— Все в порядке, — сказала я, — говори.
— Соня, скажи, пожалуйста, — краснея, спросил он, — это правда, про доллары?
— То, что ты просил у Розы сто долларов и она тебе их дала, — чистая правда, тому я свидетель.
Пупс побледнел. Мне даже показалось, что бедняга вот-вот упадет, но он устоял, лишь покачнулся и спросил:
— А как это было?
— При каких обстоятельствах, ты хочешь знать?
— Да-да.
— Я побеседовала с Розой и собиралась от вас уходить — уже прощалась в прихожей, уже взялась за ручку двери, как неожиданно влетел ты…
— Как я выглядел? — воскликнул Пупс, еще больше бледнея, хотя казалось, это уже невозможно.
Мне не хотелось его огорчать, но и лгать я не могла, а потому сказала:
— Ужасно выглядел. Небрит, пьян, в помятом плаще. Шокировал и меня, и Розу.
— И что я сказал? — уже в полнейшей прострации спросил Пупс.
— Ты, пользуясь тем, что мы с Розой онемели, не разуваясь залетел в свою комнату, но вскоре вернулся и рявкнул: «Дай сто долларов».
— Я?! — запаниковал Пупс.
— Ты, — сочувственно заверила я.
— И Роза дала?! — с непередаваемым ужасом спросил Пупс.
— Да, Роза, несмотря на мои протесты, дала сто долларов, с ними ты и скрылся.
— Кошмар! — только и вымолвил Пупс.
С этим словом он и покинул мою квартиру, а я, остолбенев, еще долго стояла в прихожей, в который раз думая: «До чего доводит пьянство».
* * *
Из-за этого Пупса я опять ночью не спала. Уже второй раз.
"Сколько это может продолжаться, — думала я, — куда смотрит Роза? Человека надо спасать. Надо тащить его к врачу, к психиатру, к наркологу, куда угодно, но только не сидеть и не смотреть, как он тонет в грехе и погрязает в недуге буквально на наших глазах.
Это жестоко".
Я решила, что пора принимать меры, и на следующий день пошла к Пупсу на работу. Я хотела посмотреть, в какой он находится обстановке, нет ли вредного влияния на него.
Без труда я отыскала его кабинет и без стука вошла.
Пупс обрадовался, выскочил из кресла и с криком «Соня!» устремился ко мне.
— Как ты сегодня чувствуешь себя? — придирчиво исследуя его мешки под глазами, спросила я.
— Очень плохо, а почему ты спрашиваешь? — удивился Пупс.
— Магнитная буря, — пояснила я.
— Да-да, я ее чувствую, — воскликнул Пупс, придвигая мне кресло и галантно помогая сесть.
Я еще раз внимательно всмотрелась в него и спросила:
— Витя, какие у тебя проблемы? Можешь говорить без утайки все. Я — могила.
Пупс с сомнением уставился на меня, но все же ответил:
— Много проблем.
— Выкладывай все. Пойму, — с напором воскликнула я.
Он замялся:
— Ну… Тут кое-что мучает меня…
— Не стесняйся, говори, — оживилась я.
Пупс набрал в легкие воздуха и уже собрался что-то сказать, но вдруг передумал.
— Да нет, не стоит, это мои проблемы, я о них не хочу говорить, тем более женщине, да еще подруге моей жены. Нет-нет, Сонечка, не обижайся, но давай о чем-нибудь другом.
— Да зачем же о другом, — возмутилась я, — когда как раз я и пришла за этим! Нет, Витя, уж давай о проблемах! Я жду!
Пупс растерялся. Против женского напора иммунитета у него так и не выработалось за долгие годы жизни с Розой.
— Это мучает меня, я боюсь, — пролепетал он.
— Что — это? Ты можешь сказать? — сгорая от любопытства, воскликнула я.
Пупс заробел, покрылся краской, уже изрядно меня пугая. Чего я пугалась, наверное, пояснять нет нужды — конечно же, того, что он откровенничать передумает.
— Ну! Ну же! Говори, — страшно волнуясь, закричала я, — Говори! Облегчи свою душу!
И он облегчил.
— Я боюсь этого больше всего, — признался Пупс, — потому что для меня это хуже смерти.
— Что — это? — воскликнула я.
— Тогда я пропал, — сильно нервничая и покрываясь капельками пота, продолжил Пупс, словно не слыша меня. — Я боюсь ее больше смерти, — как заклинание повторял он.
— Импотенции, что ли? — догадалась я, потому что ни для кого не секрет, что больше смерти любой мужчина боится только ее.
— Да нет, — раздраженно отмахнулся Пупс, — бессонницы. Бессонницы боюсь, с импотенцией уже давно смирился.
Я была разочарована: приготовилась буквально ко всему, и вдруг такая прозаическая развязка.
— Бессонницы? — растерянно промямлила я.
Однако Пупс переживал натурально.
— Бессонницы, — с жаром воскликнул он. — Потому что бессонница для бухгалтера — профессиональная смерть. У бухгалтера мозги должны быть всегда свежие, а тут до утра заснуть не могу. Все думаю, думаю…
— И о чем же ты думаешь? — поинтересовалась я.
Пупс с непередаваемым укором посмотрел на меня.
— Будто не о чем? — с обидой сказал он. — Сама видишь, какие кунштюки выделываю, фокусы творю какие. Голова кругом идет.
— Возьмись за ум, брось пить, и все прекратится, — посоветовала я.
Пупс аж подпрыгнул от негодования и закричал, явно веря самому себе:
— Да я же не пью! В рот практически уже не беру!
Так, с Соболевым сто граммов коньячку если когда накачу, а больше ни-ни.
Ха, ни-ни! Видели мы его ни-ни!
— Побойся бога, — возмутилась я. — Поверила бы тебе, когда бы не видела своими глазами. Нет, Виктор, так нельзя, так и до алкоголизма докатиться недолго.
А уж если до конца мое дружеское мнение хочешь знать — ты уже алкоголик!
— Да не алкоголик я! — синея от гнева, завопил Пупс. — Не алкоголик!
— Вот, видишь, — обрадовалась я. — Это первое тому доказательство. Все алкоголики кричат, что они не алкоголики. Симптомы налицо, о чем разговор? Ты вот что, Витя, не оправдывайся, а лучше в руки себя бери.
— Да как же брать, когда я из рук и не выпускал-то себя, — едва ли не со слезами пожаловался Пупс.
Я смилостивилась и от обличения перешла к уговорам.
— Не переживай, Витя, — ласково гладя его по спине, сказала я, — мы все с тобой и пропасть не дадим.
Согласна, в последнее время мы с Розой плохой подавали тебе пример, но это все Маруся. Теперь она на работу вышла, и пьянству бой. Держи равнение на нас.
Пупс посмотрел на меня так, как смотрят только на полоумных, и сказал:
— Точно сопьюсь, если держать начну.
Я вышла из себя.
— Ты что, действительно веришь в то, что говоришь? — закричала я.
— А ты? — в свою очередь поинтересовался Пупс. Ты же веришь, что ты не алкоголик, так почему же должен сомневаться я?
— Потому что это я откачивала тебя с Евгением, а не ты меня. Потому что я забирала твой кейс от Дани, а не ты мой. Потому что я была свидетелем тому, как ты пьяный отобрал у Розы сто долларов…
— Роза мне их сама дала, — уже весьма нагло напомнил Пупс.
Эта наглость показалась мне еще одним симптомом алкоголизма, и я закричала:
— Вот что, дорогой, не ерепенься, когда тебе верные люди помощь предлагают. Послушайся меня, и пошли к доктору. Сразу все станет на свои места.
При слове «доктор» Пупса передернуло, он затравленно поглядел на дверь.
«Сбежать хочет», — догадалась я и сразу же его предупредила:
— Даже и не думай. Обидишь этим смертельно меня, а я единственный человек, способный помочь в трудную минуту и сохранить эту помощь в тайне. Покумекай сам, кому довериться можно? Юле? Марусе?
А может быть, Тосе? Доверься, и завтра же будет знать вся Москва, что у тебя алкоголизм и белая горячка.
Однако Пупс повел себя абсолютно неблагодарно.
— Да никому я доверяться не хочу, — заявил он. — Я здоров, чего и вам желаю.
— Боже меня сохрани от такого здоровья, — обижаясь, ответила я. — Что ж, ты сам виноват, в случае чего.
Я сделала все, что могла. Прощай, но знай, наступит время, когда ты пожалеешь об этом.
— Да о чем об этом? — удивился Пупс.
Ну до чего же наглый народ мужчины, особенно если они алкоголики!
— О том, что пьешь и лечиться не хочешь, — ответила я, скромно умалчивая о том, что он жестоко меня обидел.
— Да не пью я, не пью, — уже зеленея от злости, закричал Пупс. — Как доказать это тебе?
— Как доказать? А не ты ли валялся у Ларисы под вешалкой?
Пупс сконфузился, но быстро нашелся и сказал:
— Меня отравили.
— Ну-ну, — усмехнулась я, — еще один симптом алкоголизма — бред. Ладно, считай, что я про этот разговор забыла, но боюсь, ты сам напомнишь о нем.
Как я сказала, так в дальнейшем и получилось.
Глава 18
От Пупса я вышла в ужасном настроении и, чтобы поскорей его поднять, тут же решила пройтись по магазинам. Не обошла и пяти бутиков, как нос к носу столкнулась с Юлей. Она неслась сама не своя, ничего вокруг не замечая. С трудом успела ее за руку ухватить, лишь после этого Юля затормозила.
— Это ты, Мархалева, — переводя дыхание, воскликнула она, явно собираясь умчаться.
— Куда ты несешься голову сломя? — удивляясь, спросила я.
Если бы так носилась Тамарка, Тося или Маруся, это было бы в порядке вещей, но Юля носит узкие юбки и потому двигается степенно. Однако и узкая юбка не помешала ей на этот раз.
