— Нет. Я избегаю столовой, потому что… ну, потому что новая любимая игра в отделе — «давайте зададим Эндрю сто один вопрос о его новом бойфренде».
— Новом бойфренде? — улыбнулся я. Слова мне понравились больше, чем должны бы. — И какой же он? Держу пари, симпатяжка.
Теплая волна окрасила его щеки и опустилась к шее.
— Заглохни. Ты меня понял.
Я подцепил этикетку на пивной бутылке.
— Меня и хуже называли.
Улыбка исчезла с его лица.
— Ревнивые бывшие?
— По большей части клиенты, — сознался я. — Парни, которым я пытаюсь помочь. Понятно, что я не их типаж, и они находят мою скуку на городских светских приемах или в опере немного невежливой.
— Правда? Тебе приходилось ходить на светские приемы и в оперу? — Он нахмурился. — И тебя за это унижали?
— Ты бы поразился, — тихо проговорил я. — Мне платят за выполнение работы. Ко мне относятся точно так же, как и к людям, что стирают одежду или моют машины.
Эндрю медленно кивнул, а на лице мелькнула боль, но затем он заменил ее улыбкой и прочистил горло.
— Тебе должно быть ужасно скучно есть пиццу и смотреть кино в пятничный вечер. — Это не было вопросом. Больше походило на констатацию для самого себя. — Я не любитель тусовок.
— Прикалываешься? Все идеально. Я просто обожаю проводить вечера с пиццей и кино. Разумеется, временами круто выфрантиться в костюм, но это дерьмо надоедает.
Он улыбнулся искренне, но в то же время немного натянуто.
— Выфрантиться?
— Ну, в смысле принарядиться. — Я пожал плечами. — Клянусь, каждому моему знакомому нужно взять урок по австрализмам, чтоб мне не приходилось объяснять такие вещи.
— Или мне стоит записаться на лоботомию…
Я уставился на него. Рот распахнулся. Он громко расхохотался и закинул ногу на стол.
— Вот, полюбуйся моей голой ступней.
— Пошел к черту.
Он засмеялся еще громче.
— Какой же ты развязный.
Он поиграл бровями.
— Да, я такой.
Я застонал, частично из — за того, что высказывание вышло двусмысленным, а частично из — за того, что представил его с членом во рту.
— Завали и включай уже фильм.
Все еще посмеиваясь, он отнес коробку из — под пиццы на кухню и присоединился ко мне в гостиной. Он вручил мне полную бутылку пива и, улыбаясь, подставил диск.
— Что смотрим? — полюбопытствовал я. Он швырнул мне обложку «Как приручить дракона — 2». — Серьезно? Мы будем смотреть мультик?
Он поднялся, выглядя оскорбленным, улыбка окончательно и бесповоротно исчезла.
— Я… Ну, я… Мы не обязаны. Просто я подумал…
— Ты уже сделал лоботомию? — с ухмылкой поинтересовался я.
Он впился в меня взглядом.
— Ты сволочь.
— Спасибо.
Он взял пиво с кофейного столика и разместился на диване не рядом со мной, но и не на другом краю. В начале фильма он вытянул ноги на столик, и я сделал то же самое.
Он прокашлялся.
— Тебе нормально? Чувствуешь себя как дома? — Он уставился на мои ботинки.
— Да, спасибо, — усмехнувшись, ответил я, не отрывая глаз от телевизора. Ясно было без раздумий: стоило только посмотреть на него, и я схватил бы его за лицо и целовал, пока он не кончит. Черт. Теперь я размышлял об этом. Я с трудом сглотнул. Господи, воздух в комнате внезапно начал опьянять, а его близость ощущалась вовсю. — Ну, — я кашлянул и кивнул на экран, — и что ты рисовал для этого мультика?
Пока шел фильм, Эндрю рассказывал мне о различных сделанных им сценах, какие моменты ему нравились, какие были сложными, какие любимыми. Но потом что — то случилось. В фильме. И пришло ниоткуда, и было неожиданным. У меня не имелось подсказок и времени на подготовку. Да ради всего святого, это же детское кинцо.
Умер отец.
В мультфильме. Отец умер. И волна воспоминаний и эмоций шарахнула по мне, как удар в самое слабое место. Конечно, ни о чем подобном я даже не подозревал.
Я глубоко вдохнул, не желая привлекать к себе внимание. Уставился в стену и осознал, что смотрел на рисунки из этого самого фильма, что совершенно не помогало. Тогда я перевел взгляд на верхнюю часть экрана. Там было написано что — то о разрешении, и я так упорно таращился на надпись, намеренно избегая фильма, что глаза начали слезиться. Я медленно выдохнул, но сидевший поблизости Эндрю услышал мое нервное дыхание. Он повернулся ко мне и расхохотался. Видимо хотел еще что — то ляпнуть насчет моего рева над детским мультиком.
Но потом рассмотрел мое лицо.
Он сел прямо и завозился с пультом, выключая телевизор. Я подорвался с дивана и вышел в кухню перевести дух. О, черт. В груди жгло столь же красноречиво, как и много лет назад.
Эндрю встал позади меня и положил ладонь на мое плечо.
— Спэнсер, прости. Я должен был понять… Я предполагал, что что — то произошло. Но об отце даже не подумал.
Я покачал головой и положил ладонь грудь, чтоб перебороть боль.
— Все в порядке. Ты ведь не знал. — Я снова вдохнул. — Просто накатило. Извини.
Его ладони лежали на моих плечах, на лице запечатлелось беспокойство.
— Не извиняйся. Извиняться должен я. Твой отец?
Я откинул голову назад и нервно выдохнул в потолок.
— Мой отец… — Эндрю убрал руки с моих плеч, но прежде чем он успел отступить назад, я схватил его за футболку и сжал материал, удерживая на месте. Мне требовалась его близость. Мне хотелось рассказать ему о случившемся, хотелось поделиться, для чего на плече вытатуированы четыре дрозда, но не вышло. Я никогда о них не говорил. Я носил чернильные напоминания как доспехи, но не смог сформулировать ни слова.
— Хочешь обсудить? — мягко спросил он.
Я покачал головой.
— Хорошо, — сказал он. — Все хорошо.
Он коснулся рукой моего лица, а я прильнул к ней. Я, блин, прильнул. И, словно зная о моих потребностях, — о желаниях моих сердца и души — он притянул меня к себе.
Никогда в жизни ничего подобного не испытывал. Он был теплым и сильным, надежным и замечательным. Я уткнулся лицом в его шею и, наверняка, стискивал его слишком сильно. Но благоухал он божественно, а его руки словно были созданы обнимать меня.
Мне не хотелось его отпускать. Мне хотелось поцеловать его в шею, хотелось поднять лицо и поцеловать его в губы. Хотелось узнать, какой он на вкус. Хотелось, чтоб он задержал меня и отвел в свою постель, и делал со мной все, что заблагорассудится.
А когда я отступил, он посмотрел мне в глаза и облизнул губы. Он собирался поцеловать меня…
Тогда моя глупая ладонь легла на его грудь, удерживая на безопасном расстоянии. Черт. Голова кружилась, сердце барабанило и болело, живот скрутило узлом, а сам я пребывал в полнейшем раздрае.
А потом мой глупый рот пробормотал:
— Мне лучше уйти.
Он моргнул и покачал головой, словно испугавшись своего ступора.
— Да. — Я шагнул назад, но он тормознул меня, взяв за руку. — Спэнсер?
Я посмотрел на него, борясь с каждой фиброй в моем теле, что хотели рухнуть в его объятия и зацеловать.
Его будто разрывало на части.
— Уверен, что в порядке?
Я кивнул.
— Да. — Безусловно, я в порядке. Много лет. — Увидимся завтра. Приду часа в четыре. — Ответа дожидаться не стал. Я развернулся и ушел так быстро, как позволили мои глупые ноги.
* * *
Сон, конечно же, не шел. Черт, я вообще почти не спал. Я сумел закрыть глаза всего на два часа после того, как солнце начало проглядывать над горизонтом. Разбудил донесшийся с улицы звук визжащих шин, и чтоб не валяться весь день и не думать о ерунде, о которой думать не хотелось, я натянул одежду для бега и понесся по тротуару.
Пробежался до Венис Бич. Субботним утром стояла теплая погода, поэтому пляж был забит под завязку. Люди выгуливали собак, катались на коликах, велосипедах, бегали трусцой. Некоторые выглядели на миллион долларов, другие — словно преодолевали «аллею позора».
Но толпа, запахи и шум служили для меня прекрасным отвлекающим маневром. Я любил это место. Оно было первым, куда я пришел после переезда в ЛА и, излазив вдоль и поперек бульвар Эббота Кинни, оказался возле окна в тату — салон, зашел внутрь и разговорился с владельцем. Он представился Эмилио, а остальное — уже история.
