— Как тебя называть, босс? — поинтересовался Леон, одного за другим представив своих людей.
— Креолом.
— А имени что, у тебя нет?
— Вам оно ни к чему. Так что можешь считать, что нет.
Имя у Креола было. Диего Энрикеса произвели на свет в Барселоне, и родители его были чистокровными каталонцами. Кличка пристала в мадридской тюрьме для несовершеннолетних, где Диего отбывал трехлетний срок за драки и поножовщину. Кличка прижилась, и когда Энрикесу присуждали следующий срок, на этот раз за грабеж, в полицейских документах он уже значился как Креол.
Был Диего плечист, смуглокож, кучеряв и откровенно красив. А также неглуп, изворотлив, хладнокровен, мастеровит и рукаст — одинаково умело управлялся и с плотницким рубанком, и с бандитской выкидной навахой. Эти качества довольно скоро оценили серьезные люди, и, отбыв второй срок, в тюрьму Диего Энрикес больше не возвращался. Серьезные люди пристроили его к делу. Поначалу использовали как боевика в мелких операциях, связанных с подпольным игровым бизнесом. Диего умело страховал букеров, владельцев мелких тотализаторов в портовом квартале в Малаге, так же умело сопровождал инкассаторов с выручкой и выбивал долги из нерадивых игроков. Креола заметили, оценили и стали поручать дела посложнее. Затем сделали командиром мобильной группы, а потом и доверили разработку самостоятельных операций.
Престиж и авторитет Креола в криминальной среде неуклонно рос, а затем выбрался и за ее пределы. К Диего начали обращаться за помощью люди, с уголовщиной напрямую не связанные. И он в меру сил своих помогал — после разработанных и проведенных им операций клиенты оставались довольны. Гонорары росли, вместе с ними росли репутация и известность, вскоре обратившиеся в признание. Креол покинул Испанию, жить на одном месте он перестал, передвигаясь по миру туда, где требовались его таланты.
На этот раз таланты понадобились в Голландии, где компания, занимающаяся сбытом белого порошка, не ужилась с властями. По слухам, дела там были серьезные, но подробности Креола не интересовали, вникать в профессиональные трудности распространителей героина он не собирался. Задача стояла вполне конкретная, и он намеревался ее решить, невзирая на обстоятельства.
— Значит, так, парни, — сказал Креол, в очередной раз оглядев группу. — После операции нам придется отсидеться месяц-другой в глуши. Может, и дольше. Никаких кабаков и девочек, только москиты, змеи и подобная дрянь. Кого-нибудь это обстоятельство не устраивает?
Судя по выражениям угрюмых рож, обстоятельство не устраивало никого. Вслух, однако, ни один из пятерых недовольства не высказал, и Креол продолжил:
— На время операции дисциплина беспрекословная. Вы четверо подчиняетесь Аеону, он — лично мне. Это касается всех, без исключения. Вам понятно?
— Ясно, босс, — за всех ответил Леон. — Не волнуйся, ребята в порядке.
— Что ж, прекрасно. Приступаем.
4. ПАВЛОВ
Павлов пересек школьный двор и вошел в здание. В вестибюле, прямо за порогом, лежала мертвая девочка. Метрах в пяти еще одно тело — мальчик. Обоим лет по двенадцать. Павлов остановился.
— Сюда. — В двери спортзала появилась фигура с пистолетом в руке. — Тебе сюда, нейтрал.
Павлов вошел в зал и сразу увидел еще одно тело, на этот раз женщины в спортивном костюме. «Учительница», — понял он и перевел взгляд на группу детей в дальнем углу под присмотром двоих раскосых крепышей. Оба были при оружии. Еще двое вальяжно расселись на матах и покуривали. Судя по запаху, гашиш или анашу.
— Значит, так, нейтрал, — приблизился к Павлову расхристанный узкоглазый парень с красной повязкой на лбу. Руки у него заметно тряслись, и дергался нервно кадык. — Нам нужен катер. Канистры с горючим, чтобы хватило доплыть до Шри-Ланки. Семьсот тысяч баксов в мелких купюрах, хотя, если пожелаешь, можем запросить больше. И штурман.
— Хорошо, — сказал Павлов спокойно, — отпускайте заложников. Штурманом буду я сам.
Он вернулся в Сингапур на следующий день. Взял литровую виски и заперся в гостиничном номере. Эти пятеро бежали из местной тюрьмы. Перебили охрану. Захватили школу. Еще несколько жертв там.
Павлов откупорил бутылку, на скорую руку нарезал местный невкусный хлеб, вскрыл банку с консервированной ветчиной. Оставил все на столе и отправился мыть руки. В ванной взглянул в зеркало. Его передернуло — в глаза смотрел неопрятный, мрачный седой старик. Даже не седой — сивый. Одутловатое морщинистое лицо, мутный взгляд, выдающийся вперед «волевой» подбородок зарос трехдневной щетиной. Некогда могучие плечи тяжелоатлета, призера чемпионата России по боксу во втором полусреднем, поникли и стали покатыми. Ворот рубахи засален — он даже не удосужился переодеться после катера. Ты опустился, сказал себе Павлов. То, чем ты занимаешься, превратило тебя в урода. Во всех смыслах.
Надо завязывать. Прежде всего с выпивкой, а потом и с этой паскудной работой. Ему еще нет сорока пяти, он обеспечен, вполне может прожить безбедно до старости. И беззаботно…
Не может, осознал Павлов через секунду. Уже не может. Работа въелась, впиталась в него. То, что когда-то было вызвано местью и ненавистью, а потом чувствами справедливости, причастности и благородства, перекроилось в нечто другое и перекроило его под себя. Оно, это нечто, не было справедливым. И благородным тоже не было. Оно было… Павлов стиснул зубы, мучительно пытаясь найти нужное слово. Коммерческим, понял он наконец. Братство Нейтралов стало коммерческим предприятием. Бизнесом для тех, кто его возглавляет. А может, и не стало, а было всегда.
Пока расправлялся со спиртным, Павлов старался не вспоминать. Какое-то время ему это удавалось, но потом прошлое все же пробилось сквозь выставленные сознанием блоки и вторглось в настоящее. Десять лет назад самолет, на котором Марина с Леночкой возвращались из отпуска в Египте, был захвачен террористами. Они потребовали посадки в Йемене и освобождения дюжины подонков из тюрем пяти стран. Им отказали. Самолет упал в Бискайский залив. Так Павлов стал вдовцом. Бездетным вдовцом. Через два месяца он вступил в Братство.
Девять лет Павлов проходил первую ступень — стадию исполнителя — и за это время отправил на тот свет дюжину фигурантов. Всех мастей. Немногие исполнители его профиля доживали до второй ступени — стадии нейтрала. Павлов дожил, и теперь его жизнь стала гарантией жизней заложников. Братство не прощает. Убившие нейтрала подписывают себе смертный приговор. Этот приговор приводится в исполнение братьями первой ступени. Всегда.
5. ЭСТЕР
— Хорошо сработала, девочка. — Координатор Улыбнулся, выбил тонкую арабскую сигарету из пачки, вопросительно посмотрел на Эстер.
— Спасибо, — поблагодарила она и отрицательно покачала головой. — Я почти не курю.
— И правильно. — Координатор прикурил, выпустил кольцо дыма. — У меня для тебя хорошая новость, девочка. Твоя кандидатура утверждена. Первая же открывшаяся вакансия — твоя.
— Спасибо, — вновь поблагодарила Эстер. — Чудесно, просто замечательно.
Она вовсе не была уверена в том, что подняться на вторую ступень чудесно и замечательно. Так же, как и остаться на первой.
— Я вижу, тебя что-то тревожит, — заботливо сказал Координатор. — Не хочешь поделиться со мной?
Вопрос был формальным. Делиться с Координатором Эстер была обязана, для того и проводились ежемесячные контрольные встречи. Координатор был ее прямым начальником, хотя Эстер не знала даже его имени. Устав Братства предписывал не иметь тайн от начальства — ни связанных с работой, ни личных.
— Я часто задаю себе один вопрос, — задумчиво сказала Эстер. — Сказать по правде, он не дает мне покоя в последнее время.
— Что за вопрос? — нахмурился Координатор.
— Стоят ли жизни заложников того, чтобы отдавать за них наши.
Координатор поперхнулся дымом.
— Ты считаешь, мы платим за справедливость слишком большую цену?
— Я не уверена. Я вступила в Братство для того, чтобы отомстить за погибшую семью и препятствовать появлению новых жертв. За это я была согласна пожертвовать, если нужно, собой. Отомстить мне удалось, хотя и не прямым виновникам гибели детей и мужа. Что же касается воспрепятствования… — Эстер замялась.
— Ну-ну, — подбодрил Координатор. — Говори.
— Мне перестало казаться, что результаты нашей деятельности справедливы. И что они гуманны, тоже перестало.
— Вот как, — Координатор удивленно поднял брови. — Почему?
— Мы, спасая жизни одних, отнимаем их у других. А эти другие отнимают у нас. И не только жизни, честь тоже.
— Понятно. — Координатор закурил новую сигарету, откинулся на спинку кресла. — Давай начистоту, девочка. Ты слишком близко к сердцу воспринимаешь свою специализацию. Тебе наверняка кажется, что ты превратилась в доступную женщину, в проститутку. И пример Юдифи, покаравшей Олоферна, тебя больше не устраивает. Ты перестала ощущать себя современной Юдифью, не так ли?
