В общем так из отдельных батарей складывается секционная. Но здесь не простое сложение, имеет место прогрессия. Для примера: два муравья вместе нароют раза в три больше песка, чем работая по отдельности. Или другое: если с другом у вас полный контакт, резонанс и симпатия, то вместе вы можете выпить водки вдвое больше, чем по отдельности, причем пока вместе – никогда не окосеешь по-настоящему, а расстаньтесь сразу после выпивки – и быстро сломаетесь с ужасного перепоя. Проверено, мин нет. А это что значит? А это уже значит влияние контакта на уровне физиологии. Изменение возможностей организма и его взаимодействия с окружающей средой. Так что понять в жизни можно все, что угодно, из наблюдений и размышлений над любыми подручными мелочами: надо только уметь видеть и думать.
Вы думаете, наши койки стоят традиционно, в два ряда с проходом? Да нет… Койки в палате стоят подковой, головами наружу, почти сходясь задними спинками. А иногда мы сдвигаемся гребенкой-валетом, плотный рядок головами попеременно в разные стороны. Койки на колесиках. Маша или Зара катают по первому знаку. Перепробованы все комбинации. Плюс время года и суток, фаза Луны и ориентация по сторонам света. Тоже элементарно: любой тибетский врач, любой китайский иглотерапевт это учитывают.
И когда идет, суммируется не только собственно умственный результат (мозговой штурм), но плюс к тому в сложении эмоционального резонанса поле становится одним из энергетических факторов непрестанно происходящей перемены реальности. Иначе: если такая, сыгранная и притертая, команда имеет коллективно достаточное количество исходной информации, она не только предсказывает будущее, то есть проводит анализ и делает заключение, но и непосредственно влияет своим анализом и выводом на то, что именно произойдет.
А точней и детальнее мы сами не знаем. Во-первых, нам не докладывают, а во-вторых, какая разница…
* * *
Первые неупорядоченные, стихийные симптомы процесса начали проявляться еще в период нащупывания и комплектования группы, меня здесь тогда не было, в 85 году. 23-го Февраля, на День Советской Армии, персонал нажрался, и Маша вместе со всеми. Патриотично-оргиастические звуки веселья были слышны через двери и коридор, ну, и народишко озверел. У озверелого народишка, который числился еще в резерве и сидел на общем, а не рабочем пайке, оформились мысли злобные и мстительные мечты. Потому что выпить не дали, хотя могли бы в святой день наркомовскую стопку в горло влить, а сами гуляли, и вся страна гуляла вместе с ними, а самовары, значит, и так обойдутся.
Вот тогда у Старика, Каведе и Гагарина стал возникать план, как не дать этой суке, Родине неблагодарной, выпить, и что для этого следует сделать. Опыта у них еще не было, настоящее знание не пришло, боевая сработанность еще не возникла, и результат был не стопроцентный Но тоже не слабый. Результатом был законодательно введенный, близкий к абсолютному, сухой закон. Вот тогда узнаете, падлы, кому водочку пить, а кому в утку писать! Они распределили роли и обязанности, составили текст закона, расписание работы торговых точек; прикинули длину очередей, количество потерянных в них человеко-часов, горы пущенных на самогон сахара, свеклы и зерна; а одеколон, а окномой, а тормозная жидкость, а реанимация. Внешне грамотно представили обоснование: без всяких дополнительных вложений средств резко – до 15% (!) – возрастает производительность труда и выход национального валового продукта вследствие сокращения простоев и травм на производстве, снижения процента брака, уменьшения отходов сырья.
Они расписывали агитационную кампанию и шкодливо гоготали: «Советская Армия – самая трезвая в мире!», «Рабочий класс против пьянства», «Спасибо Партии за возвращенного мужа».
Итог известен: Горбачев и Лигачев таки задвинули Закон о борьбе с пьянством, водочные линии демонтировали, виноградники вырубили – и, чтоб процесс (который п о ш е л) не останавливать раньше времени – действительно за счет уменьшения пьянства производительность труда на многих предприятиях подскочила на 10, 12, 13%! И стали процесс дожимать…
И мгновенно хрупнул и рухнул бюджет. И мигом понадобились кредиты у Запада, иначе стопорилось товарно-денежное колесо и вставал ВПК, святая святых, бесперебойная работа которого и была как бы целью акции и сутью существования государства И для оживляжа тупо и хмуро трудящихся масс понадобились «гуманизация» и хоть какие-то стимулирующие экономические пряники. «Пошедший» процесс размытыми наплывами и судорожными дергами переходил в скачку на тигре.Научно это можно назвать так, что одно из следствий Второго закона термодинамики гласит: любые колебания неустойчивей системы увеличивают ее энтропию. По-простому: если ты сползаешь по песчаной осыпи – то чем больше барахтаешься, тем быстрее сыплешься. По анекдоту: если уж попал в дерьмо – то сиди тихо и не чирикай. Еще не оформленная, не узаконенная группа поняла это быстро.
И вот тогда-а… Это можно считать наращиванием мускулов; а можно разведкой боем.[9]
Когда в 86-м рванул Чернобыль, утонул «Нахимов» (логичные цепи диких и примитивных ошибок), впервые в истории пароход столкнулся с паровозом – на Волге, воткнувшись в пролет моста и обрушив на палубу гремящую гармошку вагонов, когда грохнул вытекший газ во впадине под Уфой и вспышка сожгла два поезда с пассажирами, – направление определилось однозначно. «Нахимов» был разработкой Жоры, Чернобыль – Чеха: группа складывалась. Группа осознала свою силу.
2.
Парашюты рванули и приняли вес, земля покачнулась едва.
Брно, ребята, в августе 68 года брала Витебская воздушно-десантная дивизия. И заняла она город – в лучших традициях. Лихо, молниеносно, по расписанному.
Хорошая дивизия, отборная. Элитные части.
Еще в 56 ее бросали на Будапешт. Бросали в буквальном смысле – десантировали с воздуха. Взять городские узлы и держаться до подхода танков.
Нашу роту тогда выбросили на вокзал. Два десантных взвода по тридцать, шестьдесят человек десантников в роте.
Ну, половину перебили еще в воздухе, пока спускались на парашютах. Секли снизу из автоматов. Видишь – летит в двадцати метрах от тебя, мы плотно десантировались, фактически точечный объект, наша задача была – захватить и держать здание вокзала.
Вот летит он в двадцати метрах от тебя, переговаривались в воздухе, звуки все снизу слышны – что ты, – и вдруг дернулся, и обвис мешком в подвеске, голова на грудь упала. Опустился – упал мешком, и лежит. Готов, убит.
И такое зло, такая злоба берет, когда видишь, как рядом твоих ребят убивают – прямо звереешь. Уже даже не боишься, все равно деваться некуда, страх забыл, чувство одно – ну держись, суки!!! пиздец вам пришел!!!
Опускаешься только, еще даже ногами не коснулся – и сразу: рожок веером от живота. Тут уже не смотришь, кто там тебе подворачивается – просто в стороны очищаешь сектором пространство. Только своих не задеть.
Погасили купола, отстегнулись – и в вокзал. Очередь в потолок, ложись, на хуй!! Все вон!! Бегом!!!
Осталось нас живых-боеспособных, когда приземлились, человек тридцать. А вокзал огромный!
Заняли оборону у окон. На все четыре стороны. Двери скамьями и киосками забаррикадировали. А вокзал выходит на площадь. С нее улицы расходятся. Чего-то кричат там, бегают. И – длинными очередями, у каждого полмешка патронов, вымели площадь. Тут уж не смотришь, кто там. Рядом свои убитые ребята лежат.
И вот трое суток мы держали этот вокзал. Стреляли – по силуэтам. Кто мелькнет там в улице – очередь. Сначала они пытались там дергаться, потом бросили. Один с автоматом с чердака, из слухового окна высунулся – так мы им этот чердак со всем фасадом размолотили в решето.
Рации ни фига нет, понял, одного радиста в воздухе убило, у второго она не работает, побилась. Где наши, что делать – ничего не известно. Телефоны тоже не работают. Наши, видно, заняли телефонную станцию и отрубили. Электричества тоже нет. Ночью спим в две смены, ракеты пускаем. Ракет мало.
Забаррикадировались, ночью, когда темно – бьем на шорох.
И воды нет, вот что хуево. Водопровод тоже не работает. Пить охота дико. В буфете там было какое-то пиво, лимонад, его в первый день все выпили.
А в городе стрельба, но не очень. И никаких наших не видно.
Ну че. Жить захочешь – все сделаешь. Дело, вообще, пахнет керосином. Помереть готов, но об этом не думаешь, потому что это тут само собой разумеется. Один там, правда, пытался на второй день из-за угла к нам с белым флагом вылезти: сдавайтесь, мол, вам ничего не будет, вы не виноваты. Раз-змолотили на xyй суку вместе с флагом. Будем мы ему сдаваться.
Ну соображаем: че? последний патрон себе, что ли? Как-то не верится. Потому что, ребята там говорили, мадьяры такое с нашими делали, кого живым захватывали, что, знаешь, лучше десять раз самому застрелиться.
