Исалиты. – У меня есть и другие занятия, помимо женщин. Ты мне веришь, carina?
– Я только что прочитала о твоем романе с американской миллионершей. Она сказала репортерам, что вы собираетесь обручиться. Это правда или нет, Никколо?
– Догадайся сама, – сухо ответил он.
– Я думаю, в тебя вселился дьявол. – Она легонько ударила его по щеке. – Как тебе удалось убедить такую милую девушку, как мисс Нив, провести с тобой день? Я надеюсь, ты не собираешься соблазнить ее?
– Бабушка, какие вещи ты говоришь в присутствии такой очаровательной девушки! – Ник с притворным ужасом посмотрел на Деллу, которая ответила ему холодным и высокомерным взглядом. – Мисс Нив без колебаний расцарапает мне лицо, если я применю к ней свои уловки. Нет, она занята только карьерой и очень серьезно относится к жизни. Разве не так, синьорина?
– Никакая карьера не получится, если не уделять ей определенного количества времени, синьор. Как вы знаете, я отправилась в этот круиз только для того, чтобы отдохнул голос.
– Означает ли это, что вы не споете для нас, мисс Нив? А я надеялась послушать вас, – вздохнула бабушка Ника. – Я так люблю музыку! В молодости я сама играла на пианино.
– Бабушка скромничает, – заметил Ник. – До замужества она давала концерты, но после того, как она стала женой высокопоставленного венецианского дипломата, ей пришлось отказаться от выступлений и играть только на светских приемах или в кругу семьи. Когда я был мальчиком, то больше всего на свете любил сидеть рядом с ней на маленькой скамеечке, пока она играла для меня Листа, Шопена и Шумана. Именно она научила меня музыкальной композиции. Но талант к пению достался Анджело, и я уверен, что он сможет вызвать слезы даже у вас, мисс Нив, когда запоет на свой лад старую песню Карузо «Потому что». Может, вы ее не слышали?..
– Слышала, – ответила Делла, – и очень люблю!
– Значит, вы не классическая пуристка? Оперные певцы обычно не отличаются такой широтой взглядов, как великий Карузо. Он наслаждался мелодией как таковой, и я лично считаю, что некоторые аспекты оперы очень трудны для восприятия. Зачастую она звучит как словесная дуэль между ведущим сопрано и ведущим тенором. Или же мои слова звучат богохульно по отношению к вашему искусству?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
