Со своей стороны, Петр тоже решил, что пора дать бой. В конце концов, надо было где-то это делать. Полтава сковала силы шведов, которые продолжали таять.
В мае русские разгромили Запорожскую сечь, двумя месяцами ранее присягнувшую на верность Карлу. Уговорить турок начать воевать против России шведскому королю так и не удалось, более того, Турция запретила это делать и крымскому хану Девлет Гирею. Шведско-польские войска в Польше были блокированы русскими. Таким образом, рассчитывать шведам было больше не на кого. Только на себя.
16 июня, в свой 27-й день рождения, Карл осматривал позиции русских, расположенные на противоположном (восточном) берегу Ворсклы. И получил с этого берега пулю в левую ступню (прямо-таки повторилась история с ахиллесовой пятой). Такая рана, вроде бы, не могла быть смертельной, тем не менее, состояние короля оказалось после этого весьма тяжелым. Фактически, он утратил способность командовать армией. Его сменил в этом качестве фельдмаршал Реншёльд, который, однако, авторитетом Карла не обладал. Русские этого, конечно, не знали, но это уже ничего не меняло, боя хотели обе стороны.
Русская армия переправилась через Ворсклу к северу от Полтавы и шведского лагеря, оставив, как это было во время Куликовской битвы, реку за спиной. Чтобы некуда было отступать. Шведы переправе не мешали. То ли они считали, что и пусть русские переправляются, проще будет их разгромить, то ли командование шведской армией было до определенной степени парализовано.
Русские 20 июня завершили переправу и начали быстро строить укрепленный лагерь, а затем систему из 10 редутов перед лагерем. Редуты располагались буквой «Т», ее ножка была повернута к шведам. Система редутов должна была чрезвычайно затруднить шведам атаку на русский лагерь, а обойти их они не могли – мешали лес, река и болото.
Шведская армия к этому моменту сократилась до 19,7 тыс. человек, потеряв, таким образом, на пути к Полтаве более половины личного состава. Были, правда, еще 3 тыс. казаков Мазепы и 8 тыс. запорожцев, но они из-за крайне низкой дисциплины использовались шведами на подсобных работах. У Петра было 42 тыс. человек только регулярных войск, до 5 тыс. украинских казаков, 3 тыс. калмыков.
Шведы не знали точного соотношения сил, но были уверены, что они все равно победят. Каких-то активных действий от русских они не ожидали. На военном совете 26 июня шведское командование решило внезапной ночной атакой пройти линию редутов, отрезать русский лагерь от реки, окружить его и уничтожить. Наступление предполагалось начать немедленно, в эту же ночь.
Однако у шведов сразу все пошло не так. Кавалерия заблудилась в темноте. Пока она нашлась и заняла свои позиции, уже стало светать. И как только шведская пехота двинулась вперед, русские ее заметили, с редутов был открыт огонь. Ставка на внезапность рухнула мгновенно.
Шведам удалось взять два из десяти редутов и проломиться между остальными. И отбить атаку русской кавалерии, которой командовал Меньшиков. Однако при этом они понесли огромные незапланированные потери. В самом начале сражения погиб полковник Сигрот, один из всего лишь трех человек, полностью знавших план сражения, после чего управление шведской армией практически прекратилось. Часть их батальонов свернула не в ту сторону, обходя русские редуты справа, а не слева, в результате все эти батальоны были уничтожены либо пленены русскими. В плен здесь попали генерал-майоры Руус и Шлиппенбах.
В конце концов, шведы выстроили армию напротив русского лагеря для нанесения решающего удара. В этот момент русская армия сама вышла из лагеря им навстречу.
Этого шведы никак не ожидали. Они были уверены, что противник не способен ни на что, кроме пассивной обороны. Вариант активных действий русской стороны не рассматривался шведским командованием. Реншёльд просто отказывался верить донесениям о том, что русские разворачивают свои полки против шведов, пока не увидел это своими глазами.
Шведы до такой степени презирали противника, что наступали всего лишь с 4 пушками. У русских было 70 орудий, огонь которых очень эффективно косил и пехоту, и кавалерию шведов.
В 10 утра 27 июля 1709 года шведская армия пошла в решающую атаку. 4 тысячи шведов атаковали русских, которых было, по разным данным, от 16 до 22 тысяч.
Шведы были все еще лучшей армией в Европе, даже при таком соотношении сил они сначала потеснили русских. Петр лично возглавил один из батальонов Новгородского полка, закрывая наметившийся прорыв. Во время этого боевого эпизода пули попали в шляпу царя, в его нательный крест и в седло его коня.
Все закончилось буквально за час. Русские огнем и штыком перемололи шведскую пехоту и обратили в бегство кавалерию, которая, по сути, так и не успела вступить в бой. Потери шведов составили 6,9 тыс. убитыми и пропавшими без вести, 2,8 тыс. попали в плен, включая фельдмаршала Реншёльда. Потери русских убитыми оцениваются в 1 345 человек.
Петр был до такой степени счастлив, что не удосужился даже организовать преследование бегущего противника. Он устроил пир, на котором провозгласил тост в честь своих учителей, шведских генералов. Пленные «учителя» присутствовали тут же. Если бы не этот пир, в числе пленных, безусловно, оказался бы и Карл, которого во время сражения возили по полю боя на импровизированных носилках. Но царь проявил широту русской натуры, чем продлил войну еще на 12 лет.
Тем временем остатки шведской армии, коими теперь командовал Левенгаупт, двинулись на юг, с расчетом уйти в татарские степи и в Крым. 29 июня они дошли до Переволочны на берегу Днепра, увидели, что «редкая птица долетит до его середины» и впали в отчаяние.
Уцелевшим генералам удалось уговорить Карла переправиться одному (с личной охраной) и уходить. Король категорически не хотел бросать армию, но аргумент, что если он попадет в плен, его будут возить по России в клетке, оказался решающим.
Общее количество переправившихся через Днепр шведов и запорожцев не превысило 3 тысяч (с Карлом бежал и Мазепа, который, однако, через два месяца умер). Остальные начали готовиться к общей переправе, сколачивая плоты, но утром 30 июня появились русские. Корпус, которым командовал Меньшиков, насчитывал всего 9 тыс. человек, то есть, как минимум, в 1,5 раза меньше, чем оставалось у шведов. Но лучшая армия в Европе утратила способность сопротивляться и сдалась целиком без единого выстрела. Таким образом, из 50 тыс. человек (с учетом корпуса Левенгаупта), вторгшихся в Россию годом ранее, спаслось не более 1,3 тыс. Из плена в Швецию после войны вернулось примерно 4 тыс. человек.
Карл до 1714 года просидел в Турции в странном положении полугостя-полупленника. За это время, разумеется, все, кого шведы разгромили и вывели из войны, вновь объявили им войну. Шведы сопротивлялись до последнего, но поражение было неизбежно. Исход войны был решен под Полтавой.
Вряд ли в истории России была еще хоть одна битва, имевшая столь эпохальное значение. Во-первых, трудно припомнить, чтобы одно сражение решило исход войны. Во-вторых, что еще важнее, эта битва сразу вывела Россию на принципиально новый уровень в европейской политике (что в тот период было практически идентично мировой политике). Из «медвежьего угла» Евразии она стала европейской сверхдержавой. По сути – за один день, даже за один час. Наконец, нельзя забывать о том, что победу под Полтавой одержала новая русская армия, созданная Петром с нуля.
Поэтому день Полтавской победы (по новому стилю – 8 июля) вполне заслуживает того, чтобы стать новым Днем защитника Отечества вместо нынешнего дня позора под Псковом и Нарвой. Под Нарвой у нас почему-то регулярно получался позор. Очень символично было бы «побить» его Полтавой.
Поубывав бы
«Тарас Бульба» Владимира Бортко
Денис Горелов
Ясно, чем был люб товарищ Бульба товарищу Сталину. Басмач, живоглот, хапуга и каратель, Бульба обладал великим даром подводить под всякий разбой и пал глубинную теоретическую подоплеку. Ляхив, жидив и прочую басурманскую нечисть с малыми детьми резал не просто так, а во славу Господа нашего Иисуса Христа. Войны развязывал и собственные клятвы на вере топтал не для потехи, а с целью духовного очищения. Проходился по чужим становищам огнем и железом не столько из понятного русаку душевного зверства, сколько ведомый мыслью народной и православным мироощущением. Так виртуозно лакировать алчное человекоглодство высшими сакральными интересами до него мало кому доводилось. Так разбавлять коловерть битвы театральными монологами о славе русской державы не снилось и Шекспиру со всем «Генрихом V». Стоит запорожцам узреть смертный час, они сразу разражаются эшафотного пафоса и многословия здравицами Руси, казацкой славе и религиозному совершенству – причем если от Остапа и Тараса на костре и колесе такое слышать более-менее уместно, то клики вздетого на копья Кукубенки за святую Русь сильнее прочего напоминают густопсовые апофеозы фильмов с Николаем Черкасовым. От затейника Гоголя впору ждать, что снятая за корыстолюбие голова атамана Бородатого в пылу сечи разверзнет очи, поведет усами и грянет какой-нибудь несгибаемый тост за товарищество, гайтан и пороховницы.
