— Вот, — Виктор торжественно протянул наушник Глебову, — это называется купроксный детектор.
Глебов выхватил наушник; через мгновение его лицо буквально излучало.
— Это вы… вы сами изобрели?
"Так, значит и в этой реальности появится в двадцатых. Попаданец не знал или значения не придал. Рассказывал, небось, о процессорах — микроконтроллерах, а простой вещи… Так это ж зашибись!"
— Нравится? Правда, хорошо работает где‑то до мегагерца и чуть выше, а на коротких уже хуже галеновых.
— Великолепно! То — есть волны до трехсот метров. Замечательно!
— Может, и до двухсот. Как вы смотрите на то, чтобы вместе оформить патент? Если, конечно, вы готовы взять на себя хлопоты по оформлению и уплату пошлины?
— Вы делаете мне такой подарок?
— Ну, это не подарок, это называется найти спонсора. У меня свой коммерческий расчет.
— Понял… понял… Вы нуждаетесь в деньгах? Вы истратили состояние на опыты?
— Ну… энтузиаст энтузиаста всегда поймет.
— Пойдемте! Пойдемте!
Глебов выволок Виктора в лавку, раскрыл кассу и выгреб оттуда горсть монет.
— Вот… в качестве вознаграждения сразу, так сказать… Четыре рубля, пока больше нет.
— Спасибо. А насчет приема на работу?
— О чем речь! Правда вот…, — и Глебов как‑то сразу сник и заговорил извиняющимся тоном. — Вы знаете, у нас доход пока маленький, так что больше тридцати пяти рублей ежемесячно положить не могу. У меня вон по вечерам за половину жалования гимназисты приходят мастерить, это которые по казенной оплате за обучение приняты. Сейчас пытаюсь протащить в волости идею обеспечить все полицейские участки приемными аппаратами, на которые можно принять вызов из городского управления. У тайной полиции радио есть, но их снабжают из столицы, а вот если выгорит с волостной… Только вот когда: вы же знаете, пока обойдешь всех чиновников…
"М — да, совсем как у нас. В передовых отраслях с зарплатой в полной заднице."
— Надо подумать. А не могли бы вы дать мне поручительство в благонадежности и подсказать, кто бы мог стать вторым поручителем?
Глебов задумчиво выпятил нижнюю губу и забарабанил пальцами по прилавку.
— Желаете все‑таки служить на паровозном? — наконец вымолвил он.
— Понимаете, я сейчас работаю над другим изобретением. Кристаллический усилитель и генератор сигналов.
— Это как в опытах Икклза? Там у него тоже кристалл генерировал, но про усиление… — в глазах Глебова снова зажглась электрическая искра.
"Господи, какой еще Икклз? Это Лосев откроет в двадцатых. А, ну, да, попаданец… Может быть. Главное, до усилителя не дошли. Вот что значит не знать физики полупроводников."
— Ну, раз есть генерация, значит, есть и усиление, так? Тоже хотелось бы продолжить эту работу с вами, патент оформить, но для завершения работы надо как‑то все обеспечивать. Так что речь идет как раз о совместной нашей работе.
— Виктор Сергеевич, да вы просто генератор чудес! У вас, наверное, есть еще идеи?
— Конечно. Например, по передаче изображения по радио. Вы слышали про опыты Розинга?
— Вы работали у Розинга? Они недавно свершили свой грандиозный замысел — показать улицу в дневном свете. Фотография и синематограф обречены.
— Нет, у Розинга, увы, не посчастливилось, но… Так насчет поручительства?
— Господи, какой разговор? Моя подпись вам обеспечена. Шпионы так просто изобретения, — и он кивнул рукой в сторону лаборатории, — не раскидывают. Революционеры — может быть… но кто не заблуждался, верно? Бонч — Бруевич, Скворцов — Степанов… а касательно второй я придумал: мы зайдем к Думенке, он преподаватель физики в нашей гимназии, видели, какую большую построили? Вот Думенко и подпишет ради такого дела. Детектор на окиси меди — здесь нужен теоретик. Вы не против?
"Так, значит, Зворыкина пока из меня не выйдет… Нет, это понятно, что попаданцу само с неба не падает, вкалывать придется, но для старта нужна фирма масштаба сарновской, надо, чтобы кто‑то нехилые бабки под это дело дал. Здесь это будет лет через десять… ну, пусть пять, раз трансляцию начинают, но надо же как‑то эти пять лет кантоваться? Блин, хорошо было в Союзе всяким чудакам жить на минимуме ради великой идеи, а здесь, небось, и пенсии нема. Ладно, пока у нас есть что‑то на самый крайний случай, с голоду не помрем… ну, пока "Аудион" не обанкротился, а это тоже возможно. Нет, глупо, глупо на завод не попытаться…"
— Не против, конечно. Такое дело в одиночку не вытянуть.
— Тогда я пока прикрою лавочку, Думенко тут недалеко живет, на Мининской. Слыхали про такую?
16. Сделай, что не сможешь
Конечно, Виктор знал про Мининскую.
В наши дни от этой улицы остался один копчик, фактически, двор "китайской стены", подпертый торцами панельных хрущевок; одна из трех девятиэтажных башен, выстроенных на углу Банной и Кремлевской, как бы ставила на этой улице жирную точку — или восклицательный знак, как кому нравится. Но на заре двадцатого столетия это была вполне приличная сельская улица, без твердого покрытия, но зато с лениво разгуливавшими повсюду курями, которые рылись в земле и, недоуменно квохча, обменивались новостями, бередившими их куриные мозги. Виктор вспомнил, что именно здесь во второй реальности они задержали грабителей.
Дом Думенки выделялся из общего ряда причудливыми, покрытыми белой краской резными наличниками; видно было, что хозяин хоть и небольшого достатка, но в красоте толк ценит и любит мастерить. Над крышей к высокой сосне, чудом уцелевшей со времен расчистки под строительство, протянулась антенна. За забором из необрезного теса басовито залаяла и зарычала псина.
— Полкаша! Полкаша! — крикнул Глебов. — Виктор Сергеевич, может, вы постоите тут у калитки, а то евонный пес чужого не признает. Вот, поверите, щеночком таким подобрали они его с жалости, а такой кабан вырос…
— Кто там? — из открытого настежь окна послышался высокий женский голос, занавеска отдернулась, и круглое румяное лицо выглянуло на свет.
— Серафима Сергеевна! Павел Ефремыч дома?
— А, Слава? Сейчас Пашу позову, он все в "кибинете" своем возится. Павел! До тебя Славик пришел и еще господин француз, дело, верно, какое…
"Француз. Вся деревня уже знает."
— Ты это… проведи их сюда! Пса привяжи, он ведь нового человека не знает! Да, самовар, самовар‑то поставь! Ах, прости, господи…
Тут Виктор осмыслил еще одну сторону здешней жизни — неспешность. Знаете, такое состояние, как в детстве, когда еще не заранее продуманных планов, не давит жестокая необходимость искать источники добычи и не напрягает всякая ожидаемая мерзость, вроде роста тарифов на коммунальные услуги — мерзость, которую, как и прочие, просто стараются не замечать, довольствуясь развешенными над их кроватками яркими целлулоидными погремушками в виде боулинга или Интернета. Что делать: все растут физически, но не у всех хватает мужества выбраться из кроватки. Здесь же детское ощущение гармонии мира, в котором все устоялось до нашего рождения и все происходит в надлежащее время, было органично связано с образом жизни. Этот патриархальный мир был обречен, он должен был сдаться под железной поступью ритма конвейера, новостей газет и радио, бурной перестройки жизни в эпоху заводов — гигантов и больших городов, постепенно уходить вглубь, в мелочи быта, где он уже будет выглядеть смешным и нелепым; но пока он переживал свой последний расцвет, и розовые лепестки оконных гераней были здесь символом тишины и умиротворения.
— А чем вы раньше занимались? — спросила Серафима Сергеевна, пока Виктор неторопливо допивал вторую чашку чаю, а Глебов с Думенкой в соседней комнате ставили подпись, что выливалось у них в долгие разговоры о жизни и делах.
— Изобретал, — спокойно ответил Виктор, — особо коловращениями людей и обществом не интересовался, а рассказывать о моих опытах вряд ли будет интересным.
— Но что‑то заставило вас все бросить и уехать?
— Ну, в жизни обычно масса причин так делать. Например, деньги кончились и пришлось все распродать.
— Батюшки! Так вы от кредиторов бежали? — Серафима Сергеевна отставила ото рта белое фаянсовое блюдце, которое она только что пыталась остудить своим дыханием.
— Нет, что вы… Я люблю честный расчет и долгов за мной не числится. Так что искать никто не будет, не беспокойтесь. Но — придется начинать с самого начала. А город ваш хороший, перспективный.
