Андрею нестерпимо захотелось покурить. Дым от сигарет раздражал его.
Таблетки фенамина он так и не проглотил, опасаясь подвоха, и теперь чувствовал, что устал. Хватит ли сил до перевала.
Видимость улучшилась, и по указанию Рорбаха дальше двигались без страховки, соблюдая дистанцию в пять шагов.
Около часа группа двигалась вдоль гребня старым альпинистским маршрутом и подходила уже к скале-обелиску, когда Седого внезапно охватила глухая, неясная тревога. Так часто, не видя, ощущает человек приближение облачной тени, беззвучно бегущей по земле.
Он еще полностью не осознал почему, подобно неожиданному, как удар, подозрению, возникло это предчувствие. Что-то произошло в передвижении фигур впереди и позади него. В мглистой сумятице снега все это могло и показаться, но только не Седому, обостренно воспринимавшему теперь даже интонации знакомых голосов.
Разведчик все так же равномерно шагал по тропе, подставив плечо ветру, чувствуя, как в левой половине груди задрожал и забился тревожным звоном колокольчик опасности.
Незаметным движением Андрей снял пистолет с предохранителя и переложил его в карман куртки. Вспомнил о бриллианте — он лежал в нагрудном кармане, упрятанный в брикет жевательной резинки. Достал и сунул в рот. Седой твердо решил — случись что, бриллиант на фашистское подполье работать не будет.
Перстень с монограммой сделал свое дело. Сухов оказался прав — камешек сработал как прикрытие и, возможно, как приманка. Андрей подозревал, что в группу его взяли не за личные заслуги и, уж конечно, не за «аристократическое происхождение». Предчувствие не обмануло Седого. Когда он поднялся на последнюю перед шпилеобразной скалой выступ-площадку, Каргер, шедший сзади, метнулся ему на спину, пытаясь левой рукой захлестнуть горло.
Броском через бедро Андрей свалил грузного эсэсовца на землю и отступил к скале. Хольц взмахнул рукой — он стоял сбоку от разведчика. Седой успел заметить зажатый в руке кастет. Мгновенно перехватил руку, вывернул ее и сильно ударил ребром ладони по шее. Хольц рухнул как подкошенный. Рорбах и поднявшийся Каргер одновременно кинулись на разведчика. Андрей упал и тут же сдвоенным ударом ног в живот свалил Рорбаха. Каргер успел зацепить Седого ногой. Острая боль ударила в голову, а руки автоматически поймали ногу эсэсовца, и тот со стоном упал на склон. «Теперь быстро встать!» — приказал себе Седой.
На самом деле поднимался он тяжело и получил еще удар — на этот раз кулаком по печени. Длиннорукий Хольц достал его левым боковым.
«Боксер», — усмехнулся Андрей и рванул из кармана пистолет. Он едва успел вскинуть его, как откуда-то сбоку хлопнул выстрел, точно пущенная пуля вырвала парабеллум из руки Седого, рикошетом скользнула возле правого виска, слегка контузив разведчика. Он не упал, а только качнулся и увидел, словно сквозь туман, на гребне знакомую фигуру Корна. В правой руке тот держал пистолет, левая сжимала приклад английского автомата «стен». Седой вздрогнул. На сапере не было бинтов. Изящная меховая фуражка едва прикрывала его выпуклый бугристый лоб. Лицо было волевым, с крупными чертами.
— Всем стоять смирно! Слушать мой приказ. Через час вы можете продолжать движение. Каждый, кто приблизится ко мне ближе чем на сто метров, будет убит.
Корн поднял над головой автомат.
— Этого человека, — вооруженной рукой он указал на Седого, — допросить и расстрелять… Перстень с бриллиантом сдать по прибытии на место в фонд будущей Германии.
Говоривший, не поворачиваясь, сделал несколько шагов назад и скрылся за гребнем.
— Айсфогель… — пробормотал Хольц и достал пистолет. Они шли к нему с трех сторон, еще не зная, что бриллиант затоптан Седым в снег в самом начале схватки, слева от скалы.
«Если я сейчас брошусь на них, они стреножат меня тремя выстрелами. Что же Аякс?..»
Впервые за время схватки он поискал глазами Лоту. Она стояла у самой пропасти, засунув руки в карманы куртки, и, как показалось Седому, отрешенно смотрела на него. И вдруг он увидел, как Лота едва заметно покачала головой, вынула руки и демонстративно заложила их за спину.
«Она говорит мне, чтобы я не сопротивлялся. Она не уверена, что Корн-Айсфогель ушел. Она потому и стоит у самого края — оттуда просматривается поворот, которого не минует идущий вдоль гребня».
Седой дал себя связать. Получить сейчас пулю было бы непростительной глупостью. Они поставили его к скале-обелиску. Хольц ткнул Седого пистолетом в грудь.
— На кого работаете, барон?
— На себя, — глухо буркнул Андрей.
— Не лгите, Мы не мальчики. Так на кого? На Си-ай-си? Или, может быть, на Джи-ту?
— На дефензиву, — опять буркнул Седой.
— Оставьте его, Хольц, — вмешался Рорбах, — Он русский. И работает на Московский центр.
Каргер быстро и профессионально обыскал Седого.
— Где камень?
— Он фальшивый, Каргер, — Седой улыбнулся. — И потом… Я предвидел этот грабеж.
— А пулю ты предвидел?
— Не исключал такой возможности…
— Получишь… Между прочим, ты мне сразу не понравился…
— А я вас полюбил с первого взгляда, Каргер. Такой добродушный малый…
— Мы устроим «тир», — бормотал Хольц, — я давно не стрелял в живого большевика.
«Войне конец, — подумал Андрей, — может, сейчас, сию минуту… Что же она медлит, Лота Кестнер? А не ошибается ли он? Женщина могла просто покачать головой, сожалея или не принимая того, что здесь происходило. Тогда без последней рукопашной… Айсфогель… Ледяная птица. Фамилия? Или кличка… Предпочел немецкому «шмайсу» английский «стен»… Стреляет как бог. Противник серьезный».
Хольц, Каргер и Рорбах разглядывали Седого с любопытством и ненавистью.
— Тридцать метров, — сказал Хопьц, — ставлю бутылку «Мартеля»…
— Нет, Ганс, — Рорбах протестующе поднял руку, — «тир» так «тир». Тридцать метров, и каждому по два выстрела. Стрелять по конечностям. Мы четвертуем его…
Андрей взглянул на Лоту. Она стояла теперь совсем близко к обрыву. Капюшон на ней был откинут, и волосы разметались по плечам. Ветер заламывал ее хрупкое тело над обрывом. Седому казалось, что еще мгновение и ветер столкнет женщину в пропасть.
Каргер считал шаги. Заледеневший снег гулко скрипел под его ногами. Последней к пятачку, вытоптанному Картером, подошла Лота.
— Господа, — услышал Андрей ее металлический голос, — прошу право первого выстрела…
— Да, конечно, — сразу же согласился Хольц и объявил, как на ипподроме, — Лота Кестнер стреляет первой…
Лота расстегнула куртку.
— Дайте мне ваш «вальтер», Ганс, мой пугач слишком легок…
