Вывоз зерна являлся одним из главных предметов прусской торговли, так как несмотря на густоту население, страна производила больше хлеба, чем потребляла. Это объясняется господством мелкой земельной собственности, возникшей благодаря тому, что орден очень рано отказался от дачи крупных владений. Если в наши дни слишком мелкая собственность является препятствием для развития земледелие, то крупная собственность была бы пагубна в то время, когда не существовало машин, когда сельскохозяйственное счетоводство было очень несовершенно и пути сообщение неудовлетворительны. Эксплуатация лесов была прибыльна. Дерево вывозилось в виде кольев для заборов или луков; кроме того в лесах добывали смолу, поташ и золу. Сверх той дичи, которая встречается в прусских лесах и теперь, охотники били там зубра, медведя, волка, бобра, белку и куницу; дичи было так много, что она шла даже на провиант для армий. В лесах, наконец, собирали мед диких пчел, и этим промыслом жили многие деревушки, расположенные у входа в пустыню, как называли тогда обширное, покрытое лесом пространство между Пруссией и Литвой — опасную область, где охотника, рыболова и пчеловода подстерегали разбойники. Гроссмейстер часто отправлялся туда с многочисленным конвоем и приглашал соседних князей на большие охоты, которые длились иногда целые недели.
В Пруссии промышленность не была привилегией городов, так как замки ордена нуждались в ремесленниках. Многочисленные мельницы служили не только для помола зерна: их двигательная сила находила себе разнообразнейшее применение. Рыцарям принадлежало 390 мельниц, на которые они не щадили издержек: некоторые из этих основательных сооружений стоили от 20 до 30 тысяч талеров, и помол, производившийся на них, можно определить в 300 000 гектолитров, что достаточно было для прокормления более 560 000 человек. Список ремесел тот же, что и во всех странах: булочники, мясники, сапожники, пивовары в огромном числе — в одном Данциге их было 476; цирюльники и хирурги, медики, визиты которых оплачивались дорого и между которыми бывали специалисты по каменной и глазным болезням; аптекаря-кондитера, приготовлявшие сласти, которые рыцари забирали с собой в поход; судостроители — известны случаи продажи суден англичанам и фламандцам; морские и речные лодочники. Для работы по управлению орден держал писцов и землемеров; для своих праздников — певцов, мимов, шутов, вожаков медведей, словом всех средневековых придворных забавников; для своих церквей и замков — строителей органов, скульпторов и живописцев, получавших иногда очень щедрое вознаграждение; так одному мариенбургскому живописцу было раз заплачено за картину 2880 талеров.
Прусская торговля в XIV столетии находилась в цветущем состоянии. Ордену нетрудно было направить через Пруссию транзит товаров, шедших из Польши и Южной России к берегам Балтийского моря. Несмотря на то, что польские и русские города едва начинали развиваться, там уже успело водвориться множество немецких семей: так во Львове их насчитывалось 1200. Немецкие колонисты в Пруссии и немецкие колонисты в Польше легко вошли между собой в соглашение. Кроме того орден нашел лучшее орудие торговой пропаганды в своей единообразной и надежной монете. В XIV в. его монета проникла во все северные провинции Польши и получила там полные права гражданства. Таким образом у Торна, расположенного на южной границе Пруссии, завязались очень оживленные сношение с Краковом и Галицией, и торговый путь с запада на восток пошел через Пруссию. Силезские города были полны немецкими колонистами, которые отправляли товары в Россию и вывозили оттуда ее произведения, и когда польский король Казимир закрыл для бреславских горожан путь через свое государство, то они, заключив договор с орденом, стали ездить через Пруссию. В Средние века самые короткие дороги вовсе не были самыми удобными, и объездом можно было сильно сократить путь, если он проходил по стране, где не было ни междоусобных войн, ни разбойников. Польский король, жалуясь, что орден отвлекает к себе движение и таким образом уменьшает его королевские доходы, дает этим самым похвальный отзыв тевтонскому правительству. Но главное торговое транзитное движение шло с юга на север по естественному пути, Висле. Орден запрещал иностранцам плавание по этой рек, и корпорация привислинских судохозяев, учрежденная с его согласия, получила от него большие льготы на условии построить все пристани на правом, т. е. на прусском берегу реки. Эта монополия раздражала поляков; но Висла была самым коротким и в то же время самым безопасным путем к Балтийскому морю, и польским купцам приходилось вверять свои товары прусским судохозяевам.
В языческую эпоху торговля собственно прусской области — само собою разумеется, почти ничтожная — состояла в ввозе соли и железа и вывозе янтаря и куньих шкур. С превращением Пруссии в культурную страну она стала поразительно расти. Сначала Пруссия питалась польским хлебом, но в XIV в. она сама уже вывозить зерно, лесные продукты и даже некоторые произведения промышленности, как например, мариенбургские серые сукна.
Крупная торговля в Пруссии находилась в руках городов, принадлежавших к Ганзе.[16] Этот обширный союз, обнимавший собою все города тех стран, которые говорили на нижненемецком наречии, распадался на четыре округа: прирейнский, где столицею был Келен; саксонский, главными городами которого были Магдебург и позднее Брауншвейг; вендский, где господствовал Любек и прусский, где Данциг не замедлил затмить собою Торн. Эти два последние города разбогатели ранее других, потому что Балтийское море было тогда самым рыбным в Европе. Семга и угорь кишели в устьях рек, и сельдь проплывала ежегодно через Зунд в бесчисленном множестве. Страсть к приключениям и религиозный пыл играли, без сомнения, крупную роль при колонизации берегов Балтийского моря, и нужно отвести важное место в истории папским буллам, увещевавшим христиан идти на завоевание царства св. Девы; но не следует забывать и о селедке; сельдь тоже была важным историческим лицом, очень своенравного характера, и ее причуды не раз до глубины души волновали весь северный мир и стоили жизни тысячам людей. До конца XII в. она шла вдоль померанских берегов, где ее было такое множество, что стоило бросить в море корзинку, и она оказывалась полна рыбы. Тогда возвысились Любек, Висмар, Росток и Стралезунд. В ХШ в. рыба, изменив путь, пошла мимо Шонена и норвежских берегов; северные моряки последовали за ней, и ганзейцы, дав ряд сражений англичанам, шотландцам и голландцам, разрушив множество датских крепостей и пустив ко дну немало иностранных кораблей, удержали за собой поле битвы.
Лов сельдей положил начало благосостоянию прусских городов. Они являлись владельцами части знаменитого рыболовного учреждения в Шонене, который был отвоеван себе ганзейцами и превращен в укрепленное место. Каждый город, или каждый союз городов имел там свой квартал, отделенный от других оградой и управляемый законами родины. Там был ряд каменных домов, где солили и коптили рыбу, и множество деревянных кабаков и лавок. Церковь и кладбище, помещавшиеся в центре, были общие. Во время рыбной ловли, между праздниками св. Иакова и св. Мартина, флотилии Северного и Балтийского морей причаливали к Шонену. Тогда днем и ночью по всему побережью, при свете солнца или факела, рыбак без устали закидывал свои сети, а на берегу между тем непрерывно стучал бочарный молот. Шонен служил также рынком, куда стекались всякого рода товары; туда привозили южные материи и вина и восточные пряности. По окончании кампании колонисты исчезали, и в Шонене оставались лишь гарнизон солдат, да те страшные собаки, которых ганзейцы дрессировали для охраны своих факторий.
Прусские ганзейцы встречаются и в Новгороде, где немцы теснились в укрепленных кварталах св. Олафа и св. Петра, наваливая тюки товаров внутри самих церквей в таком количестве, что едва оставалось немного свободного места у алтаря. Подчиняясь правилам, напоминающим монастырский устав, эти колонисты ели в определенные часы за общим столом, ложились спать, как только сторож прокричит, что пришло время тушить огни, и выходили из дому только по делам; им запрещено было ходить в чужие кабаки и нельзя было приводить с собой вечером в квартал незнакомого человека; впрочем, собаки сами не пускали в свой квартал никого чужого. На другом конце Европы прусские корабли ежегодно отправлялись в залив Бургнев за солью, которая считалась лучшей для солки сельдей; сюда купцы тоже привозили с юга вина, плоды, шелк, и на побережье устраивались большие ярмарки. В Лондоне на долю прусских городов приходилась третья часть торговых оборотов Ганзы. О тогдашнем богатстве и могуществе этих городов можно судить по тому, что на них падало обязательство выставлять третью, часть наличного состава ганзейского войска во время жестоких войн с пиратами и северными королями. Еще и теперь ряд памятников свидетельствует об их прежнем величии, и ратуши прусских городов не менее замечательны, чем рыцарские замки и церкви.
