мне сегодня накидало начальство, а заодно где-то взять девушку – пожелание начальства такого уровня тоже сродни приказу, не выполнить который чревато различными неприятными последствиями.
Я попытался подумать об этом, но потом плюнул и пошел к метро – без опасений, не оглядываясь по сторонам. Мои коллеги в одни и те же игры, конечно, играли, но это был не тот случай. Со мной они сегодня наигрались вволю.
[1] Семен Цвигун застрелился в январе 1982 года, в возрасте 64 лет. Считалось, что у него был рак легких, с которым он боролся с начала 70-х; некоторые исследователи это опровергали. В свидетельство о смерти записали: «острая сердечная недостаточность».
Глава 7. «Ну о чем с тобой говорить?»
Отыскать в многомиллионной Москве одного кандидата математических наук казалось мне делом очень простым, но заняла эта затея два полных дня, без обеденных перерывов и прочих вольностей с рабочим временем. За это время я успел оформить нужные бумаги, заполучить у Денисова приказ относительно Морозова и поговорить с Серёгой, повинившись, что такое-сякое начальство передало мне одного представителя его контингента. Тот ситуацию понял не хуже меня, но разговор вывел так, чтобы закрепить за мной должок. Я, в принципе, с этим не спорил, поскольку о неформальных взаимоотношениях с коллегами понимание имел, так что расхождение у нас с Ветровым могло быть только относительно величины этого долга. Впрочем, это были приятные хлопоты. Неприятности начались в четверг после обеда, когда выяснилось, что Морозов является секретоносителем, и это очень сильно влияло на всю эту ситуацию. Я уже пожалел, что не отдал его Серёге с потрохами – пусть бы он выпутывался из всего этого дерьма, а я бы в это время агитировал Ирину за советскую власть. Но, как правильно говорят в народе, попала собака в колесо – пищи, но беги. Я и побежал. Прямиком в отдельное конструкторское бюро имени товарища Миля, которое находилось в Сокольниках.
Начальника секретной части КБ звали Василий Иванович. На актера Бориса Бабочкина он похож не был, но войну прошел – был сапером, на Курской дуге потерял все пальцы на правой руке, после чего и поселился в первых отделах различных предприятий. Сейчас ему было хорошо за пятьдесят, дело своё он знал туго, но ответить на вопрос, почему согласовал прием на работу Марка Морозова, с ходу не смог.
– Ах, этот, – стукнул он себя культей по лбу, когда добыл из несгораемого шкафа соответствующее личное дело. – Погромист, – хмыкнул он. – Рассчитывает всякое по заданиям наших конструкторов. Они ему формулу, а он им – готовые циферки. Раньше-то всё вручную считали, но потом сначала одну дуру поставили, а сейчас целую залу под новую отвели, как для какой-то барыни. Что тут скажешь... С расчетами этот Морозов хорошо управляется, а в секретные дела его не пускают – думаю, он и не знает, что и для чего считает. А считать в этом деле много надо – и тепловые режимы, и материалы соответствующие. Я сам-то без образования, только ускоренный курс в войну осилил, звездочку на погоны получил – и под Обоянь, танкоопасные направления минировать. Но кой-чего нахватался, с этим не поспоришь. Я сам ещё с Братухиным тут начинал, с тех пор под всеми главными конструкторами походил. Сейчас вообще всех вертолетчиков тут собрали, государству, наверное, так удобнее. И в Люберцах место под новый завод выделили.
«Дура» – это советский совсем не персональный компьютер БЭСМ-6, какой-то аналог, кажется, американского гроба от IBM. Его программирование требовало определенной сноровки – сначала нужная формула переносилась на карточки-перфокарты, эту программу вводили в память машины вместе с переменными, после чего получали готовый результат. Потом цикл повторялся с новыми переменными – и так до полного удовлетворения разработчика. Формулы, насколько я знал – и насколько знал «мой» Орехов, – были зубодробительные, но совсем недавно конструкторы действительно обсчитывали их вручную. И ничего – и вертолеты летали, это КБ уже МИ-8 выпустило и к Ми-24 присматривалось, и ракеты в космос тоже, пусть и не всегда с первого раза. Впрочем, последнее, судя по событиям из будущего, от мощности и удобства компьютеров не зависело абсолютно. [1]
В принципе, я был согласен с Василием Ивановичем. Компьютерные расчеты, которые велись в интересах наших конструкторов самых лучших в мире вертолетов – последнее, что могло заинтересовать западные разведки. Вот характеристики будущей техники, особенно перспективной, близкой к принятию на вооружение – могли. А расчеты... впрочем, отметать эту версию с ходу я не стал. Агенты ЦРУ и МИ-6 коварны и могут заходить с разных сторон.
– То есть он не замечен в каких-то подозрительных расспросах или чем-то подобном? – уточнил я.
– Да не, этого точно не было, мне бы доложили, – подтвердил Василий Иванович. – К тому же... эх, не хотел этого говорить, но чего уж... не с кем ему разговоры разговаривать. И с ним никто близко не сходится, и он как-то особняком от ребят и девчат, как бирюк, на работе никогда не задерживается, отсидит своё – и бежать на проходную. В семнадцать ноль ноль уже пропуск сдает.
Я понимающе кивнул. Для этого программиста понедельник точно не начинался в субботу. У него была другая, более интересная жизнь за пределами КБ Миля, где он получал минимальную зарплату, которой с трудом хватало на жизнь. Ну а друзья на воле, что у него были, возможно, и не знали, что он работает на очень секретном производстве. Хотя, может, и знали – но у них были другие задачи, которые не включали шпионаж за изготовителями советских вертолетов. Или же этот Морозов был настолько никчемным, что привлекать его к шпионской деятельности настоящие агенты ЦРУ попросту побоялись. В любом случае, копать под него мне предстояло в других местах.
– А что он за человек в целом? – спросил я. – Общие впечатления?
– Неприятный, – поморщился Василий Иванович. – Ему сейчас чуть за сорок, но выглядит так, словно глубоко за пятьдесят... даже хуже меня. Рассказывал, что болел в детстве часто, причем серьезно – туберкулёз или что-то подобное, в школу не ходил толком. В институт его не сразу взяли... но тут, я мыслю, он сам дурак – конец сороковых, в стране с космополитами борются, а он в МГУ полез. Потом одумался, в автомеханический институт пошел, и
