И всё же главная «прелесть» таких концертов состоит в том, что артисту не предоставляют помещения, где он мог бы переодеться. Однажды мне посоветовали использовать в качестве гримерки обыкновенную туалетную кабину. Тут даже я не выдержала и возмутилась. Интересно, как я буду повязывать оби, если здесь даже чемодан раскрыть негде? Тогда в качестве альтернативы мне предложили на выбор грязную каморку, набитую всевозможными причиндалами для уборки, и припаркованный на улице автомобиль. Я просто онемела и молча возвела очи к небу. «О, есть отличный вариант!» — вспомнил кто-то и повёл меня на двор, где стояла огромная собачья будка. От своего спутника я узнала, что площадь будки — целых шесть квадратных метров, что, даже выпрямившись во весь рост, голову себе не зашибёшь, и что, если снаружи её чем-нибудь укрыть, получится великолепная гримёрная.
Ничего себе сюрприз! Облачаться в фурисодэ в собачьей конуре!
Подавив в себе гнев, я изобразила на лице улыбку и со словами: «Вот как? О-о, какая необычная гримёрная!» — шагнула в железную клетку вместе со своим чемоданом. Самого хозяина там не было, но крепко пахло псиной и недоеденными собачьими консервами. Не могу сказать, что это доставило мне большое удовольствие. Тем не менее я открыла чемодан и первым делом извлекла из него виниловый коврик, купленный в стоиеновом магазине, расстелила его на полу и разулась. А что мне оставалось делать? Всё-таки это лучше, чем сортир или кладовка. Ободрённая этой мыслью, я достала складные плечики и, надев на них своё фурисодэ, подвесила к потолочной жерди. В этот самый момент дверца клетки с лязгом захлопнулась, и кто-то из обслуги бара действительно принялся укрывать это сооружение плёнкой. Спустя некоторое время я услышала:
— Линда-сан!
Я бесцеремонно заметила, что меня зовут Ринкой.
— Хорошо, пусть будет Ринка. Скажите, сколько примерно времени вам потребуется на переодевание?
— Сколько времени? Я собираюсь выступать в фурисодэ, поэтому минут пятнадцать-двадцать, не меньше. Но потом мне ещё нужно будет наложить косметику.
— Извините, но мы просили бы вас по возможности поторопиться. Дело в том, что Джаспер скоро вернётся с прогулки.
Ещё ни разу в жизни мне не наносили подобного оскорбления. Клички Джаспер я теперь уже не забуду до конца своих дней. Чего ради я должна бояться причинить неудобство какому-то паршивому псу?!
Толкнув ногой железную дверь, я фурией выскочила наружу и, дождавшись, когда поблизости никого не будет, стала переодеваться прямо на улице. Дело было летом, и комары устроили на мне настоящий пир, но их зудящие укусы были мне нипочём. У меня было отличное настроение. Хотя уже начало смеркаться, разоблачающаяся посреди улицы женщина — зрелище слегка необычное. Из окон близлежащих домов высунулись старческие головы; дедули уставились на меня с разинутыми ртами, словно я была инопланетянкой. Приветствую вас! Только я не виновата. Все претензии к устроителям праздника.
Сегодня, однако, в моё распоряжение предоставлен целый гараж. Можно сказать, приняли по высшему разряду. Главное — здесь достаточно просторно.
Закончив переодевание, я затолкала свою европейскую одежду и ручную кладь в чемодан, после чего заперла его на ключ. В таком виде он превращается в сейф, так что для гастролёра чемодан — незаменимая вещь.
После выступления я отправилась в сусичную возле станции Хигаси-Кавагути, предварительно позвонив по мобильному телефону Кэндзиро и условившись с ним, что он придёт туда вместе с Дэвидом и Кахо. Погудим сегодня вчетвером. Мне не терпелось поскорее избавиться от «обязательных» чаевых, и я решила их прокутить.
— Если тебя с души воротит от этой работы, неужели нельзя отказаться? — с натянутой улыбкой спрашивает Кахо, наливая мне пиво. — Впрочем, да, похоже, тут никуда не денешься…
— Само собой, — отвечает Кэндзиро, размахивая палочками для еды. — Наш вшивый эстрадный бизнес держится исключительно за счёт «многолетней дружбы и сотрудничества» со всякими барами и закусочными. По нынешним временам в стране больше тысячи артистов, которые сидят, положив зубы на полку. Даже грошовой работы, и той не сыскать. Вот агентство и вынуждено идти на поклон к знакомому хозяину закусочной, дескать, дай моим людям хоть немного заработать. Тут не фыркать надо, а благодарить, понимаешь?
— Да, но в последнее время только такую работу и предлагают, — обиженно говорю я, и Кэндзиро заводится ещё больше.
— Дурочка, — набрасывается он на меня. — Не слишком ли высокие у тебя требования? Тебе дают возможность весь вечер стоять на эстраде, как настоящей звезде. А ты нос воротишь. Может, тебе по душе работать штатной певичкой в каком-нибудь клубе?
Кэндзиро так сильно размахивает своими палочками, что капля сои попадает ему на рубашку, и Кахо спешно промокает пятно салфеткой.
— Послушай, Ринка, уж не собираешься ли ты замахнуться на «большой» дебют? В твои-то годы?
Меня словно током ударило. Я вдруг вспомнила о недавнем предложении Хироси Юмэкавы записать с ним совместный диск. Да нет, у меня и в мыслях не было ничего подобного. Чтобы раз и навсегда покончить с соблазном, я сказала:
— С чего ты это взял? Ну тебя, Кэн-тян!.. Ха-ха. Придумаешь тоже!
И я, и Кэндзиро с Дэвидом — никому не известные бродячие певцы, правда, у меня нет дебютного диска, а они явочным порядком выпустили свою пластинку на деньги Кахо. И тем не менее все эти годы мы выходили на эстраду с чувством гордости за свою профессию. Разве не так?
— Говорят, как-то раз в эту сусичную зашла одна известная певица, — продолжал Кэндзиро. — Взглянув на нашу афишу, она зашипела: «Какое безобразие! Откуда они только взялись, эти выскочки с их кустарными записями? Никто и слышать про них не хочет, а они знай себе высовываются! Меня так и подмывает спросить: ребята, ну неужели вам не стыдно? Только связываться неохота, жаль тратить на это время». Разве не обидно выслушивать такое от старой грымзы, живущей воспоминаниями о своей былой славе?
Кахо, как видно, вспомнив о своём недавнем эстрадном прошлом, тоже вступила в разговор:
— Во всяком случае, мы делали то, к чему лежала душа. И это — самое главное, так ведь? Какое волнение испытываешь, когда тебе, обыкновенной певице, у которой нет ни громкого имени, ни славы, слушатели несут чаевые! Это значит, им действительно понравились твои песни!
После таких речей я тоже постепенно вошла в раж.
— Вот именно! Иные певцы, чуть только к ним пришла известность, уже гнушаются выступать в оздоровительных центрах. А что в этом плохого? Если люди тебе рады, какая разница, где выступать?
— Точно, точно, — с жаром поддержал меня Дэвид. — Кстати, Ринка-сан… — он неожиданно поднялся с места и подошёл ко мне. Я внутренне напряглась: что, если он заговорит о Хироси Юмэкаве? — Чёрного ещё не видать?
Я чуть не упала со стула, увидев у себя перед глазами его белокурую шевелюру. Пинок со стороны Кэндзиро последовал незамедлительно, равно как и обычное в таких случаях «Козёл!».
— Ты чего, больно же! Просто я давно уже не красил волосы и поэтому стал психовать: а что, если они отросли?
Кэндзиро взял со стойки набитую окурками алюминиевую пепельницу и надел её Дэвиду на голову. Весь обсыпанный пеплом, бедняга, тем не менее, продолжал что-то лепетать в своё оправдание. Кахо жалостливо обняла его за плечи.
— Перестань! — вскинулась она на Кэндзиро. — Дэттян старается изо всех сил. Он мог бы, как и собирался, спокойно работать себе в китайском ресторанчике тут неподалёку. Это ты его отговорил и силком потащил в певцы!
— Да, так вот… — желая пресечь неугодный ему разговор, Кэндзиро вернулся к прежней теме. — Мы стали певцами просто от безвыходности. Если бы у нас была возможность зарабатывать на жизнь каким-нибудь непыльным делом, мы бы за милую душу халтурили в любой другой области. Разве не так?
Я не нашлась, что на это возразить. Похоже, он попал в точку. Или мне только показалось?
— К примеру, — развивал свою мысль Кэндзиро, — если бы нам вдруг предложили сыграть в какой-нибудь пьесе и посулили кучу денег, да при этом ещё сказали: у вас, мол, явный драматический талант, — как бы мы отреагировали? Наверняка решили бы, что этак и вправду интереснее получается.
— Да, может быть.
— Не исключено.
— То-то и оно. Так что не надо делать вид, будто без песен мы ни на шаг. А вместо того чтобы канючить, лучше подумать о том, как наварить побольше чаевых. Правильно я говорю?
— Пожалуй.
— Ясное дело.
Гордо выпятив поджарую грудь, Кэндзиро громогласно заявил:
— Пройдёт ещё лет пятьдесят, и нас не станет. А ведь жизнь даётся человеку только один раз. Поэтому чем мудрить, лучше заниматься делом, от которого приятно и душе и телу.
— А ты у нас, оказывается, философ, — изумлённо произнесла Кахо.
