махнул рукой, обведя широким жестом стены – видимо, давая понять, что у него еще есть дела и он отдохнет позже. Садима в ответ уверенно повертела кочергой.
– Доверьте заботу о замке мне. Я всем займусь. Не бойтесь, милорд.
И, прежде чем лорд Хендерсон открыл рот, чтобы ее поправить, повторила:
– Не бойтесь, Адриан.
Взять в свои руки
Адриан ушел, а Садима еще раз вгляделась в маленького мальчика на портрете. Мальчик стоял в углу того же самого будуара, где висела картина. Столик, гобелен – Садима тут же нашла их в комнате. Ребенок стоял у окна, прижав ладонь к стене. Странный жест. Садима коснулась ладонью того же места. И невольно сдвинула брови. Ответ был рядом, она чувствовала. Садима была уверена в этом.
В животе заурчало. Не желая встречаться с гостями, она пропустила ужин и завтрак. В столовой ее, как всегда, дожидались курящиеся паром кушанья. Садима схватила маффин, но замерла, не донеся его до рта. Еда, так запросто возникающая на столе в любой час, ее насторожила.
Садима поняла, какая вещь ей сейчас пригодится, но, чтобы ее раздобыть, придется навестить Уоткинсов. И она отправилась по тропе через лес.
В детстве Садима и Мэй были неразлучны. Всюду их видели вместе. Смелая и любопытная Садима впереди. Робкая и хрупкая Мэй – за ней следом.
Им было по семь лет, когда миссис Уоткинс вознамерилась устроить бал. Как позже выяснилось, ее возможности не соответствовали ее желаниям, так что больше она не повторяла таких затей. Однако в ту весну все в доме Уоткинсов были вовлечены в водоворот приготовлений. Девочки носились вокруг репетировавшего оркестра, любовались на разложенные шелка с кружевами, тайком таскали на кухне сладости. Чем ближе был назначенный день, тем сильней росло в них предвкушение.
Тогда-то Мэй и узнала, что в начале вечера предстанет перед гостями. На ней будет красивое платье и настоящее жемчужное ожерелье. Она будет стоять вместе с сестрами прямо, не двигаясь, и приветствовать входящих гостей. Дамы будут восторгаться ею, говорить, как она мила, и гладить по щеке.
В вечер бала мать Садимы отправила ее спать рано, потому что должна была присматривать за сестрами Уоткинс, пока будет длиться праздник. Садима осталась одна в комнате с закрытыми ставнями. Солнце еще не село. От бала ей досталась лишь далекая приглушенная музыка. Впервые их с Мэй разделили, и так Садима узнала свое место.
Мать Садимы, которую все звали Няней Рози, как могла утешила дочь. Отец тоже внес свою лепту. Он разбудил ее на заре, велел надеть мужские штаны и следовать за ним.
Они вошли в лес, и для начала он сделал ей внушение:
– Что это за завидки ты устраиваешь? Ты же не хочешь всерьез оказаться на месте девиц Уоткинс, у которых зад всегда в тепле, а руки дырявые? Какая тебе польза, я спрашиваю, от этого бала и платья с бусами?
И вот тогда он протянул ей ружье. Малого калибра, но стреляло оно по-настоящему. Садима не верила своим глазам.
– Я научу тебя охотиться. Но, имей в виду, по-серьезному. А не от нечего делать, как эти скучающие помещики.
Смеясь, он описал ей, что за выезды устраивает для мистера Уоткинса. Как псы выслеживают дичь, гонят ее, приносят подстреленную – в общем, делают почти всю работу. Как следом идет орава слуг, несущих пороховницы, мешочки с дробью, запасные ружья, ягдташи и даже маленький складной стульчик, потому что мистер Уоткинс, порхающий налегке, как пташка, очень быстро устает.
– Притом мистер Уоткинс куда лучше этой молодой знати, что привыкла охотиться сворой. Он хотя бы моих советов слушается. А я его плохому не научу. Беременных зайчих он не стреляет, не донимает куропаток, паля без разбора в каждую стайку, какая вспорхнет на его глазах, не выкуривает кроликов из нор.
Садима слушала, как костерит отец шумных джентльменов, разоряющих лесные угодья и не умеющих целиться своими новомодными ружьями.
– Ждать им невмоготу. Им лишь бы только ружье разрядить. А потом хвалиться между собой своими подвигами.
Отец сделал паузу.
– В общем-то, так же точно у них и с же…
Опустив взгляд на внимательно слушавшую семилетнюю дочку, он закончил:
– Ну да неважно. Словом, я научу тебя охотиться.
Походы в лес вскоре вошли у них в привычку. И Садима усвоила важную истину, которую отец не сумел выразить в словах. Ей никогда не пойти на бал, но зато она может разгуливать по лесу в штанах. Мэй всегда будет пленницей в своей комнате. А Садима научилась дорожить свободой.
Она продолжала охотиться в одиночку, по ночам. Выходила, когда весь дом уснет. Выслеживала дичь вволю, но не стреляла. И без того ускользнуть из-под надзора миссис Уоткинс было непросто. Прибавлять к этому еще и необходимость прятать трофеи она не хотела.
Порой кто-то из слуг замечал ее ночные побеги. И, разумеется, заключал, что миловидная горничная живет порочной жизнью. Однако до сих пор ей удавалось выйти сухой из воды, и она продолжала охотиться, не становясь жертвой сплетен.
Увы, согласившись остаться у лорда Хендерсона, она окончательно порвала с былой спокойной жизнью. Ее доброму имени конец.
А потому в ружье она нуждалась как никогда.
Едва показался дом Уоткинсов, у Садимы екнуло сердце. Казалось, она покинула этот привычный уголок давным-давно. Слуги были заняты кто чем. Она незаметно проскользнула в амбар, где прятала ружье и охотничье платье, и потихоньку вышла.
Оказавшись снаружи, она остановилась. Дом родителей был совсем рядом. Она могла бы зайти, успокоить их. Но что она им скажет? Садима представила, как бормочет путаные объяснения. Мать с отцом станут отговаривать ее возвращаться в Бленкинсоп. К такому трудному разговору она не была готова.
Садима оценила свое везение. Не в пример матери Мэй, ее мать не проводила смотр ее нарядам, не указывала, как ей чихать с изяществом, не прокрадывалась ночью к ней в комнату – словом, не пыталась любовно направлять малейшие ее поступки.
И, пользуясь преимуществом смелых детей, которым родители предоставляют свободу, Садима обогнула родной дом и углубилась в лес.
Оказавшись в тени деревьев, она засыпала в ружье две мерки пороху, вложила пыж и свинец, прибила шомполом, добавила пороху на полку и взвела курок. Голод обострял все чувства. Но она не собиралась стрелять в первое, что подвернется. Она искала лакомый кусок. Так она пропустила несколько стаек куропаток и фазанов.
И тут увидела его.
Белый кролик. Шерсть у него была такая, какой она никогда не видела прежде: белоснежная, густая, блестящая. Великолепный зверь.
