Дойдя до этого момента своего рассказа, красавица на минуту остановилась.
XVII
Генрих Наваррский очень заинтересовался рассказом красотки-еврейки и с видимым нетерпением ждал продолжения.
Наконец Сарра заговорила:
— Догнав меня, этот всадник сдержал лошадь, поклонился мне и даже заговорил со мной. «Прекрасная амазонка, — сказал он, — хотя вы и в маске, но я отлично знаю вас. Вы — та самая женщина, у которой упала маска на мосту Святого Михаила и которой я поклонился сегодня при въезде в Тур. Вы поразительно красивы, и с того момента, как я увидел вас, мое бедное сердце не знает покоя!» — «Мессир, — ответила ему я, невольно краснея, — я честная женщина и не привыкла к такому тону!» — «Полно! — ответил он. — Ведь вы еще не знаете, кто я такой! Я очень могущественный человек, и не одна придворная красавица была бы счастлива обратить на себя мое внимание! Но все они обратились для меня в ничто с того момента, как я услыхал, как народ говорил на мосту: „Вот и Самуил Лорьо отправляется с красавицей женой в Тур“: когда же я вслед за этим увидел ваше лицо, обнаженное упавшей маской, я сейчас же решил последовать за вами в Тур!» Пока он говорил все это, я с ужасом заметила, что тьма все сгущается и тяжелые грозовые тучи всползают на небо. Дорога была совершенно пустынна, помощи было трудно ждать… А всадник продолжал: «Но вы не будете так жестоки ко мне, когда узнаете, с кем имеете дело. Меня зовут — Рене Флорентинец, и я твердо решился…» Услыхав это ненавистное для всей Франции имя, я пришла окончательно в ужас, тем более что нахал уже наклонился ко мне и протягивал руку, чтобы обнять меня за талию. Не дав ему договорить, я обернулась к слуге, ехавшему в двух шагах позади нас, и отчаянно крикнула: «Ко мне! Ко мне!» Слуга пришпорил коня и бросился ко мне на подмогу. Тогда Рене обернулся, спокойно нацелился в него из пистолета и спустил курок. Я увидела, как слуга рухнул с лошадью прямо на дорогу. В ужасе я дала шпоры лошади, и они понесла меня вперед полным карьером. Сначала я немного опередила Рене, но его лошадь была свежее моей, которая начала понемногу сдавать. Видя, что мне грозит неминуемая беда, я вспомнила, что в седле у меня имеется заряженный пистолет. Я дождалась вспышки молнии и выстрелила в лошадь Рене. Лошадь упала, увлекая за собой всадника. Тогда я принялась бешено нахлестывать своего коня, и он домчал меня до гостиницы «Белый единорог». Через несколько часов приехал муж. Оказалось, что он был жертвой умышленной мистификации-епископ был уже целый месяц в Анжере и не мог вызывать его к себе. А вскоре пришел и лакей: оказалось, что пуля Рене убила лишь лошадь и бедняга отделался только сильным сотрясением от падения. На другой день мы продолжали наш путь… Остальное вы знаете.
Генрих внимательно выслушал рассказ Сарры и, когда она закончила, с чувством сказал:
— Вы обращаетесь ко мне как к покровителю и заступнику, и я докажу вам, что вы сделали это не напрасно. Клянусь Богом, я вырву вас — вырву даже бегством, если понадобится, — из тирании этого негодяя Лорьо!
— Бежать? — сказала она. — Но куда? Как?
— Не беспокойтесь, — ответил Генрих, — я сумею спрятать вас в таком надежном убежище, где вас никто не найдет.
Только около девяти часов вечера принцу удалось скрыться из дома ювелира. Разумеется, он прямо отправился к набережной около Лувра, где ему предстояло встретиться с Нанси.
Шел мелкий дождь, было очень темно.
«Однако! — думал принц, направляясь к месту свидания.-Как ни велики лучистые глазки прелестной Нанси, они все же не будут в состоянии достаточно осветить ее задорное личико, чтобы я мог узнать его в этой туманной мгле! Э-ге— ге! — продолжал он, — а что это белеет вот там? Ведь это может быть платьем красавицы Нанси!»
Генрих дал женщине, накинувшей плащ поверх светлого платья, поравняться с собой и кашлянул. Женщина прошла мимо, но сейчас же повернула обратно и, вновь поравнявшись с ним, тоже кашлянула. Кашлянул и Генрих. Тогда женщина спросила слегка насмешливым голосом:
— Сколько времени, месье?
— Девять часов, мадемуазель.
— Отлично! Кажется, я узнаю ваш голос!
— Так же, как и я ваш!
— Ведь вы сир де Коарасс?
— А вы — прелестная Нанси?
— Тише! — шепнула Нанси и, взяв принца за руку, повела его, говоря: — Надеюсь, вы умеете ходить в темноте и не носите таких ботфортов, как принц Наваррский, от которых, как говорят, трещат все лестницы и полы в неракском дворце?
— Ну, принц — просто увалень! — с тонкой усмешкой ответил Генрих. Нанси провела его к потерне. У последней дежурил часовой-швейцарец, но он был, должно быть, предупрежден, так как сделал вид, будто не замечает проходящих.
«Эге! — подумал принц. — Можно подумать, что мой двоюродный братец герцог Гиз частенько хаживал этой дорогой!»
Нанси осторожно вела Генриха полутемными коридорами, пока они не дошли до двери, из которой вырвался сноп света, когда камеристка распахнула ее. Теперь принц очутился в той самой комнате, которую накануне рассматривал через потайное смотровое отверстие Пибрака.
XVIII
В то время как Генрих Наваррский входил в комнату Маргариты Валуа, Ноэ быстро поднимался по шелковой лестнице в комнату Паолы. Мост был высок, лестница тонка и длинна, и это путешествие было небезопасным. Но у Ноэ были твердая рука и храбрость влюбленных, да кроме того, ночь была так темна… Свет, который он видел прежде из окна Паолы, теперь погас, и Ноэ, поднимая голову, видел только темное отверстие, из которого спускалась его гибкая лестница. Когда же он добрался до конца, две атласные голые руки обняли его и нежно притянули к подоконнику.
«Ба! — подумал он. — Это выходит совсем как у Анри с Коризандрой!»
Сделав этот вывод, он вскарабкался на подоконник и бесшумно соскочил на пол комнаты, в которой царила полная тьма. Но прелестные руки по-прежнему держали его, ароматное дыхание обвевало его лицо, и все тело девушки так плотно прильнуло к нему, что Ноэ казалось, будто он слышит порывистое биение ее сердца. Не говоря ни слова, она увлекла его к оттоманке, стоявшей в конце комнаты, заставила присесть, а сама вернулась к окну, чтобы втянуть лестницу. Сделав это, она подошла к Ноэ и шепнула:
— Ах, Боже мой, как я боялась! Я очень крепко привязала лестницу и все же придерживала ее рукой!
— Милая Паола…
— А когда я видела, что вы качаетесь в воздухе, мне показалось вдруг, что лестница лопнет, и у меня закружилась голова.
— Какая вы глупенькая!
Так как в комнате было совершенно темно, то Ноэ обнял и поцеловал девушку. Но Паола мягко вывернулась, встала, тщательно опустила толстую портьеру, драпировавшую дверь в лавочку, и принялась добывать огонь.
