Поэтому неудивительно, что для троцкизма главным, смертельным врагом после Сталина был именно Горький. При этом Горького практически никто не охранял, писатель принимал много гостей, и получить доступ к нему ничего не стоило.
Кстати, почти за год до начала описываемого процесса «Правда» поместила статью под названием «Профессор – насильник, садист», в которой анонимная гражданка обвиняла Плетнева в попытке три года назад во время приема изнасиловать ее. При этом профессор якобы укусил гражданку. «Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, – писала женщина, – обезобразившей мое тело… Я проклинаю вас!» Было открыто следствие, и в июле 1937 года суд признал Плетнева виновным в домогательстве и приговорил его к двум годам заключения условно.
По воспоминаниям Евгении Гинзбург – «ярого друга» нашей страны, кто-то из бывших коллег Плетнева сказал ей в свое время, что «профессор, мол, этого не мог». Что уж там было на самом деле – неизвестно, мог он или не мог, во всяком случае, решение суда до сих пор не отменено.
Нельзя игнорировать и многочисленных антисоветских разговоров Плетнева. Так, во время визита Ромена Роллана к Горькому профессор, оставшись с французом наедине, стал высказывать антисоветские настроения, стремясь «открыть глаза» Роллану на «истинное» положение дел в СССР. Как же это было расценивать? Сталин был не легковерный дурачок и во всякие там нюни интеллигентские не верил, он понял самую суть – Плетнев вел враждебную своей стране пропаганду, стремясь скомпрометировать и СССР, и лично Горького в глазах известного иностранного общественного деятеля. Поведение Плетнева чрезвычайно возмутило и самого Роллана, чем он и поспешил поделиться со своим другом Горьким.
Между прочим, подобные разговоры непосредственно попадали под действие целого букета статей Особенной части УК РСФСР, таких, например, как Статья 58.3, гласившая:
Сношение с иностранными государствами или их отдельными представителями с целью склонения их к вооруженному вмешательству в дела Республики, объявлению ей войны или организации военной экспедиции, равно как способствование иностранным государствам уже после объявления ими войны или посылки экспедиции, в чем бы это способствование ни выразилось.
Как же следовало истолковать поведение Плетнева, как квалифицировать, если не троцкизм? Как было расценивать то, что полный сил писатель при наличии рядом врача-троцкиста вдруг взял и ни с того ни с сего скоропостижно умер? Здесь надо прямо сказать, что Плетнев, получив десять лет, легко отделался – по статьям Особенной части УК можно было и круче ответить.
* * *
В то же время Троцкий ошибочно посчитал «Московские процессы» признаком внутреннего кризиса «сталинской диктатуры» и со страниц западной прессы обрушился на советское правосудие и лично на Сталина с грубыми, ругательными обвинениями. Увлекшись, Троцкий «подставился», не заметив, что своей «критикой» нанес оскорбление не столько Сталину, сколько всему Советскому Союзу и советскому народу. Поняв это, Троцкий бросился энергично оправдываться, утверждая, что обратился к буржуазной прессе, да и к помощи Запада, вообще не для того, чтобы вести борьбу против России, а для того, чтобы защитить ее интересы от коварства Сталина. «Весной семнадцатого года, – писал Троцкий, – Ленин, запертый в швейцарской клетке, воспользовался пломбированным вагоном Гогенцоллернов, чтоб дорваться до русских рабочих! Я же, запертый кликой Сталина в клетку Мексики, воспользовался вагоном буржуазной печати, чтобы рассказать миру правду!» Однако отчаянный аргумент, «что, мол, даже Ленин предавал», не помог Троцкому, но, наоборот, только усугубил дело, ибо трепать подобным образом имя Ленина стало уже в глазах нашего народа святотатством. Жаль только, что пример Троцкого не пошел впрок тем, кто и в наши дни, «желая спасти Россию», все еще давится у подножки этого пресловутого «иностранного вагона».
Отдавая должное Сталину, сумевшему организовать проведение «Московских процессов» на высоком уровне и не давшему никому оснований подвергнуть сомнению их итоги, надо сказать, что открытость и гласность судов имела и отрицательные последствия. Во-первых, истерические показания подсудимых и вал оговоров, захлестнувших суды, негативно повлияли на моральный климат в советском обществе. Во-вторых, старый аппарат со всей очевидностью понял, что благословенные дни его пребывания у власти подходят к концу.
Несмотря на всю свою трусливость и подлость, припертые Сталиным к стенке бюрократы-троцкисты еще успели нанести стране и нашему народу страшный удар.
Репрессии в РККА Чем отличается военный заговор? Заговор Тухачевского
Лично я к Михаилу Николаевичу Тухачевскому всегда относился с симпатией, ибо родился и вырос в городе Омске, на улице Красный Путь, по которой в свое время прошли войска его Пятой армии, освобождая Сибирь от режима адмирала Колчака.
Нет сомнений, что объективно М.Н. Тухачевский, да и многие другие репрессированные командиры и политработники, немало сделали для восстановления нашей армии и обеспечения обороноспособности СССР в 1920-е и 1930-е годы. Трудно, почти невозможно представить их примитивными германскими шпионами и диверсантами. Очевидно в то же время, что Сталин пошел на чистку РККА не из-за нервного расстройства, не из зависти или мести. Причина, и причина веская, безусловно, была.
Могло ли получиться так, что деятельность высших военных вышла за границы закона и вступила в противоречие с интересами страны и народа?
Между армией и обществом, армией и государством, армией и властью существуют строгие и нерушимые законы взаимодействия. Прежде всего армия и ее командование самим смыслом своего существования лишаются собственной политической воли. Слишком грозная сила находится в руках военных для того, чтобы оставить им право голоса в политической борьбе.
В царской армии это правило соблюдалось с поистине староверской свирепостью. Никакие объединения или клубы среди офицеров не допускались, а единственным местом их внеслужебного общения было офицерское собрание, в стенах которого можно было предаваться единственной форме общего досуга – без всякого стеснения гулять и пить за здоровье государя императора.
Один из офицеров лейб-гвардии Николая II вспоминал: «Пили зачастую целыми днями, допиваясь к вечеру до галлюцинаций. Гусарам начинало казаться, что они уже не люди, а волки. Все раздевались тогда донага и убегали на улицу…» Перегрузившись спиртными напитками, офицер мог даже застрелить случайного, не понравившегося ему прохожего, причем никакой не то что уголовной, а даже и простой дисциплинарной ответственности за это не нес. Подобные случаи были нередки даже в начале ХХ века.
В то же время, скажем, литературные вечера в офицерском собрании уже не допускались – они считались крамолой. А если офицера, даже явно по молодости и по глупости, хоть единожды угораздило бы высказаться на политическую тему, он обречен был до конца жизни находиться под негласным надзором полиции, а карьера его была бесповоротно погублена. Так реализовалась по отношению к армии осознанная политика Романовых, немало венценосных представителей которых потеряли престол и жизнь, недооценив угрозу излишней политизированности армии.
Необходимо учитывать, что опасность военных заговоров заключается уже в наличии между военнослужащими отношений строгой субординации, исключающей неподчинение начальнику даже вне строя и даже во внеслужебных вопросах. Дисциплина заставляет младшего офицера автоматически принимать политические воззрения старшего, а следовательно, уже простое обсуждение офицерами курса руководства страны, кроме его горячего и безоговорочного одобрения, действительно является заговором. Здесь, как говорится, кому много дано, с того много и спросится – у кого под ружьем миллион солдат, должен уметь держать язык на привязи.
Существует точка зрения, что заговор Тухачевского был направлен, дескать, на устранение «кровавой сталинской диктатуры» и, следовательно, шел во благо России. Это не верно. Военный заговор в любой стране и в любое время разыгрывается по определенным правилам.
Прежде всего военные при всем своем могуществе физически не способны самостоятельно установить политический контроль над государством, ибо переворот – это не столько военная операция, сколько политическая. Главнейшая задача любого переворота – не просто свергнуть прежнее правительство, а иметь наготове разработанную структуру своего собственного теневого кабинета, способного заместить сброшенный режим, прочно взять власть в свои руки, прежде всего в регионах страны. В этих условиях военный заговор никогда не обходится без самой энергичной и решающей поддержки со стороны иностранных правительств и спецслужб, а также «гражданской» оппозиции. Такими чертами отличался военный заговор испанских националистов, военный заговор греческих националистов Иоанниса Метаксаса, заговор итальянских военных против Муссолини, путч Пиночета и многие более свежие примеры, свидетелями которых мы с вами являлись.
