Иканыч расцеловался с хозяином, с его женой и даже прослезился. Хозяин подарил Иканычу новешенький тулупчик и сказал:
— Вот тебе, милок, это ты заработал за три дня службы, носи его на здоровье.
— Да навещай нас при случае. В этом доме для тебя всегда место найдется, — сказала жена хозяина.
— Ты смотри, как они тебя полюбили, — поражается дед.
— Как же это не полюбить этакое золото луженое? — проворковал Ильяшка про себя.
Дома Ильку встретили объятиями и слезами:
— Где же ты, негодник, пропадал? Мы здесь умирали от страха за тебя!
Икета исподлобья оглядывает люльку с новорожденным и ворчит:
— Вижу я, как вы тут умирали, народили себе всяких самозванцев! А увидев, как братишка сладко сосет материнскую грудь, Илька пропыхтел:
— Лопай, лопай, обжирайся, а Икета может и сухую корочку поглодать, бедолага бедовый, горемыка горемычный.
Ни за что не хочет Икан смириться с появлением братишки. Дважды заставали его за тем, как он, схватив младенца на руки, устремлялся с ним через кукурузник к реке.
— Эй, малый, обратно! Куда это ты с ним направился?
— Хочу его бросить в кусты, пусть его лиса унесет! — с полной откровенностью сознавался Илька, мстительно сверкая глазами.
Но вскоре одно необычайное происшествие примирило Иканыча с братом.
Вот как это было.
В один пасмурный и ветреный день мой двоюродный дед Ниджо взгромоздил на плечи люльку и пошел к попу окрестить ребенка и дать ему имя. Когда вся эта процедура была выполнена, дед Ниджо завернул в сельскую корчму угостить крестного и прочее общество.
— Пейте, братцы, не жалейте! Я сегодня в честь младшего Чопича угощаю.
Компания загуляла в корчме, глядь, где-то к ночи является дед Ниджо домой один, без ребенка. Бредет, спотыкаясь, дорогой и во все горло песни орет, так что все кругом сотрясается, а люлька с ребенком исчезли без следа, он их в корчме позабыл.
— А где Тодор, разрази тебя гром? — яростно накинулся на него мой дед.
— Какой еще Тодор, черт возьми?
— Мой брат! — выскочил вдруг из своего угла Илька и схватился за топор. — Подавай сюда моего брата сейчас же, не то голову с плеч!
— Но-но-но! — примирительно протянул дед Ниджо, забирая у сына топор. — Малый с народом, в корчме.
— Что он там делает, в корчме? — в ужасе воскликнул дед Рада.
— Как что? Гуляет и пьет вместе с другими гостями.
— Да разве ж это мыслимо, чтобы двухнедельный младенец в корчме пил и гулял, дьявол тебя побери! — орет дед Рада, а Иканыч ему подпевает:
— Небось он не Вея, чтобы наравне со взрослыми пить.
На наше счастье, на дороге показалась бабка Ека. Согнулась в три погибели под тяжестью люльки с ребенком и кричит издалека:
— Все в порядке, не бойтесь, вот он, парень, со мной! В корчме его нашла. Лежит себе смирно в своей люльке, а возле него крутится мой кот кривой Котофей.
— Ура Тодору, дорогому братцу матадору! — провозгласил Икан. — С этого дня я его под свою защиту беру!
И правда, с того времени, едва придя из школы, Илька целыми днями возится со своим братишкой, таскает его, словно кошка котенка. Играет с ним, лопочет и приговаривает:
— Вот вырастешь, мы с тобой этого Бранко поймаем и обдерем, бесхвостого жеребца!
Однажды он додумался до того, что потихоньку приволок Тодора в школу и спрятал под скамьей. Учительница как раз рассказывала нам что-то о козах, когда малый вдруг из-под парты подал голос, заблеял, точно ягненок:
— Меэ-э-хе!
Конечно, тут сразу поднялся шум и гам, а Икану стоило немало труда убедить учительницу в том, что это его родной брат, а не чей-нибудь подкидыш.
26
Вылились на землю осенние дожди, на смену им пришла сухая и холодная погода, и вот однажды утром ударил первый заморозок и деревья украсились серебряными нитями инея.
— Вот вам и зима! — сказал дед Рада.
Икета спешно мастерит санки, а я вместо него делаю задание по арифметике.
Однажды вечером сильно похолодало, и, заметив, как наша старая свиноматка подбирает солому по двору, дед Рада с уверенностью предсказал:
— Ночью выпадет снег.
— Откуда ты знаешь? — подскочили мы к нему обрадованные.
— Мне свиноматка сообщила. Раз свинья солому подбирает, значит, снега жди.
Иканыч уставился на свинью и протянул:
— И кто бы подумал, что она такая умная. Вот, например, Бранко не знает, когда выпадет снег, а свинья знает. Впрочем, я всегда предполагал, что наша свиноматка вдвое сообразительней, чем он. Да и гораздо красивей.
— А если свиноматка врет и ночью снег не выпадет, тогда что? — подковыриваю я его.
— Тогда я ее так измолочу, что больше ей никогда не придет в голову врать! — грозится Икан и таскает свиноматку за ухо: — Будешь врать? Будешь? У меня уже санки готовы!
Рано поутру мы сорвались с кроватей и прямо к окну, смотрим, а за окном все чисто и бело. Снежная тишина легла на всю округу, укрыло снегом отяжелевшие ветви деревьев, и лишь синица или воробей, вспорхнув с сучка, поднимут легкое облачко снежной пыли.
— Ура! Да здравствует мудрая свинья! — воскликнул Икан. Прежде всего он заскочил в свинарник, где трижды расцеловался со свиньей, а уже потом полетел испытывать свои санки.
Как только легла снежная зима, в селе зачастились «прялки», поздние вечерние посиделки с играми, шутками и рассказами. На прялки спешил попасть и стар и млад, стремились прорваться всеми правдами и неправдами на прялки и ребятишки.
А попасть на прялки часто бывало не так-то легко. Порой приходилось больше часа брести по глубокому снегу, переправляться через поток, пробираться ущельем, лезть в гору, чтобы добраться до дома, где устраивались посиделки. Случалось, в пути поднималась метель, разыгрывалась снежная буря, смешивая все вокруг в непроглядный снежный вихрь. В такое время только искушенные и опытные люди могли найти дорогу.
Меня с Иканом отпускали на прялки только в ближние, соседские дома. Далеко ходить на прялки нам не разрешали, а уж если прялки намечались где-нибудь на окраинных выселках, то про них и слышать не хотели.
— Вы еще маленькие, а мороз сильный, и снег глубокий, не ровен час, и волка встретишь.
И правда, с отдаленных лесистых холмов, особенно в безоблачные ледяные вечера, до села доносилось пронзительное и протяжное завывание: ауууу-ваууу! От этого звука у людей волосы вставали дыбом, а сельские собаки с ощетинившейся шерстью забивались в свои будки или скреблись когтями в двери, прося, чтобы им открыли.
Ясными вечерами слышался и отрывистый, резкий лай лисиц: ав-ав-ав!
— Лает на луну, думает, это погача и ее можно съесть! — давал научное толкование лисьему лаю Икан. — Я бы и сам полаял, если бы знал, что она мне в руки свалится.
Однажды дед и моя мать застали нас с Иканом за тем, как мы, вернувшись в полночь с прялок, залезли на нашу совместную кровать. (А надо вам сказать, что с тех пор, как у Икана родился брат, он переселился спать в мою постель.)
— Ну подождите же, бродяги вы этакие, вот возьму да припрячу вашу обувку, не в чем тогда вам будет на прялки удирать! — пригрозил дед Рада.
Долго ждать обещанного нам не пришлось.
С тех пор взрослые по вечерам регулярно забирали наши опанки и носки и прятали под дедову кровать. На всякий случай дед отбирал еще у Ильки и его штаны из конопляной холстины и закладывал их под свой набитый сеном тюфяк.
— Надо полагать, без штанов он на прялки не сбежит, постесняется! — уповал на свою уловку дед.
В первые дни Илькиного переселения на мою кровать нам было очень занятно спать вместе. Мы лежали с ним валетом, головами в разные стороны. Так нам было удобнее.
Вот дрыгнет Илька ночью ногой и прямиком мне в челюсть заедет. Я с испугу хватаю его за ногу и отчаянно впиваюсь в палец зубами.
— Ой-ой-ой! Змея! — вопит Икан и вскакивает на ноги, я за ним, и вот мы уже вцепились друг в друга, и начинается потасовка с громкими криками и визгом.
— Ага, попался! — верещу я.
— Ага, держи его! — вопит Икан.
Но вскоре мы привыкли ночевать в одной кровати, и в темноте, под одеялом, постоянно о чем-то договаривались и шептались.
Лежим мы как-то вечером и гадаем, как бы нам на прялки сбежать. На дальнем краю села намечалось большое гулянье, Славко Араб тоже непременно собирался там быть. А уж раз Славко Араб там будет, значит, и нам любой ценой надо туда попасть.
— Из дому мы как-нибудь выскользнем, когда все заснут, — говорю я. — А вот опанки из-под дедовой кровати нам не удастся достать, у деда чуткий сон.
— Можно и без опанок, — видно, уже осенила какая-то идея Икана.
— А как?
— Очень просто, — отвечает он. — Я вот что придумал: сначала я побегу по снегу босым и понесу тебя на закорках, а когда ноги у меня совсем окоченеют, ты спешишься и понесешь меня на закорках, пока не замерзнешь. Так попеременке друг на друге верхом мы и доберемся до прялок. Ну как, здорово я придумал?
