Последствия битвы были ужасны. Тысячи убитых и раненых усеяли истерзанную гору. Жена Шамиля Джавгарат погибла с младенцем на руках. Погиб его дядя Бартыхан. Сестра Шамиля Патимат закрыла платком лицо и кинулась в пропасть.
"…В два часа пополудни на обоих замках развевалось русское знамя, рапортовал Граббе. — 23 августа два батальона Апшеронского полка брали приступом нижние пещеры, в которых засели мюриды, и истребили всех тех, которые не решились немедленно сдаться… Потеря неприятеля огромна: 900 тел убитых на одной поверхности Ахульго, исключая тех, которые разбросаны по пещерам и оврагам, с лишком 700 пленных и имущество осажденных, множество оружия, один фальконет и два значка остались в наших руках…"
СПАСЕНИЕ ШАМИЛЯ
Но еще несколько дней в подземных укрытиях и пещерах шли бои. В одной из этих пещер отбивался от штурмующих и Шамиль с несколькими мюридами, женой Патимат и сыном Гази-Магомедом. В период ночного затишья им удалось перекинуть над узким ущельем бревно, по которому около тридцати человек перебрались на другую сторону. Раненого в ногу сына Гази-Магомеда Шамиль перенес на себе. Там их встретила засада, но горцам удалось пробиться через кордон и уйти в горы.
Уже почти добравшись до безопасного места, они наткнулись на конный дозор своих земляков-гимринцев. Но это были отступники во главе с аульской знатью, которая весьма пострадала от Шамиля и имела к нему свой счет. Видя, что силой пробиться уже не удастся, Шамиль вышел вперед, назвал гимринцев по именам и поклялся, что его сабля настигнет каждого, кто посмеет встать на его пути. Слова Шамиля и блеск его сабли, хорошо известной своей необычайной величиной и беспощадностью, смутили отступников. Они не посмели напасть на Шамиля и позволили пройти его небольшому отряду. Изнемогая от голода и усталости, помогая друг другу, возвращаясь за отставшими, они уходили все дальше. Раненого сына Шамиль нес на себе. Жена Шамиля, Патимат, которая вскоре должна была родить, проделала весь этот тяжкий путь безропотно. Только когда она теряла сознание и не могла идти, все останавливались, стараясь добыть хоть немного воды. Жажда заставляла их пить росу, скопившуюся в следах животных.
Однажды утром они обнаружили, что их окружает отряд горцев. Но в этот раз ими оказались люди, преданные имаму. Их накормили, дали отдохнуть и проводили дальше. Шамиль направился в сторону Чечни.
Сын Шамиля Джамалуддин, которого Граббе в письме военному министру А. Чернышеву называл "мальчиком бойким и свыше лет умным", был увезен с Кавказа и определен сначала в 1-й Московский кадетский корпус, а затем в Александровский кадетский корпус для малолетних сирот в Царском Селе, где был мусульманский священник.
"ПОСМОТРИМ, ЧТО ДАЛЬШЕ БУДЕТ"
Победу над Шамилем в Петербурге встретили с ликованием. На участников экспедиции посыпались награды. Головин получил чин генерала от инфантерии, Граббе — звание генерал-адъютанта и орден Святого Георгия второй степени, остальные участники похода — специально учрежденные серебряные медали с надписью "За взятие штурмом Ахульго".
Штурм этот остался в истории столь значимым событием, что правительство решило увековечить его посредством живописи. На исходе века работа была поручена Францу Рубо, который создал сначала ряд картин, а затем и целую панораму
"Штурм аула Ахульго". Панорама имела большой успех в Европе и России, принесла автору звание академика, орден Святого Михаила и новые заказы. После «Ахульго» Рубо написал панорамы "Оборона Севастополя" и "Бородинская битва".
Образ Шамиля и события Кавказской войны нашли отражение и в произведениях множества других художников, среди которых были такие корифеи, как И. Айвазовский, Г. Гагарин, М. Врубель, Н. Пиросмани, Е. Лансере.
Граббе уверял Николая I в полном «успокоении» Кавказа и окончательной гибели мюридизма, а самого Шамиля объявил "бесприютным и бессильным бродягой, голова которого стоит не более 100 червонцев". В докладе с места военных действий Граббе писал: "Не сомневаюсь, что настоящая экспедиция не только поведет к успокоению края, где производились военные действия, но отразится далеко в горах Кавказа, и что впечатление штурма и взятия Ахульго надолго не изгладится из умов горцев и будет передаваемо одним поколением другому. Партия Шамиля истреблена до основания; но это только частный результат, гораздо важнейшим считаю я нравственное влияние, произведенное над горцами силой русского оружия…"
Полагая, что настало время, "когда горцы не должны уже более обманывать начальство призраком покорности", Граббе обещал составить проект системы управления горскими племенами и решительно претворить его в жизнь.
На докладе Граббе и Пулло военный министр Чернышев сделал помету: "…Одного недоставало к славе оной — это взятия Шамиля, он успел скрыться. Теперь желательно знать, как ген. Граббе полагает воспользоваться как естественными, так и нравственными выгодами сей экспедиции".
Усомнился в полном успехе и император, наложивший на полях доклада резолюцию: "Прекрасно, но жаль очень, что Шамиль ушел; и признаюсь, что опасаюсь новых его козней, хотя неоспоримо, что он лишился большей части своих способов и своего влияния. Посмотрим, что дальше будет".
ШАМИЛЬ В ЧЕЧНЕ
Молва о великом сражении на Ахульго достигла Чечни раньше Шамиля. Его встречали как героя, оказывали почести и старались превзойти друг друга в гостеприимстве. Немало жертвенных овец и быков было заколото в ознаменование чудесного спасения Шамиля. Шамиль старался нигде долго не задерживаться, полагая, что погоня если и не настигнет его самого, то способна повредить принимавшим его людям. Жители Беноя не хотели отпускать Шамиля, считая свой аул совершенно недоступным для чьих-либо покушений. Здесь Шамиль оставался некоторое время. Здесь родился и его сын Магомед-Шапи (Магомед-Шефи).
Затем Шамиль перебрался в Ведено, а оттуда в Шатой. Сюда начали стягиваться его уцелевшие мюриды, наибы и уважаемые предводители чеченцев. Знаменитые храбрецы Шугаиб Центороевский и Джавад-хан Даргоевский старались ободрить Шамиля, обещая, что взамен павших товарищей он найдет в Чечне новых друзей, которые будут ему верной опорой.
В тот период еще одно несчастье опечалило горцев: скончался их духовный вдохновитель и наставник шейх Магомед Ярагинский. До последних дней он поддерживал Шамиля и борьбу горцев, служа живой связью с благодатью шейхов Золотой цепи. Шейх Ярагинский был похоронен на кладбище аула Согратль, и могила его с тех пор считается священной.
Духовное руководство горцами принял на себя преемник Ярагинского — шейх Джамалуддин Казикумухский.
ИЛЛЮЗИИ ГРАББЕ
Затишье, воцарившееся в горах после Ахульго, подвигнуло Граббе на энергичное введение в крае новой системы управления. Чечню и Дагестан он разделил на приставства, назначил управлять ими надежных людей. Он объявил горцам, что не хочет полупокорности, потребовал полного подчинения, выдачи аманатов и по одному хорошему ружью с каждых десяти домов. Им также было ведено "не давать убежище абрекам и мюридам и отказаться от всякого участия в пагубном учении Шамиля". Без дозволения начальства даже запрещено было переходить на жительство из одного аула в другой. Сверх того горцы были обложены всевозможными податями и повинностями. А произвол чиновников, грабежи и реквизиции скота стали повсеместным явлением. Вместе с тем Граббе понимал, что одной лишь силой оружия "нельзя дойти до покорения гор", и в будущем предполагал перейти к мерам экономическим, дабы продемонстрировать горцам выгоды его благоустроенного правления. Однако на первых порах считал необходимым утвердиться в крае крепостями и поселениями, чтобы, контролируя поля и пастбища, поставить население в полную от себя зависимость. Это, по замыслу Граббе, должно было вынудить горцев постепенно сложить оружие и привести их к совершенной покорности.
Первые результаты новой системы вселяли оптимизм. Но это была лишь видимость покорности. Если кто и отдавал добровольно оружие, то старое и никчемное. В аманаты старались выдать людей, от которых общества и сами мечтали избавиться. Начальство на местах подкупалось или запугивалось. Скот или угонялся в безопасные места, или его предпочитали резать и сушить мясо впрок, чем подвергать опасности конфискации. А самые невероятные и пугающие слухи о грядущем поголовном разоружении, введении воинской повинности и даже запрещении женщинам носить шальвары приводили к тому, что целые аулы, не спрашивая никакого начальства, уходили в недоступные горные леса и примыкали к Шамилю.
Дело кончилось тем, что чеченцы предпочли приставам власть Шамиля и 8 марта 1840 года провозгласили его своим имамом. Приняв это звание, Шамиль не замедлил развернуть самую энергичную деятельность. Слава героя-мученика, восставшего из пепла Ахульго, привлекала к имаму все новых приверженцев. Влияние имама стремительно возрождалось и скоро распространилось далеко за пределы Чечни. Горцы вновь взяли в руки оружие. Окруженный сильной охраной, Шамиль объезжал аул за аулом, поднимая людей на новую борьбу. Многие из назначенных приставами старшин приходили к Шамилю и разбивали перед ним старшинские значки. Реальная власть, миновав приставов, вновь оказалась в руках шамилевских наибов, число которых теперь еще более возросло. Восстанавливалась административная система Имамата и вводились новые законы.
