– Вот, Максим Андреевич! Извольте. Опять!
С этими словами он открыл контейнер.
– Не сейчас. Я занят, поручик… хотя…
Майор неотрывно смотрел на содержимое контейнера. Роговский и Мякинцев смотрели в ту же точку.
– Взгляните, Сергей. Полагаю, вы извините меня, если наш разговор продолжится позднее. Может быть, не сегодня.
Я подошел. Посмотрел.
– О да, Максим Андреевич!
– Ведь знают, что нельзя, а все равно шлют! Р-распоясались, шельмы! – шумел Дреев. Впрочем, шумел он, ничуть не отводя взгляда от контейнера.
Как мог я не извинить Сманова? И субординация тут ни при чем. Девяносто девять мужчин из ста поняли бы его в подобной ситуации, а оставшийся один, вероятнее всего, переодетая женщина… Обмотанные ветошью, в посылке лежали две бутылки восьмизвездочного Погремушинского коньяку марки «Медный всадник» с Терры-2. Нужны ли комментарии? Однажды известный комик из Москвы Дмитрий Сашнев испытал чувство грандиозного провала. Он пошутил со сцены: «Некоторые считают лучшим из всего, что дало Земле Внеземелье, Погремушинский коньяк…» – и в зале на пятьсот человек, набитом до отказа, засмеялись пятеро или шестеро. Прочие хранили молчание по одной простой причине: уж больно шутка напоминала высказывание «дважды два – четыре».
Две бутылки гипнотизировали нас.
Наконец Сманов очнулся, поманил к себе пальчиком Дреева и шепнул ему пару фраз. Тот ошарашенно смотрел на майора в течение нескольких мгновений, а потом издал стон понимания:
– У-м-м-м-н-н-да…
– Выполняйте.
Дреев удалился.
Сманов открыл сейф, вынул оттуда хрустальную стопочку с двуглавым орлом и вензелем государя. Величественными движениями начальник заставы достал бутылку из контейнера и открыл ее. Наполнив стопочку до половины, майор произнес краткую речь:
– Устав запрещает солдатам спиртное. Поэтому коньяк вам, господин сержант, не положен ни в коем случае. Но и я не имею права присвоить эту контрабанду. Вывод ясен: к сожалению, обе бутылки придется уничтожить. А чтобы у вас не возникло сомнений относительно моих намерений, процедура уничтожения состоится прямо сейчас, на ваших глазах.
Собака, чем-то крепко расстроенная, жалуется на судьбу, тихонько поскуливая, но при этом пасть ее остается закрытой. Так и сержант Мякинцев не посмел открыть рот, но скулеж выдал отменный. Боюсь, на его месте я был бы еще менее сдержан.
– Понимая, сколь серьезная психологическая травма будет вам нанесена, я готов совершить небольшое нарушение устава. Надеюсь, на следующей исповеди нам не придется сообщать отцу Димитрию о более серьезных прегрешениях…
С этими словами Сманов протянул сержанту стопочку, и тот припал к ней подобно страннику, отыскавшему в пустыне оазис после долгих блужданий. Возвращая стопочку, Мякинцев выглядел абсолютно счастливым.
– Запейте, господин сержант!
И Сманов с сочувствующим выражением лица налил из графина чистой воды.
– А теперь смотрите внимательно.
Майор открыл вторую бутылку, поднес их обе к открытому окну и совершил плавное движение, оросив почву планеты самым изысканным коньяком Ойкумены. Сквозь жалобный скулеж Мякинцева явственно прорвалось легонькое взлаивание… Или мне показалось?
– Вот так. Сообщите родным: повторять аттракцион не стоит. А теперь можете идти.
Тут и я засобирался уходить, но начальник заставы покачал головой:
– Вы, Сергей, не торопитесь. Иначе пропустите самое главное. Садитесь-ка, голубчик.
Я устроился в кресле, Сманов сидел за столом; мы провели в молчаливом ожидании минут пять, покуда не явилось «самое главное» в виде капитана Дреева с двумя котелками емкостью восемьсот граммов. В кабинете распространился нестерпимо соблазнительный аромат «Медного всадника».
– Как же это вы? – изумленно спросил я. – Что? Под окном? С котелками? Но почему жидкость о донышко не звякала? Когда наливаешь, всегда такой звук, ну… вы понимаете.
Дреев поставил драгоценный груз на стол, попросил чайную ложку и принялся ею доставать из котелков маленькие комплектики бинта для аварийных пакетов…
Ночью с понедельника на вторник головорезы Ли убили одного из наших солдат, а еще двух захватили в плен. Как показала оперативная съемка, вражеский антиграв совершил стремительный прыжок из-за холмов и завис прямо над нарядом, шедшим вдоль контрольно-следовой полосы, недалеко от речки. Двое бойцов попали под удар парализатора, и их потом втащили на борт антиграва почти бездыханными. Еще двое успели отскочить и открыли огонь. Тут по ним ударили с той стороны изо всех мыслимых и немыслимых видов оружия. Земля вокруг них буквально кипела… Один погиб почти сразу, а второй упрямо лупил по антиграву и, надо полагать, повредил нечто важное. Чужая машина полетела назад, оставляя за собой струйку светлого дыма…
– …Так, благороднейшие господа офицеры, обгадились мы – дальше некуда. Думайте! – бушевал Дреев вот уже полчаса.
Сманов молчал.
– В сущности, мы имеем три возможности. Во-первых, совершить налет на драг-домен Ли силами заставы… – начал перечислять рассудительный Роговский.
– Я за налет! И нет у нас никаких других возможностей! Пока мы тут болтаем, их там…
– А ну-ка тихо, поручик Игнатьев. В третий раз это говорите? Или в четвертый? – одернул его Дреев.
Сманов молчал.
– …во-вторых, – продолжил Роговский, – вызвать тамошнее начальство на переговоры. Так мы хоть что-то узнаем о судьбе солдат. И, в-третьих, честно сказать начальству: ситуацию нашими силами переломить невозможно… вытаскивайте бригаду – не меньше! – из-под Елизаветина Посада.
– Ах так? Не того ли они добиваются? Просчитали последствия? – наседал Дреев.
– Покорнейше прошу извинить, но я ничем не заслужил такого тона. Отчего вы, господин капитан, не даете мне довести схему до конца?
– Схемы ему! – воскликнул Игнатьев.
Дреев:
– Нет времени выяснять отношения. Продолжайте.
Сманов молчал.
Роговский потянул свое рассуждение дальше:
– Заставе нашей атаковать – безумие. Они только того и ждут. Пока мы здесь, на своей позиции, под прикрытием тяжелого оружия, мы – сила. Там, в джунглях, против превосходящих сил противника мы… никто. Нас уничтожат за несколько часов и осуществят глубокий прорыв через наш участок. Не вариант. Или я не прав, Максим Андреевич?
Сманов молчал.
Откликнулся Игнатьев:
– Хоть бы и так. Умрем, не потеряв чести.
– Ма-ла-дой человек… мы просто обгадимся еще больше. Роговский, к сожалению, прав, – ответил ему Дреев.
– Я еще не закончил, господа. Просить бригаду – безумие, как я понял, но в конце концов придется сделать именно это, если все иные способы достижения цели будут исчерпаны безрезультатно…
– И если парни еще останутся к тому времени в живых, Илья.
Роговский резюмировал:
– Тогда, Степан, этот вариант мы тоже пока не рассматриваем. Начальство в штабе отряда думает, а мы молчим. Так?
– Так.
– Остается второе. Надо связаться с Ли.
Все посмотрели на Сманова, имевшего опыт переговоров…
А он все молчал.
Тогда я задал вопрос, который вывел, наконец, его из оцепенения:
– Сколько за них попросят, Максим Андреевич? И есть ли у нас столько?
– Сергей, учили вас по устаревшей программе.
Все мы немедленно замолчали, услышав голос начальника заставы.
– Сколько бы они ни попросили, хотя бы и один рубль, мы не дадим ничего. Иначе по всему рубежу станут повторять сей удачный опыт… Но в одном вы правы: они непременно с нами свяжутся. И очень скоро. Потому что знают нашу тактику: через сутки после инцидента их начнет выжигать с орбиты большой артиллерийский корабль «Петропавловск». Безо всякого предупреждения. Безо всяких компенсаций постфактум. А пока солдатики не умерли, они – живой щит Ли. Убить нельзя. Спрятать нельзя – мы будем требовать доказательства жизни каждый день. Значит, что? Только продать. Или поменять на кого-то. Вся трагедия в том… в том… в общем, мы не имеем права ни выкупить их, ни пойти на обмен…
Саня оживился:
– Взять силой и только так!
Сманов не удостоил его ответом.
– Вам уже говорили, поручик! – строго сказал Дреев.
– А тогда… как же? Господин майор? – робко спросил Игнатьев.
– Не знаю. Я не знаю, – глядя в сторону, откликнулся начальник заставы. Видно было, как тяжело далось ему это признание. – Когда они выйдут на связь – поговорим…
Через четверть часа Ли дал о себе знать. Запросил несусветные деньги и назначил встречу на Таможенном мосту, в полдень.
…Из штаба погранотряда прилетел представитель в полковничьем чине. Застава поднята была по тревоге. Дреев расставил все тяжелое вооружение, какое только можно было перетащить к мосту. В лесочке, сразу за таможенными будками и полосатым шлагбаумом, залег первый взвод во главе с Роговским, слева – второй, им командовал Игнатьев, а справа – третий, мой.
