— Что вы делаете? — спросил Ноэ.
— Зажигаю лампу.
— Зачем?
— Но… чтобы было видно…
— Дорогая моя! У слов нет цвета! Так к чему огонь?
— Ну хорошо, — сказала Паола, — но вы должны обещать, что будете вести себя хорошо.
— Да я и так…
— И не будете… меня… Целовать…
— Но я люблю вас!
— Это ровно ничего не значит.
— Господи! — сказал Ноэ. — А я, наоборот, всегда думал, что это значит очень многое!
— В таком случае я зажгу огонь!
— Не надо! Я буду умником!
— Ну то-то же!
— И все-таки я очень люблю вас!
— Если бы я не верила этому, разве вы были бы здесь?
— Ну а вы?
Паола вздохнула, помолчала и затем сказала:
— Знаете ли вы, что мне уже за двадцать?
— Но этого не может быть! — возразил Ноэ, который отлично знал законы галантного Обращения. — Вас обманули, вам не может быть более шестнадцати!
— И не думаете ли вы, льстец, что я должна быть очень несчастной?
— Но отчего же, собственно?
— Да оттого, что отец не хочет выдавать меня замуж! «Черт возьми! — подумав Ноэ. — Красавица-то, видно, особа серьезная! Ей говорят о любви, а она о браке!» Между тем Паола продолжала:
— Известно ли вам, что мой отец страшно богат и, если бы он захотел, мог бы дать мне княжеское приданое?
«Вот был бы отличный случай, — подумал Ноэ, — подновить немного позолоту на моем старом гербе! Но, к сожалению. у меня имеются известные предрассудки относительно неравных браков».
— Приданое? — уже громко ответил он. — Полно вам, дорогая! Вы слишком красивы, чтобы вам понадобилось приданое для замужества!
«Он любит меня!» — подумала Паола и спросила вслух:
— Вы в самом деле думаете так?
— Господи, думаю ли я так! — ответил Ноэ. — Но ведь… Однако судьба помешала его дальнейшим уверениям: в соседней комнате, то есть в самой лавочке, послышался шум, заставивший его насторожиться. Паола сейчас же встала и прижалась ухом к двери.
— Это пустяки, — сказала она. — Годольфин видит сны…
— Что такое? Он видит сны «вслух»?
— Да, он спит и расхаживает по комнате. Годольфин лунатик, — ответила Паола.
— Лунатик? Что это значит?
— Лунатиками называют людей, которые обладают способностью ходить и разговаривать во сне, совершенно не сознавая этого. При этом у некоторых развивается особая способность видеть скрытое от всех других глаз. Так, например, три года тому назад Годольфин открыл отцу во сне, что гугеноты образовали заговор против королевы-матери. Отец передал это королеве, вожаков арестовали, и следствие подтвердило справедливость того, что пригрезилось лунатику Годольфину. Только отец не сказал королеве, каким образом он узнал о существовании заговора, а объяснил это астрологическими выкладками. Вообще отец нередко открывает с поразительной верностью разные секреты, отыскивает спрятанные или украденные вещи и т. п. Обыкновенно он уверяет, будто прочел ответ в звездах, но на самом деле все это он узнает из ночных разговоров Годольфина.
— И он никогда не ошибается?
— Нет, бывает, что и ошибается, хотя по большей части его предсказания сбываются.
— Где же откопал Рене это странное существо? Паола вздрогнула и медлила с ответом. Новый шум, послышавшийся в лавочке, избавил ее от необходимости ответить на этот вопрос Ноэ.
— Это мой отец! — сказала она.
— Мне опять нужно спрятаться в уборной?
— О нет, в такой поздний час отец никогда не заходит ко мне в комнату. Он и домой-то приходит очень редко в это время, так как обыкновенно ночует в Лувре. Его позднее посещение объясняется желанием выведать что-либо у Годольфина… Давайте послушаем, это интересно!
Паола указала Ноэ на маленькую щелочку, через которую можно было видеть и слышать все, что делалось в лавочке. Ноэ приник к этой щелочке и увидал, что Рене высекал огонь, чтобы зажечь лампу. Затем он запер дверь, задвинул все засовы и обернулся к Годольфину. Юноша гулял в одной рубашке по комнате и говорил что-то с большой горячностью. Рене подошел к нему, осторожно положил обе руки на его плечи и заставил сесть на °дну из скамеек. Затем он положил руку на лоб Годольфина и сказал:
— Продолжай спать, приказываю тебе!
— Я сплю! — покорно ответил Годольфин.
— Годольфин, я люблю женщину!
— Я знаю это… я вижу ее…
— Где она?
— Она едет по мосту, — сказал Годольфин, который нередко смешивал прошлое с настоящим и будущим, что и бывало причиной ошибок Рене.
— Следуй за ней!
— Она перестает плакать… Входит толстый старик… Он выходит от нее… Идет по улице, спускается к реке.
— Это муж?
— Да, это муж!
— Что будет завтра с этим человеком?
— Я вижу, как он направляется к реке… идет по мосту…
— По какому?
— По тому, на котором находимся сейчас мы!
— Куда он идет?
— Не знаю… не вижу!
— Ладно! Возвратись к жене. Что с ней будет через три дня?
— Я вижу вооруженных людей… Они силой проникли в дом… Кровь! — с отчаянием выговорил Годольфин и поник головой, словно сломленный непосильным напряжением.
Тогда Рене взял его на руки, отнес на кровать и задумчиво сказал:
— Годольфин угадал, что я задумал! Мой проект удастся, и я буду обладать красоткой-еврейкой! Однако надо возвращаться в Лувр, королева ждет меня!
Рене потушил лампу, завернулся плотнее в плащ и вышел из лавочки.
— Не правда ли, все это очень странно? — шепнула Паола.
— Да-да, действительно «странно», — ответил Ноэ. — Это самое подходящее слово в данном случае!
Услышанное спугнуло его влюбленное настроение, и он скоро ушел, спустившись по лестнице на облюбованную мостовую перекладину. При этом он думал:
«Хорошо было бы повидать как можно скорее Генриха! Мне кажется, что его евреечка подвергается серьезной опасности!»
XIX
Незадолго перед тем, как Генрих Наваррский вошел в комнату Маргариты, принцесса сидела наедине с Нанси. Она была грустна, задумчива и, видимо, терзалась жесточайшей меланхолией. Нанси, посматривая на нее, думала: «Бедная принцесса, ей так необходима любовь, что она способна изобрести себе дружка, если он не найдется!»
Маргарита резко тряхнула головой и сказала:
— А знаешь ли, Нанси, он уже давно уехал, между тем от него нет ни малейшей весточки!
— Мужчины забывчивы, — ответила камеристка, — и на вашем месте, принцесса, я заплатила бы той же монетой.
— Бедная Нанси, — грустно сказала Маргарита, — вот и видно, что ты никогда не любила!
— Как знать, — слегка краснея, ответила Нанси.
— Что такое? — полушутливо сказала Маргарита, всматриваясь в лицо своей камеристки. — Ты любишь и ничего не говоришь мне? Так у вас завелись секреты?
