Первым молча кивнул брат президента, затем — высказался генерал Якуби.
— Едины
— Это правильные слова — высказался и Абу
Это было единственным — на чем сходились все.
От автора — как же быстро люди забывают добро… Автор читал книгу о том, как воины-интернационалисты, отслужившие в Афганистане вернулись в составе строительной бригады, вернулись добровольно, чтобы строить. И некоторые из них погибли. Как же не ценится добро… воистину, Талибан и американское вторжение стало достойным наказанием для этого народа… Аллах все видит, лживость и подлость — в первую очередь.
— Хорошо. На этом — наша позиция едина. Вопрос второй — способна ли любая из ваших групп в одиночку добиться того, чтобы шурави ушли, а потом — удержать власть?
— У нас — больше пятидесяти тысяч человек — сказал Абу
— И что? Вы воевали с шурави восемь лет — чего добились? — моментально нанес удар генерал Якуби
— Они добились хотя бы того, что сейчас сидят с нами за одним столом — принял нейтральную позицию Лаек — мне кажется, рафик президент очень правильно ставит вопрос. Силы, противостоящие нам и не дающие Афганистану жить мирно — очень сильны, очень. В нашей борьбе нам потребуется любая помощь, мы не должны отвергать протянутую нам руку, если это рука брата, брата по крови.
Аргумент был сильный — в монархистской группе, к которой принадлежал Абу идеи агрессивного ислама были слабы, они прежде всего ощущали себя пуштунами, только потом — правоверными.
— Как это нам поможет против шурави? — спросил генерал Якуби, чувствуя, что его аргумент слаб.
— Я бы думал вот о чем — сказал Шапур Ахмадзай — сколько партий готовы будут войти в Альянс, рафик Абу?
— Четыре — точно.
— Это какие?
— Кроме Раббани и Хекматьяра. Возможно — Саяфа.
— Саяфа? — спросил Якуби — Саяф ненавидит Хекматьяра.
— Когда-то давно у них была одна партия. Ради того, чтобы встать против нас — они могут забить старые обиды. Тем более — таких обид как у других — у Саяфа к Хекматьяру нет.
Президент знал что говорил. Разногласия Саяфа и Хекматьяра касались в основном распила денег и распродажи гуманитарки — долям, который получит каждый при этом, их политические взгляды были очень схожи. А вот Моджаддиди по доброй воле никогда не протянет руку Хекматьяру, потому что между ними кровь — кровь старшего сына Моджаддиди, которого боевики Исламской партии Афганистана убили. Такое не прощается, кровь смывается только кровью.
— Я бы обсудил другое — сказал Ахмадзай — вместе у Хекматьяра, Раббани и Саяфа — половина наличных сил душманов. Что будет с этим делать?
— Среди них мало афганцев — оскалился Абу — у Хекматьяра много сил только потому, что он привел на землю Афганистана всех подонков, каких только можно было собрать. Арабы, негры, китайцы! У него в отрядах пуштуны подчиняются арабам, клянусь Аллахом, трудно выдумать большего позора для пуштунского народа!
Президент мысленно поблагодарил брата — его слова вывели на откровенность представителя вооруженной оппозиции и тот впервые, на высшем уровне признал наличие глубокого раскола в ее рядах и публично (он говорил от имени руководства) отмежевался от почти половины оппозиционеров, ведущих вооруженную борьбу с ними. Это означало, что у их предприятия есть серьезные шансы на успех и вероятность того, что монархическая оппозиция после того, как они добьются успеха, сольет их резко понижаются — потому что тогда они останутся один на один с фанатичными исламистами. Умеренным монархистам незачем ломать кое-как налаженную государственную машину, если можно взять ее под контроль.
— Я не услышал ответа. — надавил брат президента
А вот это зря…
Я уже сказал, что мы не можем допустить раскола, по крайней мере, сейчас — моментально ощетинился Абу
— Боюсь, разбираться придется нам, брат… — сказал президент — естественно, с помощью наших новых друзей. Кроме того — если американцы будут на нашей стороне, Хекматьяр и его люди лишатся финансирования.
— Американцы не столь сильны, как кажется — недовольно сказал Абу — у этих собак слишком много друзей. Хекматьяр торгует наркотиками, а Раббани их употребляет, от этого у них есть деньги. Кроме того — люди Хекматьяра большую часть денег получают с Ближнего Востока напрямую, а часть — через пакистанскую разведку. Пакистанцы имеют свой интерес…
— Понятно какой — кивнул президент — они не хотят отдавать то, что по праву принадлежит нам!
Все кивнули — в кабинете не было ни одного не-пуштуна и все сказанное было понятно им без разъяснений. Тысяча девятьсот девяносто четвертый год — в этом году истекает срок кабального арендного договора, подписанного еще с англичанами, и Пакистан лишается законных прав на часть своей территории, известной как зона племен — а там пуштунов вдвое больше, чем в самом Афганистане! Понятно, почему они так нервничают. И понятно, что добром не отдадут. Придется воевать…
— Придется воевать — озвучил общую мысль Ахмадзай. Он был простоватым, в отличие от своего брата и частенько говорил то, чего не следовало бы
— Может и обойдется — осадил брата президент. Но если что — мы должны быть готовы. Когда мы придем к власти — мы обратимся к народу, сделаем нашими друзьями американцев. У меня такая мысль — что сделает Пакистан, когда произойдет то, что произойдет? Рафик Абу, я хочу услышать вас.
Абу долго размышлял.
— Скорее всего, он станет на сторону Хекматьяра против нас. Мы им чужие.
В свое время Абу был в лагере беженцев и хорошо знал — насколько чужие. Очень унизительно — когда у тебя есть деньги, но любой немытый полицейский может тебя ударить и отнять их и ему за это ничего не будет. Потому что ты никто.
— Допустим — кивнул президент — а если мы скажем пуштунам, что Хекматьяр сговорился с Пакистаном, чтобы не отдавать Афганистану землю, которую он должен отдать по праву? Что тогда будет?
Это был экспромт. Но очень сильный, поразительно сильный экспромт. Те, кто сидел в этой комнате — отчетливо понимали, что будет.
Первым заговорил Абу — остальные по тем или иным причинам молчали. Лаек, например — кусал губы, что он первый это не придумал. Но он не был разведчиком, он был всего лишь поэтом…
— Это мудрая мысль, эфенди… — сказал Абу — если мы так скажем, если Пакистан так сделает — то все пуштуны будут на нашей стороне, а Хекматьяр и Раббани и все те, кто посмеет воспротивиться воле пуштунского народа — станут его вечными врагами и будут, в конце концов, убиты.
— Мы пуштуны — сказал президент — помните это всегда. Кем бы мы ни были — все равно мы пуштуны.
— Тогда может быть, отложим вопрос о распределении портфелей до Лои Джирги? — предложил прозорливый Лаек. Он помнил реальные результаты голосования за Наджибуллу — тридцать три процента, и это когда "народ и партия едины". В условиях отсутствия господства НДПА и допуска к голосованию представителей враждебных племен и партий — Лаек не без основания рассчитывал на то, что он и будет той компромиссной фигурой, которая устроит всех.
А потом… А потом — будет потом.
— Решить надо сейчас — воспротивился один из моджахедов — надо договариваться сейчас…
— Не делим ли мы мясо неубитого горного барана? — поинтересовался президент.
— Не делим. Лучше разделить сейчас — нежели потом к бараньей крови присовокупить еще и человеческую.
— Давайте делить… — согласился Президент.
В коридоре Арка — генерал Шапур Ахмадзай технично, пока никто не заметил — отстал. Пройдя по коридору, он толкнул неприметную дверь без таблички, вошел. Генеральный секретарь ЦК НДПА с усмешкой смотрел во двор за отъезжающими машинами через стекло с односторонней видимостью. К брату он не повернулся.
— Прости… — покаянно сказал Шапур
Генсек не ответил. Машины одна за другой выезжали со двора…
— Прости, брат… Не знаю, что на меня нашло.
Генсек повернулся — и наотмашь влепил брату пощечину. Наджибулла занимался борьбой, и удар у него был что надо — брат пошатнулся, едва не полетел на пол. Отшатнулся, схватившись рукой за горящую щеку.
— Я и мой брат — против моего двоюродного брата. Я и мой двоюродный брат против всего остального мира.[31] Забыл?
Во время торговли за должности — генералу Ахмадзаю ничего не досталось. Президентская гвардия и не больше. Пять тысяч человек — в серьезной, по настоящему серьезной заварухе — это ничто…
При разговоре по душам ему обещали пост министра обороны. Вот так.
— Прости, брат…
— Кто из этих наиболее опасен? — спросил президент
— Абу?
Президент покачал головой. Брат никогда не отличался ни остроумием, ни политическим чутьем. Увы… Аллах в роду дал светлую голову одному ему, Мухаммеду.
