Сентябрь-октябрь. Тайные знаки. Mare Tenebrarum*. Ничто и Бытие сливаются: двусмысленное явление умерших. Образы грядущего. «Rex». «Queen Victoria». Броненосцы. Тракончана и ее зловредные последствия для дисциплины. «Mayflower». Румба Лекуоны несется над морем.
1498
4 августа. Omphalos* земли. Наслаждение. Земной Рай! Голый адмирал. Вступление в земли не-смерти.
— Похоже, все, кто здесь есть, торопятся убежать из ада, — заявил скептику Сантанхелю толстый, как боров, марран*, агент мультинациональных компаний при испанском дворе. Он сам лично вложил миллион мараведи в это никому не внушающее доверия предприятие (деньги не слишком большие, можно и рискнуть). Сантанхель повернулся к Колумбу, окинул его вызывающим, почти неприязненным взглядом и спросил:
— А вы, что думаете по этому поводу вы?
И Колумб ответил, собрав все те крохи скромности, которые еще в нем оставались:
— Думаю, что я единственный, кто отправляется на поиски Рая и земель для неправедно гонимых…
Сантанхель решил, что речь шла о какой-то очень сложной метафоре. {65} Как известно, все безумцы обожают поэтические преувеличения (если не впадают в другую крайность и не стремятся к сугубой точности).
Как бы то ни было, Христофор уже стоял на капитанском мостике «Санта Марии». Было 2 августа 1492 года. Ясная лунная ночь. Так случилось, что это плавание длилось почти десять лет (1492 — 9 мая 1502). Адмирал видел, как несколько раз повторялось все то же. Немного иными были декорации. Итак, с мостика «Санта Марии» он следил за погрузкой «Марии Таланте» (Кадис, 1493), или «Галисийки». Грузили лопаты, мотыги, кирки, блоки, токарные станки, Библии, колеса. Ведь там природа «еще не покорена человеком». И люди верят, что просто обязаны превратить крокодилов в портсигары, ягуаров — в дамские манто, змей — в шланги для поливки газонов! Люди готовятся к широкому и глубокому наступлению на природу — во имя дела, с презрением к чистому бытию. Упадническому бытию.
— Грузи! Давай! Давай!
Братья Пинсон успевают приглядеть за всем, все проверить. Они знают, кто трудяга, кто лентяй.
— Ну-ка! Под песню моря! Давай!
Ремнями и веревками крепят балласт. Присматриваются, верно ли распределен груз.
Пристань переполнена завтрашними вдовами и возможными сиротами. Наперебой предлагают себя искатели приключений.
Мотки веревок. Солонина. Мешки с солью. Пласты вяленого мяса. Связки едкого чеснока. Свиные ножки в бочках с жиром. Горы сушеных тунцов и катранов — уже не рыбы, а скучный намек на рыб.
Кто-то сгибается под тяжестью мешков с мукой. Кто-то подвешивает длинные бурдюки из оленьей кожи, наполненные порохом, — туда, где повыше, куда не достанут морские брызги.
Большой крест никак не удается уместить под палубой. Его укрепляют рядом с маленьким запасным якорем. На хрупком бледном теле Христа ярко горят традиционные алые капли. Есть и настоящий терновый венец, только сейчас он не на челе: его прикрутили бечевкой к пронзившему руку гвоздю — чтобы не пропал за время плавания (так стараются понадежнее приладить шляпку куклы-марионетки в цыганской таратайке).
Объятия. Смех. Плач. Среди мешков шныряют цыганята. Проститутки дефилируют между пристанью и ближней рощей. Стражники Святого братства жуют фисташки и тупо сплевывают скорлупки. Бесцветные, мутно-серые, словно кактусы-альбиносы.
Адмиралу снова становится плохо. Его замучил понос: ведро в его каюте выносили уже одиннадцать раз. В темноте он ловит ухмылки и перемигивания. Весь этот сброд тайком потешается над «генуэзцем». Иберийцы спешат выместить свою досаду и говорят, что он просто струсил.
Со стороны рощи доносятся голоса еврейских матерей. Им запрещено появляться в порту. А здесь за каждым их шагом следят грабители. Голоса их глухи, в них нет ни гнева, ни смирения (3 августа — последний срок, до которого все евреи должны покинуть Испанию). Они просят, но, конечно, впустую, чтобы их сыновей взяли на корабли.
Как трудно им было добраться до побережья! Какие страшные испытания пришлось преодолеть! На них нападали, их грабили. Но некоторым все-таки удалось сберечь — в самых укромных местах — золото и драгоценные камни, чтобы было чем заплатить за жизнь своих чад.
Опять и опять горестный хор поет старую поэму Иммануэля Бен Саломо:
О Господи, убей меня,
Все равно буду верить в тебя,
У тебя искать защиты!
Иного выхода нет: придется вести переговоры с мавританскими пиратами. Те уже ждут. Вон там, на берегу у Айямонте, горят их огромные костры. Пираты устроят им страшные промывания — из морской воды с порохом. И в поисках золота и жемчугов в нетерпении будут рубить {66} напополам стариков — одним ударом сабли (так швейцарские таможенники потрошат подозрительный мешок). Будут насиловать и продавать хрупких еврейских девушек, воспитанных на субботнем талмуде и под нежное пение флейты. Будут ослеплять юношей, чтобы, закованные в цепи, работали они на марокканских водокачках.
Меж тем Колумб слушает, как выкликают фамилии завербованных. Пинсон делает пометки и строго следит за теми, кто поднимается на борт:
— Хуан де Медина, портной! Зачем нам портной? Чтобы шить паруса! Проходи. Рейналь Хуан, Гарсиа Фернандес, Фернандо де Триана. Дальше! Поторапливайся! Вперед, по одному! Ткач, с поручительством от Хуана де Могера. Проходи. Абраэс, Руис де ла Пенья. Многовато басков! Перес. Давай!
Родригес де Эскобедо, нотариус. Он требует особого места и особого к себе отношения. «Место посуше, где можно было бы без опаски хранить официальные документы».
Луис де Торрес, толмач. Он знает арабский и халдейский, сможет понять и обитателей Индии, и пионеров далеких колен Израилевых.
Боцман Чачу следит за погрузкой тюков.
Плотники, конопатчики, канатчики, парусные мастера, бондари, маляры. Есть даже один ювелир и промывальщик золота, ловко вставленный в список агентом Дома Спинолы.
На борту слышна итальянская речь: Джованни Везано, Антонио Калабрес, Микель де Кунео, Джакомо Рико.
Со своего мостика Адмирал видит, как скачет к ним всадник. Говорит неприступной страже, что прибыл из Севильи. Он весь покрыт светлой пылью и в лунном свете кажется призраком.
Он называет свое имя и передает Адмиралу еще одно послание от Сантанхеля.
Кладет на перила плащ и шляпу, ждет, пока Колумб прочтет последнее письмо от влиятельных марранов:
«Bnei Israel* поведали нам о желтых евреях, которых встретишь ты в Катае и на Сипанго. Есть верные сведения и о царстве хазаров. Запомни, вождь их Шахан Булан умер, но в ангельском обличье продолжает управлять ими. Есть еще десять колен за реками Самбатион и Евфрат. Попытайся войти и с ними в контакт, они помогут нашему народу в беде, мы в этом не сомневаемся… Они существуют, ты убедишься в этом, как только ступишь на остров Киш: там хранится священное зеркало Храма Соломонова. Но не вздумай смотреться в него: оно крадет отражение. Втягивает в Иной Мир. Даже не пробуй. Сейчас у нас 1492 год: он назван в Кабале как год избавления после долгих горестей.
Ты ниспослан нам! Евреи Азии ожидают тебя, дабы обрести — для всех нас — землю обетованную. Исполни свою Миссию: ты должен достигнуть реки Самбатион. Мы определили на корабль и других людей, но у них свои задачи. К берегам Самбатиона! Там, да поможет нам Иегова, заложим мы Новый Град! И поспеши покинуть эти берега раньше, чем истечет срок, определенный евреям, — иначе покончат с ними немилосердно и безнаказанно! Помни: если тебя постигнет неудача, то будет победа царей ночи, тогда они смогут довести до конца задуманное. Пусть не беспокоят тебя расходы. Eretz Israeli*»
И он передал Адмиралу секретнейшие карты, упрятанные в кожаный мешочек. Потом так поспешно покинул корабль, будто за ним гнались.
У Колумба не было времени высказать ему свои сомнения.
Теперь, как и раньше, ему были абсолютно чужды все эти цели — имперские, спасительские или коммерческие. От похода в Индии он ждал совсем иного, нежели короли, купцы или бегущие костра иудеи.
Он был совсем одинок и никому не мог рассказать о возложенной на него тайной — и великой — миссии: найти начало океанских вод, откуда посвященный мог бы проникнуть в недоступные доселе — потерянные! — земли Рая Земного! {67}
Ему было ведомо: есть такая точка планеты — и немногие избранные сумели угадать ее, — где лежат территории, утраченные из-за слабости Адама и вероломства его жены.
И эти места все еще оставались царством не-смерти. Волшебные сады. Без коварных яблок, без говорливых змиев, без греха. Там живут новые адамы и у них есть новые жены — с роскошными длинными волосами, нагие и стройные (как та утопленница, предшественница леди Годивы, которую нашли на берегу Голуэя, в Ирландии).
Адмирал записал в своем Секретном дневнике:
«Стройные тела, гладкие волосы, золотистая кожа. Они погибли, ибо были наказаны — наверняка за какие-то любовные шалости — и из райского тепла выброшены в липкий туман ирландских земель».
