Подняв себе настроение таким образом, мужчина закончил ужин и встав из-за стола направился к выходу из трапезной. Однако едва он подошёл к дверям и поднял кулак, чтобы постучать, оповестив таким образом Верпетия о своём выходе, как вновь почувствовал приступ того странного оцепенения, что овладело им у монастырских врат. И вновь левая ладонь начала жечь так, словно к ней приложили кусок раскалённого железа. Мануэль с трудом смог поднести левую руку к лицу — крест на ладони вновь сиял алым цветом! Тут инквизитор почувствовал на себе чей-то взгляд, и в следующую минуту его охватил неописуемый ужас — подбородок его сам по себе дёрнулся вверх, и вот, он уже смотрит в глаза самому Создателю!
Если бы он мог, то закричал бы так, как никогда ещё не кричал и, возможно, не закричал бы в своей жизни. Но тело его было словно парализовано и само выбирало, какой его частью мужчина мог управлять в тот или иной момент. Священник закрыл глаза — он страстно желал потерять сознание сейчас, но словно по чьей-то злой шутке, мозг человека, так недавно мечтающего о сне и отдыхе теперь работал с сумасшедшей скоростью, и адреналин не давал Мануэлю не то что потерять сознание, но даже на минуту отключиться от происходящего с ним. Всё было ярким и чётким, и ничто не давало повода усомниться в реальности данного явления.
В очередной раз Мануэль решил прибегнуть к единственно возможному в данном положении средству — молитве. Про себя он начал произносить начальные слова молитвы «отче наш», но почти в то же мгновение в голове его раздался невыносимый крик — казалось, кто-то кричит в неистовом припадке истерики, какой нередко случается у душевнобольных. Не прошло и секунды, прежде чем молодой инквизитор понял — крик принадлежит ему самому и кричит он от дикой боли, пронзившей всё его тело в тот миг, когда он только начал читать святые слова.
Спустя несколько мгновений двери столовой распахнулись, и на пороге появился Верпетий, с белым как молоко лицом. Вместе с ним на крик прибежали ещё трое братьев — все были напуганы страшными звуками, доносившимися из трапезной, где кроме Мануэля никого не было. Но как только высокие двери были отворены, все страдания инквизитора тут же прекратились — как будто их стёрла взмахом руки чья-то могучая воля!
В немом изумлении уставились монахи на бледного, с горящими синими глазами Мануэля, молча представшего перед ними с поднятой, сжатой в правый кулак рукой и левой, поднесённой к глазам, раскрытой внутрь ладонью. Внутри инквизитора неожиданно наступила приятная, охлаждающая воспалённый мозг тишина, и вслед за ней мгновенно протянулась тёмная пелена, спасительно отнимающая сознание после перенесённых страданий. Понимая, что вот-вот упадёт в обморок, Мануэль из последних сил напрягая голосовые связки, прохрипел оторопевшим братьям:
— Синий платок… Сумка… Передайте епископу до зари…
После чего звенящая пустота окутала его, и он рухнул на каменный пол.
Глава 9 Корнетти
Братья успели подхватить несчастного инквизитора — быстрее всех подскочил к нему Верпетий, до сих пор находящийся в недоумении относительно того, что же происходит с этим высокоуважаемым священником.
Светловолосый монах обладал крепким телосложением и приятной наружностью, а потому занимал место негласного лидера среди младших послушников и монахов. На этот раз он также быстро понял, что ему вновь придётся быть главным, ибо ни один из монахов, прибежавших вместе с ним, абсолютно не понимал — что нужно делать, и что здесь вообще произошло, кроме того, что отцу Мануэлю вдруг стало плохо (вполне может быть, что и от нынешней кухни). И что его следует немедленно отнести в лазарет. Когда монахи устраивались поудобнее, чтобы снести священника в больничное крыло, Верпетий успел рассмотреть «пылающий» силуэт креста на его левой ладони. И это ему не понравилось. Мысли об одержимости отца Мануэля вновь заняли главенствующее место в уме молодого монаха, а потому он решил незамедлительно сообщить обо всём происходящем епископу Корнетти, тем более, что тот сам настаивал на скорейшей встрече с ним, и судя по последним словам, должен был передать ему нечто, что находилось в синем платке. Верпетий попросил братьев обождать минуту, и лёгким движением закинул на плечо сумку с вещами инквизитора, лежавшую здесь же, на скамье. Он сделает всё сразу же после того, как убедится в том, что священнику была оказана вся надлежащая помощь.
Как только измождённое тело Мануэля было доставлено в госпиталь, врачеватели, осмотрев его, сказали, что он перенёс очень сильное потрясение, однако серьёзной угрозы его здоровью не предвидится. А потому самое действенное лекарство для него сейчас — это физический отдых и покой. Дав ему сонной настойки, чтобы он спокойно проспал до утра, лекари оставили рядом с ним хорошего послушника. Если бы Мануэль проснулся раньше положенного срока, то увидел бы рядом с собой недремлющего юношу, всегда готового подать стакан воды или позвать главного брата-лекаря. Убедившись таким образом, что жизни инквизитора ничто не угрожает, Верпетий поспешил уединиться на время в своей келье, не забыв при этом прихватить с собой сумку больного. Другим братьям он сказал, что после тяжёлого дня ему также необходимо немного отдохнуть, но он успеет передать епископу вещи Мануэля ещё до того, как тот отправится на покой.
Свою озабоченность этим вопросом Верпетий объяснил монахам тем, что именно он встречал священника у ворот и, следовательно, вина за то, что случилось, частично лежит и на нём — ведь именно он не разглядел в поведении инквизитора признаков грядущего несчастья. Теперь, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед святым отцом, Верпетий готов лично исполнить волю больного, и, кто знает, возможно оказать ему помощь в будущем, если это будет необходимо.
Епископ Корнетти ложился не раньше двух, а то и трёх часов утра, и значит, у Верпетия ещё было время кое в чём разобраться. Прежде всего, он хотел для себя определиться с теми загадочными явлениями, коим стал свидетелем нынешним вечером. А потому ему нужно было немного подумать — в тишине и наедине с самим собой. Церковный колокол только-только отзвонил десять раз, всё было в порядке.
Притворив дверь своей комнаты простым стулом с идеально прямой спинкой (двери в кельях братьев никогда не запирались, так как не имели замков), монах уселся на импровизированную постель из соломы и старого тюфяка, служившего подушкой, и задумчиво обхватил голову руками. Всё, что он сегодня видел, было явно из разряда вещей противоестественных, не могущих происходить со служителями церкви. Сначала инквизитор не мог переступить порог монастыря, потом эти страшные крики и крест… Всё это отдавало Дьявольщиной, и нельзя было допустить, чтобы то, что происходило в обители святого Себастьяна сегодня осталось тайной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
