Тем не менее, когда они вновь отправились в путь, улыбка эта исчезла. Тара выглядела серьезной и немножко напуганной, пока лошади поднимались вверх по склону к воротам замка.
Когда Тара впервые увидела его — башни и укрепления, возвышающиеся на фоне неба, — у нее даже дух перехватило от восторга.
Мистер Фолкерк, казалось бы, привык к виду замка, но и он заново восхищался этой величественной красотой всякий раз, когда возвращался домой из долгой поездки.
С одной стороны, зрелище замка внушало трепет. С другой, было в нем что-то столь прочное и неизменное, что для всех членов клана он являлся символом защищенности и уверенности в будущем. Это понимал и мистер Фолкерк, который вовсе не был Мак-Крейгом.
Казалось, будто само присутствие замка было гарантией их существования.
Мистер Фолкерк с горечью подумал о том, что те, кто изгнал горцев с их родной земли, не дал им взамен ничего, кроме чувства отчаяния: отныне шотландцам предстояло жить в мире, где у них не осталось даже надежды.
Но замок Аркрейг служил олицетворением всего, что заставляло шотландцев гордиться той кровью, которая текла по их жилам.
Сама его мощь и стабильность свидетельствовали о том, что люди не напрасно гибли за свои убеждения и свою землю.
Еще один небольшой подъем, и карета подъехала к воротам замка.
Кучер лихо осадил лошадей. Уж он-то не сомневался, что молодежь еще обзавидуется тому, как ловко он управлялся с лошадьми всю дорогу до замка.
— До чего ж он… большой.
Это были первые слова Тары, сказанные ею за десять минут.
Мистер Фолкерк ободряюще улыбнулся ей в ответ:
— Ты еще привыкнешь к нему. И не забывай: каким бы большим он ни был, это твой дом. Как, впрочем, и мой.
Тара тоже улыбнулась ему, хоть и немного нервно. Дверца кареты распахнулась, и слуги с радостью приветствовали управляющего — по всему было видно, они уважали его и относились в нему с почтением.
У Тары взяли ее черный плащ, и она зашагала вслед за мистером Фолкерком по широкой каменной лестнице.
По пути ей удалось бросить взгляд на головы оленей, украшавшие просторный коридор, на щиты и палаши, вывешенные над камином. С перил лестницы свисали знамена; некоторые из них были порваны в битвах.
Во рту у Тары пересохло от волнения, а сердце колотилось, как сумасшедшее.
Слуги в килтах напоминали ей солдат, а величественный мажордом произвел на нее столь сильное впечатление, что она не удивилась бы, узнав, что это и есть герцог.
Еще в трактире, перед тем как спуститься к чаю, она позаботилась о том, чтобы переодеться в чистое платье. До этого она рассчитывала на то, что сможет поменять одежду, как только прибудет в замок, а потому уложила платье на самый верх.
Переодевание не заняло у нее много времени. Смывая пыль с лица, Тара, как и мистер Фолкерк, подумала о том, что уже не выглядит такой костлявой и истощенной, какой была в приюте. Да и чувствовала она себя гораздо лучше, чем раньше. Изнеможение, из-за которого она порой с трудом держалась на ногах, исчезло. И неудивительно, ведь причиной его было не что иное, как голод.
С каждым новым днем она ощущала прилив сил. Да и вечером, укладываясь в постель на постоялом дворе, уже не испытывала привычной усталости, что позволяло ей прочесть хотя бы главу из книги, позаимствованной у мистера Фолкерка.
В глубине души Тара боялась, что, если ей не хватит сил на работу в замке, герцог отошлет ее назад, в Лондон — или, еще того хуже, в какой-нибудь шотландский приют. Будет просто ужасно, если она не сможет справиться со своими обязанностями. Более того, поскольку она была безымянной сиротой, ее не смогут просто отправить домой, чтобы она подыскала там другую работу. Так что ей придется самой искать себе место, а единственные рекомендации она могла получить только из приюта, который принадлежал герцогу.
«Я не опозорюсь! Этого не произойдет!» — сказала себе Тара, разглядывая свое отражение в зеркале трактира. Не в силах справиться с тревогой, она натянула на голову серую шапочку. Бока ее плотно закрывали уши. По мнению Тары, это было серьезной ошибкой, поскольку некоторые детишки в приюте плохо слышали, а шапочка лишь ухудшала их положение.
Впрочем, сама она не могла пожаловаться на недостаток слуха. Однако этот странный головной убор выглядел крайне непривлекательно. Оставалось лишь надеяться, что герцог разрешит ей одеваться, как всем остальным, и она уже не будет выделяться среди прочих слуг.
Сейчас, стоя на лестничной площадке рядом с мистером Фолкерком, она ощущала на себе любопытные взгляды и понимала, что ее серое унылое платье должно казаться очень невзрачным на фоне ярких тартанов и блестящих пуговиц.
— Вы получили распоряжения его светлости, сэр? — почтительно уточнил мажордом.
Мистер Фолкерк величественно кивнул.
Только сейчас Тара заметила перемену, которая произошла с ним с момента возвращения в замок. Теперь в его поведении было нечто неуловимо властное, чего в нем не было, пока они были вдвоем, и это напомнило ей, что он как управляющий герцога был наделен весьма существенными полномочиями.
Из-за огромной дубовой двери доносился шум человеческих голосов, однако разобрать, о чем там говорили, ей так и не удалось, несмотря на ее острый слух.
Мистер Фолкерк за это время так и не проронил ни слова. Тара тоже стояла в полном молчании, ощущая, как волнение подкатывает прямо к горлу, перекрывая прочие чувства.
И тут прозвенел колокольчик — так громко, что она чуть не подпрыгнула от испуга.
Мажордом глянул на мистера Фолкерка и потянулся к ручке двери. Распахнув ее, он торжественно возвестил:
— Мистер Фолкерк, ваша светлость!
Управляющий прошел вперед, Тара последовала за ним. Огромные покои поразили ее блеском и яркостью красок. Но затем взор ее упал на мужчину, который стоял поодаль от остальных, и она тут же догадалась, что это и есть герцог.
Он полностью соответствовал ее ожиданиям и даже был еще более представительным. Казалось, будто он возвышается не только над сидящими здесь же шестью мужчинами, но и над самими покоями. Тара и представить не могла, что мужчина может выглядеть столь импозантно.
Наслушавшись описаний мистера Фолкерка, она, конечно, могла предположить, что герцог — человек весьма привлекательный. Однако она не ожидала встретить настоящего красавца с точеными чертами лица — лица, на котором явственно отражались гнев и презрение.
Напряжение, царившее в комнате, было физически ощутимым.
Тара решила, что оно должно исходить от других джентльменов, сидевших тут же на стульях. Все они повернули к ней головы и разглядывали ее с видом, который заставил ее затрепетать.
