Этого мне было предостаточно. Она оставила за собой мост, по которому могла вернуться. Облегченно вздохнув, я проводила ее взглядом и собралась идти домой, но наткнулась на Алика. Как он учуял, что книга уже у Лешки?
— Хорошо, что я тебя встретил! — сказал он, подойдя ближе. — У меня есть, что рассказать. Ты забрала книгу?
— По-твоему, я ее в штаны упрятала? Не видишь, у меня даже сумки нет, — в возмущении развела я руками.
— Да кто вас разгадает? Деньги же прячете в бюстгальтере и за резинкой чулок?
— По своему опыту знаешь?
Крот хмыкнул и нырнул во двор. Я осталась снаружи, гадая, что этот гад еще откопал. Мне уже заранее страшно. Не ждет ли меня ку де грас?
Алик не заставил себя долго ждать: сказывалось нетерпение. Только вот, странно посмотрел на меня, заспешив в свою берлогу. Неужели Лешка ему все растрепал? Если да, то уже можно дымиться от стыда.
Когда мы оказались в подвале, мне стало дурно. Я почувствовала себя погребенной в бетонной усыпальнице. В спертом воздухе, прокаленном лампами, висела убийственная смесь запахов.
— Что на этот раз? — полюбопытствовала я, заняв кресло. — Выкладывай. Какие у тебя хаберлеры?
Алик выбрал из разложенных на столе листов нужный и водрузил на нос очки.
— Послушай… «…и тогда белокурая спутница паладина Ядан, увидев тень на стене, испуганно воскликнула: о, боги, я его знаю! Клянусь еловой ветвью, он являлся мне во снах!». Речь идет, как ты понимаешь, о том, кого мы называем автором сей шедевры.
— Я до того момента еще не дочитала. И что с того?
— Ох, Надя! — сокрушенно покачал головой Алик и разве что не постучал пальцем по виску. — Ну разве можно быть такой…? Белокурая Ядан — это ты!
— Разве я связана одной пуповиной не с Темной Львицей — госпожой Элпис? Ты же сам меня в этом уверял! И я в этом, кстати, убедилась!
— Я этого и не отрицаю. Если прочесть «Ядан» с конца слова, то что получится?
— Надя… — выдохнула я и начала внимательнее прислушиваться к кроту.
— Вот именно. Это, во-первых. Во-вторых, по описанию она очень похожа на тебя. Ту тебя, какой ты была, пока не надумала сменить имидж. В-третьих, ее называют провидицей. А знаешь, почему? Да потому, что она читала эту книгу и наперед знает, что будет в жизни героев! Поэтому она сорвалась с места и побежала искать паладина, когда ему грозила опасность. Балда! Когда его намеревалась отравить чародейка Элпис! То есть, ты сама, только в ином воплощении. Получается, Ядан оказалась там уже после того, как ты прочитала книгу! Понимаешь?
— Хочешь сказать, что я попаду в то царство? Моя мятежная душа угодит в клеть книжного плена?
Я не верила ни кроту, ни себе, стараясь говорить с пренебрежением. Но мне почему-то стало холодно. Возникло ощущение, что я стою на краю дышащей морозом бездны и вот-вот оступлюсь.
— Слушай дальше. «…он меня не помнит, но я его узнала!» Эта фраза Ядан свидетельствует о том, что тебе был знаком их зловредный колдун, захвативший власть над королевствами. Ты знаешь их обоих.
— Погоди, а кто второй?
— Тот, кто выткал эту книгу! — вышел из себя Алик, впервые повысив голос. — Кто заточил в ее царство людские души! Ты встречалась с автором, Надя! Или еще встретишься.
— Мы ведь остановились на версии, что книга неведомо как попала сюда из иного измерения! А теперь ты заявляешь, что творец этой книги находится среди нас!
— Он может так же, как и ты, жить двумя параллелями.
Несмотря на то, что в подвале было душно, меня зазнобило. Даже руки припадочно затряслись оттого, что все это происходит на самом деле. Впервые меня ужаснуло то, что я окажусь среди книжных героев. К тому же, в скором времени. То есть, умру молодухой!
«Ядан было около двадцати шести лет, но выглядела она гораздо моложе».
— Надя? — обеспокоился Алик. — Что такое?
— Мне плохо. Принеси валерьянки. Живей!
Алик бросил стопку листов и умчался в свою квартиру. Я откинулась на спинку кресла, пытаясь сладить с дрожью, одышкой, сердцебиением и алыми звездочками. Мне даже показалось, что это и все, что еще немного, и я окажусь на месте Ядан. Только панической атаки мне не хватало! Скоро, чего доброго, заработаю тахикардию.
Я даже не слышала, как вернулся крот. Отдернулась, когда он сунул мне под нос ватку с нашатырем и почти насильно выпоил треть стакана разведенного валокордина. Какое-то время спустя я начала приходить в себя. Увидела сквозь марево сидящего напротив, сжавшего мои руки Алика. На лице — вполне очевидный испуг.
— Ну как, очухалась? — спросил он. — Фу, и напугала же ты меня. Я уж хотел «скорую» вызывать.
— Ты меня когда-нибудь добьешь своими умозаключениями.
Я выдернула из лап крота свои пальцы, вдруг уловив тайный смысл сказанной фразы. А что, если именно он станет моим убийцей в самое ближайшее время? Просто доведет до сердечного приступа! А там и до инфаркта — мышцей дернуть, рукой подать, глазом моргнуть. И никаких следов насильственной смерти! Чистенько, опрятненько, а главное — крот вне подозрений. Неужели мне жить осталось всего ничего, а я так и не узнала, зачем была рождена? Зачем нужно было утруждать медперсонал, детского врача, нянек, учителей, бабушек? Зачем было меня рожать, если в двадцать шесть я уже должна откинуть каблуки?
Хотя, всегда же присутствует процент вероятности. Даже если безумные вариации Алика на тему моей кончины имеют под собой почву, то я могу ведь помереть и старухой, а в царстве вновь буду молода душой! Прыткой Ядан! Но верилось в это с трудом.
— У тебя все? — спросила я крота, медленно выбираясь из кресла.
— Пока, да. Если что нарою, дам знать.
Ага, ненавязчиво подведешь ко второму приступу, подготавливая почву к инфаркту.
— Я тебя провожу. Выглядишь ты неважно.
Не дождешься, — буркнула я, но Алик не понял, что я имела в виду. От сопровождения я вежливо отказалась. Хотелось еще немного пожить, ведь отправиться ad patres никогда не поздно. Заверив, что со мной все прекрасно, я покинула берлогу, с наслаждением вдыхая прохладный воздух. Все небо было заволочено синими тучами. Город, утопая в сером полумраке, затих в предгрозовом ожидании. Запах дождя, звук нарастающего грома, металлический отсвет молний. На ватных, подкашивающихся ногах я брела вслепую и зачем-то села на скамейку остановки. Один за другим подходили, останавливались и ехали дальше автобусы. Люди менялись, напоминая струи ливня: моросили, капали, бежали. Никому не было до меня никакого дела. Я завидовала их обыденной суете и планам, намерениям и незнанию того, что ходят по лезвию ножа. Я же, как ни глупо это звучит, хожу по острию страничного листа, рискуя угодить в параллельный мир.
Посмотрев на остановившийся автобус, я вдруг запрыгнула в него и облегченно вздохнула. Скатилась с горы! Радуюсь тому, что успела оказаться в пыльном «Икарусе», который довезет меня до родного дома, прежде чем я укроюсь саваном. Мне вдруг жутко захотелось повидаться с родичами, выслушать с благоговением нотации, упреки, осуждения. Вдруг всего этого, что было составляющей моей жизни, совсем скоро не станет?
Устроившись на заднем сидении, я смотрела в окно, ощупывая взглядом проплывающий мимо пейзаж. Кто бы мог подумать, как он, оказывается, мне дорог! Мой родной город, столько лет игнорируемая красота, незамеченные детали, до боли знакомые места. Наверное, точно так же начинает прозревать человек, узнавший, что неизлечимо болен, или тот, кому гадалка предрекла несчастный случай. Совершенно иначе начинаешь относиться ко всему, что тебя окружает, лишь когда возникает риск все это в одночасье потерять. Я чувствовала себя приговоренной. И как бы ни старалась отыскать брешь в идефикс Алика, ничего не получалось.
Когда я увидела свою остановку, с которой десять лет уезжала в школу, потом — на курсы и на работу, изнутри кольнуло и, выходя из автобуса, я не сдержала слез. Теперь уже напомнила себе Ядан, любящую всплакнуть по любому поводу. Может, я просто внушаема?
Никогда мой путь от остановки до дома не был таким долгим и болезненным. Минут десять я только смотрела на песочницу, где мы с Либрой и Веркой играли в продавцов и покупателей. Продавали за конфетные фантики состряпанные из сырого песка «пирожные», украшенные камушками или панцирями улиток. У Либры уже тогда проявлялась слабость к подводному миру. Разве она думала в то время, что однажды ее будут называть Русалкой, что она будет носить жемчуг — украшение бабушек? И уходить на темное дно от своей подруги. А Верка? Предполагала ли она, что будет воспитателем и соберется замуж за пятидесятилетнего кавалера? Мы все получили что угодно, но только не то, о чем мечтали.
«Пути господни — неисповедимы», — частенько говорила моя бабушка, только тогда я никак не могла понять суть этой фразы. Да и сейчас не особо врубаюсь. Нечто вроде, от судьбы не уйдешь? Сколько веревочке не виться…? Впервые за десять лет мне стало стыдно перед богом за свое отречение. И за проклятья, и за валявшийся в чемодане крестик. Рекс, умерев, отмучался, потому как долго и тяжело болел. Калека-котенок только бы страдал всю жизнь, если бы выжил. А пацана, что меня тогда кинул, я бы все равно разлюбила. Может, не плакала бы так горько, но пережила бы разлуку. И вот теперь я снова, признав, что Ему с небес виднее, пристыженная, кающаяся, трясущаяся за свою шкуру, возвращаюсь к вере в собственное спасение. Сегодня же, признав, что пути господни неисповедимы, вновь повешу крестик на грудь, затянув потуже ниточную петлю. Пусть ведет меня высший разум, пусть спасет от преждевременной кончины. Пусть убережет от зла. Или хотя бы от маразма.
