– Жить под одной крышей со стареющей истеричкой, я вам скажу, не шутки. Я старался, как мог. Она становилась буйной. Кроме того, она перестала убирать, в доме был развал.
– Я не хочу с вами разговаривать. Мне нужны вещи.
– Все ценное находится в банке. Я предвидел, что Присцилла захочет обчистить дом. Она может получить свою одежду, но, ради бога, не подавайте ей мысли являться сюда лично. А так я буду только рад освободить дом от ее туалетов. Но все прочее я считаю sub judice [13].
– Украшения являются ее собственностью.
– Отнюдь. Она покупала их, экономя на хозяйственных расходах. Я недоедал. Конечно, она делала эти покупки, не советуясь со мной. Но теперь, черт возьми, я рассматриваю их как капиталовложение, как мое капиталовложение. И эту чертову норку тоже. Ладно, ладно, успокойтесь, я буду справедлив к Присцилле, я назначу ей содержание, но я совершенно не склонен делать ей дорогостоящие подарки. Сначала я должен узнать, на каком я свете, – в смысле денег. А присваивать все ценное в доме я ей не позволю. Она убралась отсюда по своей доброй воле. Сама знала, что делала.
От ярости и унижения я почти не мог говорить.
– Вы же сознательно, намеренно выжили ее отсюда. Она рассказывала, как вы пытались ее отравить!
– Просто всыпал ей в тарелку соли с горчицей. Вкус, я думаю, был премерзкий. Всыпал – и сижу смотрю, как она будет есть. Картинка из преисподней. Вы этого и представить себе не можете. У вас, я видел, с собой два чемодана. Я вам вынесу кое-что из ее одежды.
– Вы сняли все деньги с вашего общего счета…
– Ну и что же? Ведь это были мои деньги, верно? Другого источника доходов у нас нет. А она втихомолку тянула фунт за фунтом и покупала себе тряпки. Она на этих тряпках просто помешалась. У нас наверху одна комната до отказа набита ее вещами, и все ненадеванные. Дай ей волю, она бы все пустила на ветер. Ей-богу, не будем ссориться. Вы же мужчина, можете меня понять, и незачем тут поднимать крик. Она обозленная неудачница, да к тому же помешанная и жестокая, как дьявол. Мы оба хотели ребенка. Она сыграла на этом, заставила на себе жениться. Я женился только потому, что хотел ребенка.
– Что вы врете! Вы же требовали аборта.
– Это она хотела сделать аборт. А я сам не знал, чего хотел. Но когда ребенка не стало, я это очень тяжело пережил. Ну а потом Присцилла сказала, что снова забеременела. Гениальная идея вашей матушки. Но это была ложь. Я женился, чтобы не потерять и этого ребенка. А никакого ребенка не оказалось.
– О господи. – Я отошел к камину и взял с полки мраморную статуэтку.
– Поставьте на место, – сказал Роджер. – Здесь вам не антикварная лавка.
Я поставил статуэтку назад, и в это время в прихожей послышались шаги. Дверь отворилась, вошла красивая молоденькая девушка в белых брюках и длинном розовом полотняном жилете, с темно-каштановыми растрепанными волосами, словно только что каталась на яхте. Лицо ее сияло каким-то значительным внутренним светом, а не просто здоровьем загаром. Ей было лет двадцать. В руке она держала сумку продуктами и опустила ее прямо на пороге.
Может быть, я перепутал и у них все-таки был, в конце концов, ребенок? Вот эта девица?
Роджер вскочил и бросился ей навстречу, лицо его смягчилось, губы улыбались, глаза словно стали больше, залучились, разошлись от переносицы. Он поцеловал ее в губы, прижал, потом отодвинул от себя и, улыбаясь, смотрел на нее, словно пораженный. Потом издал возглас довольного изумления и обернулся ко мне.
– Это Мэриголд. Моя любовница.
– Быстро вы обзавелись.
– Дорогая, это брат Присциллы. Скажем ему все, да, дорогая?
– Конечно, дорогой, – важно ответила девица, откидывая волосы со лба и прижимаясь плечом к Роджеру. – Скажем ему все.
Она говорила с легким провинциальным акцентом, и я теперь видел, что ей больше двадцати лет.
– Мы с Мэриголд уже давно вместе, Мэриголд была моей секретаршей. Мы уже тысячу лет живем как бы вместе. Но от Присциллы скрывали.
– Не хотели ее огорчать, – добавила Мэриголд. – Несли бремя одни. Так трудно было принять верное решение. Нелегко нам пришлось.
– Теперь все позади, – сказал Роджер. – Слава богу. – Они держались за руки.
Эта картинка любовного счастья наполнила меня ненавистью и отвращением. Не обращая внимания на девицу, я сказал Роджеру:
– Я вижу, что с молодой особой, которая вам в дочери годится, жить куда приятнее, чем с пожилой женщиной, связанной с вами супружеской клятвой.
– Мне тридцать лет, – возразила Мэриголд. – И мы с Роджером любим друг друга.
– «И в бедности, и в богатстве, и в здравии, и в болезни». И как раз когда она особенно нуждается в вашей помощи, взять и выгнать ее из дому!
– Это неправда!
– Правда!
– Мэриголд беременна, – сказал Роджер.
– Как вы можете мне это говорить, – возмутился я, – и стоять тут с таким порочно-самодовольным видом? Я что, должен радоваться, что вы зачали еще одного ублюдка? Чем вы так гордитесь? Прелюбодейством? В моих глазах это мерзость: старик и молодая девушка. Если бы вы только знали, как на вас противно смотреть – стоите там и лапаете друг друга и так грубо радуетесь, что избавились от моей сестры! Вы точно убийцы…
Они отошли друг от друга. Мэриголд села в кресло, не сводя со своего любовника горячего растерянного взгляда.
– Мы не нарочно, – сказал Роджер. – Так уж случилось. Чем мы виноваты, что мы счастливы? По крайней мере, теперь мы поступаем по совести, мы покончили с ложью. И мы хотим, чтобы вы сказали Присцилле, – объясните ей все. Черт, гора с плеч. Правда, дорогая?
– Нам так неприятно было лгать, ужасно неприятно, да, дорогой? – подхватила Мэриголд. – Мы столько времени прожили во лжи.
– У Мэриголд была квартирка, и я приезжал к ней… Унизительное положение.
– Но теперь все это позади, и мы… Господи, когда можно наконец просто говорить правду! Мы так жалеем Присциллу…
– Вы бы на себя посмотрели. Полюбовались бы. А теперь, будьте добры, отдайте мне Присциллины украшения.
– Мне очень жаль, – сказал Роджер. – Я же объяснил.
– Она просила украшения, норку, вон ту статуэтку, полосатую вазу, какую-то эмаль…
– Статуэтку купил я. И она останется здесь. Эмаль тоже. Она мне самому нравится. Эти вещи принадлежат не ей одной. Неужели вы не понимаете, что еще не время приступать к дележу? Речь идет о деньгах. Она уехала и все здесь бросила – может немного и подождать! А тряпки увозите, сделайте милость. В ваши два чемодана поместится довольно много.
– Я пойду упакую, хорошо? – предложила Мэриголд. И выбежала из комнаты.
– Вы расскажете Присцилле, да? – сказал Роджер. – Для меня это будет огромным облегчением. Знаете, я такой трус. Все время откладывал, не мог ей признаться.
– Когда ваша приятельница забеременела, вы сознательно выжили свою жену из дома.
– Я ничего такого не думал! Все шло, как шло, само по себе, мы были очень несчастны. Жили и ждали неизвестно чего…
– Присциллиной смерти, я полагаю. Удивительно, что вы ее не убили.
– Мы хотим ребенка, – сказал Роджер. – Ребенок – самое главное, и я забочусь о его интересах. Он тоже, слава богу, имеет свои права. И мы хотим наконец жить счастливо, честно и открыто! Я хочу, чтобы Мэриголд стала моей женой. Присцилла никогда не была со мной счастлива.
– А вы подумали о том, что теперь будет с Присциллой, какое существование ее ждет? Она посвятила вам всю свою жизнь, а теперь она вам больше не нужна.
– Ну, я тоже посвятил ей жизнь. Она отняла у меня не один год, когда я мог бы жить счастливо и открыто!
– Идите к черту! – Я выскочил в прихожую и увидел Мэриголд, стоявшую на коленях в облаке шелка, твида и розового нейлона. Почти все вещи были совершенно новыми.
– Где норка?
– Я же объяснил, Брэдли.
– Ну как вам не стыдно? Посмотрите на себя. Вы очень плохие люди. Неужели вам не стыдно?
Они сокрушенно, участливо посмотрели на меня, грустно переглянулись. Счастье словно сделало их святыми. Задеть их я не мог. Мне хотелось уязвить их, растерзать на куски. Но они были неуязвимы, блаженны.
Я сказал:
– Я не стану тут дожидаться, пока вы упакуете чемоданы. – Я не мог видеть, как эта девица встряхивает и аккуратно складывает Присциллины вещи. – Можете отправить их ко мне на квартиру.
– Хорошо, мы отправим, верно, дорогой? – сказала Мэриголд. – Наверху есть большой кофр…
– Вы ей расскажете, да? – сказал Роджер. – Только как-нибудь потактичнее. Но чтобы была полная ясность. Можете сказать и про беременность Мэриголд. Обратной дороги нет.
– Уж об этом-то вы позаботились.
– Но что-то вы должны ей привезти прямо сейчас, – сказала Мэриголд, стоя на коленях и подняв к нам безмятежное лицо, светившееся искренним доброжелательством счастливых. – Дорогой, может быть, пошлем ей эту статуэтку или?..
– Нет. Она мне самому нравится. Это ведь и мой дом, верно? – сказал Роджер. – Я его создавал. У этих вещей есть свое место.
