Кровь шумела в ушах, безумная паника охватила меня. Я закричал от страха и отвращения. Я был жертвой, она – гранитной богиней смерти, жаждущей моей крови. Собрав остатки разума, я схватил ее за горло, сжимая все крепче… маленькая ведьма дралась как дьявол, визжала и кусалась, но силы вдруг вернулись ко мне…
Тогда со мною был Бог. Если бы мне только хватило мужества уйти из этого дома и никогда не возвращаться, может быть, Он не отвернул бы от меня Свой лик… но, даже с содроганием вспоминая ужасную битву, я испытывал какое-то демоническое возбуждение, торжество, как будто вместо того, чтобы подавить прилив похоти, я открылся для иного вожделения, которое никогда полностью не удовлетворить.
25
Я плохо помню, как вернулась на Кромвель-сквер; светало, через несколько часов должны были проснуться слуги, а Генри еще не возвращался. Я сумела войти в дом, самостоятельно разделась и скользнула в постель. Немного поспала, но, чтобы справиться с дурными видениями, тревожившими мой сон, вынуждена была принять еще опия. Я уже не отличала вымысел от реальности; уж не приснилось ли мне все, что случилось на Крук-стрит, думала я… Правда ли я говорила с Генри? Правда ли Фанни приходила ко мне, когда я спала? Около шести утра я погрузилась в глубокий сон и проснулась два часа спустя, когда вошла Тэбби с горячим шоколадом. Голова раскалывалась, меня лихорадило, и, хоть я пыталась изобразить бодрость, Тэбби немедленно догадалась, что дело нечисто.
– Миссис Честер, вы неважно выглядите! – отметила она, раздвинув шторы и приблизившись к кровати. – Какая же вы бледная!
– Да нет, Тэбби, – запротестовала я. – Просто немного устала, но скоро я буду в порядке.
– Я скажу мистеру Честеру, что вам нездоровится, мэм, – твердо заявила Тэбби.
– Нет! – Я тут же понизила голос: ей вовсе ни к чему знать о моей панике. – Нет. В этом нет необходимости.
Она сомневалась.
– Может быть, капельку настойки, мэм?
Я покачала головой.
– Пожалуйста, не надо. Просто немного болит голова. Но от этого превосходного шоколада мне станет лучше. – Я заставила себя пригубить обжигающий шоколад и ободряюще улыбнулась. – Спасибо, Тэбби, можешь идти.
Она неохотно покинула комнату, оглядываясь через плечо; ясное дело, нельзя рассчитывать, что она сохранит мою болезнь в тайне от Генри. И естественно, через десять минут он возник на пороге со стаканом и пузырьком опия.
– Тэбби говорит, ты не хочешь принимать лекарство, – сказал он. Он кинул быстрый взгляд на Тисси, сидевшую на кровати, и недовольно скривился. – Я тебе уже говорил, мне не нравится, что эта кошка спит в твоей комнате. Не удивлюсь, если именно она является причиной твоей болезни.
– Мне кажется, – произнесла я, – что вы с Тэбби чересчур озабочены моим здоровьем!
Этот резкий ответ удивил меня саму не меньше, чем Генри, и я покраснела и смущенно пробормотала какие-то извинения. Я пыталась вспомнить, откуда взялась эта внезапная враждебность… а потом вспомнила свой сон – или это был не сон? – в котором я увидела… Это было на уровне подсознания, картинка мелькнула и исчезла, остались только ощущения: ненависть, отвращение, жажда мести… И все это словно чужое, и сила этих чувств потрясла меня тем больше, что я забыла, откуда они взялись. Дрожащим голосом я продолжила:
– Я поправлюсь. Пожалуйста, не надо больше давать мне настойку.
Он взглянул на меня презрительно и начал отмерять капли в стакан.
– Делай, что я говорю, Эффи. Я сегодня не в настроении терпеть твои капризы. Давай-ка пей лекарство и в обед тоже прими, или я рассержусь.
– Но мне не нужно никакого лекарства. Просто разреши мне прогуляться на свежем воздухе…
– Эффи! – сказал он ледяным тоном. – Хватит пререкаться. Я знаю, что у тебя нервы не в порядке, но ты выводишь меня из терпения! Если бы ты была настоящей женой… – Он прервался на середине предложения. – Если ты и дальше будешь упрямиться, – продолжил он тише, – я умываю руки и передаю тебя Расселу. У него богатый опыт обращения с истеричками.
– Я не истеричка! – заспорила я. – Я…
Но, посмотрев в его глаза, подчинилась и взяла питье, ненавидя его, но не в силах сопротивляться.
– Так-то лучше. – Взгляд у него был жесткий и какой-то ликующий. – И помни, будь у меня чуть меньше терпения, я давно бы разобрался с твоими приступами. Обещаю, если ты опять начнешь лить слезы и капризничать, я приглашу Рассела осмотреть тебя. Если не станешь пить лекарство, я тебя заставлю его пить, а если не будешь вести себя, как подобает хорошей жене, думаю, доктор объяснит мне причину. Все понятно?
Я кивнула и заметила, как в его глазах промелькнула улыбка – злая, хитрая улыбка.
– Я сделал тебя тем, что ты есть, Эффи, – мягко сказал он. – Ты была никто, пока я не нашел тебя. Ты будешь такой, какой я скажу. Если я захочу, чтобы ты была истеричкой, ты будешь истеричкой. Не думай, что доктор поверит тебе, а не мне – если я скажу, что ты сумасшедшая, он согласится. И я могу сказать это, когда захочу, Эффи. Я могу заставить тебя делать все, что захочу.
Я пыталась что-то сказать, но его торжествующее лицо расплывалось перед моими усталыми глазами, и мне ужасно захотелось расплакаться. Наверное, он это заметил, потому что жесткая складка вокруг его губ разгладилась, и он наклонился и нежно поцеловал меня в губы.
– Я люблю тебя, Эффи, – прошептал он, и нежность его была страшнее его ярости. – Я это делаю, потому что люблю тебя. Я хочу, чтобы ты была моей, в безопасности и благополучии. Ты не представляешь, сколько в мире грязи, какие опасности подстерегают такую красивую девочку, как ты… Ты должна доверять мне, Эффи. Доверять и слушаться меня. – Он мягко, но уверенно повернул мое лицо к себе. Вид у него был озабоченный, но в глазах я читала все то же бурное, жестокое ликование. – Я все сделаю, чтобы защитить тебя, Эффи.
Его решимость была невыносима.
– Даже запрешь меня? – произнесла я одними губами.
Взгляд его был спокоен, но в голосе звучала плохо скрываемая злоба.
– О да, Эффи. Лучше убить тебя, чем видеть испорченной.
Потом он ушел. Я лежала в постели, разум мой был смущен и затуманен опием, я старалась вспомнить, что я знаю о Генри Честере, но память воскрешала лишь спокойное лицо Фанни, ее руку, что гладила мои волосы, и воздушные шарики…
Я проснулась около двенадцати, уже не такая усталая, но очень вялая и запутавшаяся. Я сама умылась и оделась и спустилась в гостиную. Генри уже ушел. Я решила прогуляться до кладбища, чтобы проветриться и хоть на время вырваться из гнетущего дома. Я уже надевала плащ, когда появилась Тэбби с подносом. Она удивленно вздрогнула, увидев, что я собираюсь на прогулку.
– Что же это, мэм! Вы ведь не пойдете на улицу? Вы утром были так больны!
– Мне гораздо лучше, Тэбби, – спокойно ответила я. – Я уверена, прогулка пойдет мне на пользу.
– Но вы же ничего не ели! Вот что, у меня в духовке замечательные имбирные пряники, они будут готовы через несколько минут. Прежде вы ведь так любили отведать горячего пряничка.
– Тэбби, я не голодна, спасибо. Может, я перекушу позже, когда вернусь. Пожалуйста, не беспокойся.
Тэбби покачала головой:
– Мистеру Честеру вовсе не понравится, если я отпущу вас сегодня на улицу. Он сказал, вы не должны выходить ни под каким предлогом, в вашем-то состоянии, мэм. – Она слегка покраснела. – Я знаю, вам бы хотелось уйти, мэм, но постарайтесь понять, это неразумно. Не нужно доставлять бедному джентльмену еще больше хлопот… и он ведь не велел, мэм.
Между бровями Тэбби появилась складка. Я ей нравилась… но Генри был хозяином в доме.
– Понятно.
На миг меня охватило желание взбунтоваться: какое мне дело до приказов Генри? Потом я вспомнила, что́ он сказал о докторе Расселе и как Тэбби простодушно повторила его слова: «в вашем-то состоянии». Меня вдруг пробрал озноб.
– Наверное, я все же останусь.
Я с притворным безразличием сняла плащ и заставила себя присесть.
– Да и я думаю, так лучше, мэм, – по-матерински произнесла Тэбби. – Может, хотите чаю? Или шоколада? Или имбирных пряников, когда будут готовы?
Я кивнула, челюсти сводило от натянутой улыбки.
– Спасибо, Тэбби.
Я старалась сохранять спокойствие, пока Тэбби прибиралась в гостиной. Казалось, она целую вечность разжигала огонь, взбивала подушки и суетилась, то и дело спрашивая, не нужно ли мне чего. Конечно, я могла бы сказать ей, что хочу побыть одна, но ее привязанность ко мне была так трогательна и искренна – и к тому же я не хотела, чтобы она доложила Генри, какая я нервная и взбалмошная. Его угроза была ясна… Я пыталась справиться с накатывающей истерикой – если меня считают слишком больной или неуравновешенной, чтобы одной выходить из дома, то когда же я увижу Моза? Когда я увижу Фанни?
Я вскочила, подбежала к окну и выглянула в сад. Начинался дождь. Я открыла окно и вытянула руки, чувствуя влагу на лице и ладонях. Дождь был теплым, запах мокрой листвы вызывал острую ностальгию, напоминая о ночи на кладбище. Паника постепенно отступала. Оставив окно распахнутым, я вернулась на диван и попыталась рассуждать логически, но чем больше я старалась упорядочить мысли, тем глубже погружалась в полуреальность прошлой ночи; все словно было подернуто наркотическим обманом. Возможно, Генри прав. Возможно, я схожу с ума. Если б только повидаться с Мозом…
