страшная казнь определяется грекам, обвиняемым в смертоубийстве или измене; ибо их сажают живых на кол, связан им прежде руки и низринув на землю, где один палач, сидя на осужденном, притискивает голову его, между тем как другой втыкает в проход его кол и вколачивает молотком до тех пор, покуда не выйдет вон чрез грудь или плеча. Поелику же суд во всей турецкой земле не предполагает в рассуждении полного самовластия султанского никакой точно правоты и мог бы чрез то легко ослабить свою силу и взволновать всюду народ, то правление изобрело тут средство содержать оный купно и в трепете и удовольствии, что будто единое токмо зло наказуется, и сие средство состоит: 1) в совершенной противоположности выгод черни и вельмож и допущении последним высасывать дотоле из нее кровь, пока нестерпимая боль не распространится на все общество, в которое время удовлетворяется негодование его смертию сих пиявиц и отписанием в казну их имения; 2) в строгой и повсеместной расправе со стороны тех предметов, кои менее важны для двора, нежели для народа, а особливо в точном наблюдении предписанной законом меры и весу, за нарушение чего никто не избегает тяжкого телесного наказания, которое имеет столь спасительное действие, что можно за товаром, коего цена и доброта известна, и за всякими съестными припасами посылать столь же надежно пятилетнею ребенка, как и совершенно взрослого и расторопного человека.
Письмо Х
О царедворцах и ближних султанских служителях
М. Государь мой!
Слепое повиновение, которое некогда было толь полезно для мужественных султанов в совершении их подвигов, ныне не иное что, как тень величества их последователей, преданных ласкательству и порабощенных неге и любострастию; ибо двор Оттоманский превращен теперь в сущую темницу, наполненную нёвольниками, которые отличаются от каторжных богатыми токмо цепьми: самые братья султанские не лучший имеют жребий и непрестанно окружены стражею, редко их допускающею видеть единокровного своего, целовать полу его одежды и свидетельствовать ему глубочайшую свою покорность. Но коль ни велико тут рабство и коль ни многочисленны способы к его хранению, однако нередко случается, что зависть между самыми стражами султанскими расторгает все узы оного и производит страшные действия в умах буйного и к возмущению весьма преклонного народа.
Правительство изобрело средство противоборствовать сильно сему злу, но средство толико же пагубное, как и самое зло, поелику состоит в умерщвлении душевной бодрости у тех, кои определены занимать первые в государстве степени и места, в чем хотя и великий оказывается успех, но дотоле токмо, пока природа не возбудит в ком смелости на сокрушение оков тиранства. При дворе султанском гордыня имеет престол свой в сердцах одних безобразных евнухов, кои, быв отвержены от всего, что питает дух истинного величия, и не имея ни супруг, ни детей, естественно свирепы и враждуют непрестанно противу прочих чинов и служителей, кои с сокрушением всегда пред ними пресмыкаются; но когда воспримут какую власть, стараются уподобиться им в коварстве и злости и изрыгают обыкновенно лютость свою на безгласных граждан, пока не возымеют случая распространить оной далее. И как всюду почти в восточных странах верховная власть присвоила себе право над животом и имением подданных и единственно блюдет о сохранении оного, не заботясь нимало о жребии частных людей, то и султаны турецкие стараются наслаждаться полною мерою благ, какие только можно вкушать смертным, и содержат для себя народ в невежестве, бедствии и непрестанном страхе. На таковой конец учреждено тут великое воспитательное училище для тех, кои должны быть блюстителями личной безопасности и неизменности образа их правления; устроение оного есть следующее:
Младенцы, помещаемые тут и приуготовляемые для службы султана и для важных государственных должностей, должны быть породы христианской или иноплеменные из дальних стран, кои пленены турками на войне или захвачены татарами, лезгинцами, алжирцами и иными, разбой и набеги производящими народами, и должны быть благообразны и не иметь никаких на теле пороков: прежде принятия обыкновенно предоставляют их визирю, и от его изволения зависит, в котором отделении помянутого заведения быть им должно, и в самом ли Цареграде или предместии оного Перу, либо в Адрианополе, где обретаются главные для них обиталища. По принятии поручаются капа-аге, главе белых евнухов, коим предоставлено иметь о всем, что до них ни касается, бдение, или, лучше сказать, производить над ними всю ту жестокость, какой они вообще причастны.
Первое наставление их состоит в молчании, смирении и повиновении, чему научают не столько нравственными убеждениями, как долгим стоянием на одном месте, постом, частыми ударами по пятам и разными тяжчайшими средствами. Ходжас, первый учитель, внушает им с великим тщанием основания, святость и силу Магометова закона, и когда они в оном довольно успеют, упражняются в изучении аравийского и персидского языков, яко необходимо нужных в отправлении важных в духовном и гражданском чине должностей, и для награждения скудости турецкого языка. Потом бывают наставляемы в конских рыстаниях, борьбе, искусном управлении белым и огнестрельным оружием и разных иных телесных упражнениях, служащих толико же к потехе султанской, как и воинскому званию, не презирая также и разного рода ремесла, а особливо того, которое относится до приготовления уборов для султанской особы, и не исключая музыки, отечественной и отчасти всеобщей истории, правоучения, первых оснований физики, математики, географии и прочих наук, в коих, однако же, самые учителя их, именуемые калфасами, столь недалеки, что с нашими вовсе равняться не могут. Многие обучаются тут итальянскому и французскому языкам, а редкие славенскому, греческому, грузинскому и армянскому, кои сколь ни употребительны во владениях турецких, но при дворе не много уважаются. Касательно же надзирания за их поведением, то оное весьма строго, и евнухи как днем, так и ночью никуда не отлучаются и во время, определенное для сна, ложатся обыкновенно между пятью из них, дабы удобно видеть и слышать могли все, что ни происходит, и отвращать неблагопристойные поступки. В прочем одевают и довольствуют их пищею изрядно, доставляя им потребное к сохранению чистоты и соблюдению здоровья без скудости и излишества.
Из сих воспитанников употребляются сперва к должностям в палатах: кладовой, казенной и столовой, а оттуда избираются достойнейшие в ближние султанские чертоги, где возлагают на них служение по способностям их с званием придворных чинов: селихтар-аги (меченосца), чеюдар-аги (порфироносца), рекибтар-аги (стремянника), эбрикдар-аги (кубкодержца), дзулбентар-аги (челмохранителя), кекхуфор-аги (одеждничего), кезниджяр-баши (хранителя сокровищ), дзангерджи-баши (ловчего), турнакчи-баши (ногтечистца), бер-бер-баши (власобрея) тескерджи-баши (письмоводителя), арсагаляра (приемщика прошений), казна-кебаясы (казначея), килер-кеба ясы (хранителя напитков и всяких лакомств), дуганджя-баши (первого сокольничего), хаз-ода-баши (главного чертогоблюстителя), мукасы-беджи-баши (счетохранителя), капа-агасы
