Через несколько минут вошла феллашка с вопросом, может ли госпожа поговорить с Синезием?
С раздраженной улыбкой кивнула Ипатия и с глубоким вздохом уселась в свое постоянное кресло.
Очаровательный Синезий вошел в безупречном костюме для визитов и протянул прекрасной учительнице букет роскошных красных роз, сорт которых выращивался исключительно в Индии. Почтительно попросил он разрешения «предоставить в распоряжение своего ученого друга еще одно собрание астрономических сочинений, переведенных по его просьбе с индийского на греческий язык и прибывших с тем же кораблем, который привез и розы в виде ничтожного дара из Азии той, которая на границе Востока и Запада властвует над духом римского народа».
Обычно Ипатию очень мало трогало, когда Синезий обращался к ней с такой преувеличенной лестью, но его прекрасный глубокий голос, его уверенное владение тончайшими оттенками любимого родного языка и, наконец, преданность человека, считавшегося самым прилежным и многообещающим студентом Академии, подействовали на нее, и, против воли, она приветливо приняла то, что в глубине души ей так не нравилось. К тому же давно обещанные и только теперь пришедшие книжные сокровища обещали ей действительно необыкновенное наслаждение. Итак, она сердечно пожала юноше руку, пригласила его сесть и с явным вниманием поставила его розы в прекрасную вазу. Марабу уткнул свой клюв глубоко в громадный букет и немного насмешливо покосился на прекрасного Синезия.
Индийские букеты, индийские книги!.. Осенью все превратится в сено.
Изящно, не надоедая, но и не принижая своих заслуг, рассказал Синезий, как благодаря связям своего семейства смог он оказать этот ничтожный знак внимания. Так как это предприятие увенчалось успехом, он позволит себе уже сегодня заранее сообщить своему ученейшему собеседнику, что скоро, с помощью богов, новый корабль пересечет Индийский океан с еще более ценным грузом, чтобы познакомить великого учителя с малоизвестными трудами. Ему удалось найти путешественника в сказочный Китай, обладающего достаточными математическими знаниями, чтобы перевести замечательные изыскания для той, образ которой осветит тьму самого полного затмения в мире.
– Вы славный мальчик, мой милый Синезий, – сказала Ипатия и положила нежную теплую руку на сложенные руки юноши.
Тогда слезы радости выступили на его глазах, и он сделал быстрое движение, смысл которого поначалу был не понятен прекрасной женщине. Как преступник, подставляющий свою голову под смертельный удар палача, или как нубийский раб, лишь в такой позе осмеливающийся подать своей царице ее кубок, упал Синезий на колени, несколько секунд стоял так, а потом с рыданием спрятал лицо в ее коленях. Приплясывая от удовольствия, смотрел марабу на невиданную картину, ибо тогда еще не было принято, чтобы юноши выражали свои чувства стоя на коленях.
– Что с вами, Синезий? – сказала ласково Ипатия, проводя рукой по его черным кудрям. – Не будьте безрассудны. Выскажитесь, ведь вы обладаете даром речи. А ведь никакое чувство не может быть настолько велико, чтобы слова не могли его…
Ипатия смолкла, внезапно вспомнив свою последнюю мысль, возникшую перед самым приходом этого жениха. Звездный мир был больше всякого искусства света. Розы и чувства не могли быть сильнее языка.
А счастливый Синезий уже поднял голову и показал ей свое влажное от слез лицо.
– Выслушай меня, Ипатия. Я не могу жить без тебя. Где бы я ни был, меня преследуют твои глаза. Я не в силах убить лань на охоте, ибо черные газельи глаза напоминают мне тебя, и я не могу прочитать больше ни одной книги, так как я знаю, что твои глаза смотрели на эти же строчки. Ты похитила у меня и сон, и бодрствование, ты сделала меня счастливым от сознания блаженства жить в одно время с тобой, и ты сделала меня несчастным, так как я не могу жить с тобой, как верующий в тебя – последнюю богиню нашего умирающего народа! Ты не хочешь познать власть любви, госпожа, ты, знающая все иное. Испытай меня! Прикажи, и я начну носить камни для твоего дома, как последний раб. Прикажи умереть за тебя, и я без сожаления уйду в землю, и последний мой вздох будет благодарностью за твою милость!
Марабу медленно отошел в дальний угол комнаты и щелкнул клювом, как будто желая скрыть смех.
– Встаньте, – сказала Ипатия, – или я уйду из комнаты. Садитесь и давайте говорить разумно. Милый Синезий, что это с вами? Вы не грек! Прочтите, что писали циники любви, и вы будете стыдиться своих слез.
– Так вы не знаете любви, Ипатия?
Одним взмахом крыльев подлетел марабу к своей госпоже. Она побарабанила пальцами по его лысой голове и сказала твердо:
– Нет, я знаю настоящую историю.
– Ипатия, – умоляюще произнес Синезий, – если не по-гречески то, что меня пожирает любовь, пока я не умру от нее, как рассказывают о далеких арабах, то называйте меня иудеем или христианином, – но выслушайте. Оживите рядом со мной в своей красоте и смотрите на меня только, как на своего друга. Последуй за мной. Ни один епископ и ни один чиновник не осмелился еще ступить на землю моих бедуинов. Как маленький князь владею я территорией от берегов, где разбиваются вечные волны, до пределов пустыни. Только там, где начинается царство ливийских львов, кончается моя власть. Сто селений трудолюбивого народа принадлежат и повинуются мне. В Киренах стоит мой маленький замок, и бесчисленные слуги ожидают своего господина. Дом не достоин вас! Но как будто, по внушению неведомого доброжелательного Бога, предчувствовали мы будущее и собрали там сокровища научных знаний и искусства, какие вы не ожидаете встретить в диком африканском регионе. Последуйте за мной туда! Здесь вы окружены тайными и явными врагами. Ваш удел – борьба, и время спокойной работы никогда не настанет для вас. У меня в Киренах вы будете мыслить без помех и писать бессмертные книги. Последуйте за мной, и барка, не менее великолепная, чем барка Клеопатры, когда она приезжала сюда встречать повелителя Рима, повезет вас в Кирены, и в течение столетий будут рассказывать, что нашел Синезий из Кирены, чтобы возбудить зависть современников, зависть в том, что ему удалось овладеть первой женщиной мира.
Как во сне сидела Ипатия; напрасно хлопал клюв марабу по ее коленям. Как во сне сказала она:
– Я хотела бы оставить все так, как есть, и если бы я решилась последовать за вами, то и тогда я должна была остаться тем, что я есть. Никогда, никогда не должны вы требовать от меня, чтобы…
Синезий вскочил.
– Госпожа! Богиня! Требуй, что хочешь, назови себя моей супругой, и никакое условие не будет слишком тягостным, если им я могу купить твою близость…
Ипатия оглянулась. Тихо шевельнулось в ее сердце странное чувство, и так же тихо появилась на губах легкая улыбка. Насколько не похож на Вольфа был этот Синезий! Как искренне признавал он права самостоятельной женщины, как трогательно хотел удовольствоваться духовной близостью, Как благодарна должна она быть ему. Если она примет его предложение, тогда у нее будет еще друг, кроме марабу, – человек, и прекрасный, благородный, знатный человек, товарищ. Она закрыла лицо руками, не понимая, почему при этих благодарных мыслях ее глаза остались сухими.
Неожиданно на лестнице раздался шум, послышался недовольный голос феллашки, потом ее брань, крики, и внезапно в комнату ворвался Вольф.
– Ты прямо с попойки? – сказал Синезий холодно.
Лицо Вольфа покраснело, глаза потемнели, он с трудом владел собою. За поясом торчали два длинных кинжала, а на боку висела тяжелая сабля.
– Безразлично, пришел ли я из кабака, или из могилы. Я приношу весть о борьбе. Ты разве не слышишь запаха крови, Синезий, ты ведь охотник? Архиепископ опять готовит удар против нас, истинных христиан, да и против вас, Ипатия. Двое из наших замучены насмерть. Они ничего не выдали. Правда, это вас не касается, для вас все христиане одинаковы. А для Кирилла тоже все еретики одинаковы – и греки, и христиане. И один убийца из числа попов получил приказ передать в распоряжение епископа еретичку Ипатию. Для проведения суда. Он отказался, так как он – мой друг. Второй пытался проникнуть сюда ночью. Ну, он не сможет больше рассказывать, кто-то сделал его немым. Третий найдется не скоро, так как ваша стража, Ипатия, на военном положении. Взгляните.
Ипатия подошла к окну, бледная и смущенная. Но она улыбнулась вновь, когда ее тридцать рыцарей послали ей приветствие. Овладев собой, она возвратилась в комнату и сказала Вольфу:
– Я должна, безусловно, поблагодарить вас. Но ваши заботы излишни. Я не чувствую за собой вины и могу, кроме того, положиться на защиту наместника. Орест не предаст меня.
– Наместник бессилен против этого попа. Он будет не в силах воскресить вас. Такие чудеса делает только церковь. А живой он не вырвет вас у епископа, если вы попадетесь на суд его дьявольской своры. Так обстоит дело и с нами, Ипатия. Отдайтесь нашей защите, защите истинных христиан. Я не обещаю вам, что мы победим. Но вы одиноки, а нас много. А пока жив хоть один из нас, ни один волос не упадет с вашей головы. Мы решили сражаться за нашего Спасителя, и если понадобится, то и умереть за него. Кто доверится нам, тот находится под надежной охраной.
