могла навестить Есенина и несколько раз, в следующий раз – с Мотей), что друг Есенина Мотя Ройзман с самого начала был соглядатаем и сексотом, что после разрыва с имажинистами и ухода Есенина Матвею Ройзману, естественно, нечего стало делать в «Стойле» – он возвращается на службу туда, откуда пришел, в ГПУ. И начинает писать не стихи, а прозу о работе чекистов, милиции. Одна книга так и будет названа: «Друзья, рискующие жизнью». В этой области он больше преуспеет.
Газетный переулок, дом 3
Его друзья-чекисты, писатели Лев Кассиль и Лев Шейнин, дадут высокую оценку его чекистской деятельности и его детективному жанру». Вот и верь этим мемуаристам! Значит не зря одна известная писательница сказала, что мемуары, по сути своей, уже лжесвидетельство.
Московский университет
Здание Московского университета на Моховой построено на месте усадеб князей Волконского, Репнина и Барятинского. В правом флигеле главного здания был устроен домовый Храм во имя Святой Мученицы Татьяны. Он пострадал при пожаре 1812 года, и был восстановлен к 1817. При большевиках в Храме поначалу устроили библиотеку с читальным залом, а в 1922 году – студенческий клуб. В 1919 году в одной из аудиторий Университета на Моховой выступал Есенин.
Об этом событии вспоминал Матвей Ройзман, в то время – студент. Он дежурил на вечере с красной повязкой на рукаве: следил за порядком. Выступление Есенина, как всегда, было триумфальным. Его организовал будущий популярный конферансье Михаил Гаркави, тогда еще стройный и молодой. Он проводил все университетские концерты для студентов. Условием своего выступления Сергей Есенин поставил участие в вечере Анатолия Мариенгофа. Условие приняли.
На вечер пришла и харьковская знакомая Анатолия – Фанни Шеришевская. Мотя вызвался проводить девушку в зал, и с удовольствием задержался послушать поэтов. Есенин прочел «Товарища», которого в 1919 году часто исполнял. Ройзман вспоминал: «Студенты оглушительно хлопали в ладоши, топали ногами, орали: «Есенин, еще!» Группа студентов подхватила Сергея Есенина на руки и стала его качать. Есенин предложил им качать и Мариенгофа<…>» Освободившись от разгоряченных поклонников, Есенин попросил Мотю вывести его незаметно. Ройзман проводил поэта к дверям с выходом на Большую Никитскую и уговорил сторожа открыть дверь.
Здание Университета на Моховой
«В эту минуту, – писал Ройзман, – мне и в голову не пришло, что Есенин сыграет роль в моей литературной судьбе<…>»
Возле Университета уже совсем другим увидит Михаил Бабенчиков поэта в 1925 году: «За месяц до смерти Есенина я встретил его у ограды университета (там, где стоит «бронзовый» Ломоносов). Он молча кивнул головой… Я не знал, что он кивает уже не мне, а тому черному человеку, который неотступно преследовал его. Когда Есенин прошел, я обернулся. Он удалялся маячащей, нетвердой походкой, словно бы не он один, а земля шла за ним… Мог ли знать я тогда, что под ношей протекших лет мне так скоро придется гнуть спину, сгребая опавшие листья дружеских воспоминаний».
Борис Глубоковский
«Актеры, я заметил, питали к нему особенную нежность. Может быть потому, что он так эффектно «играл» свою жизнь. Играл по старинке, нутром, как играли во времена Мочалова», – это наблюдение сатирика Эмиля Кроткого подтверждает своей дружбой с Есениным типичный представитель богемы, актер Театра Таирова, успешный журналист, писатель, поэт, драматург, режиссер Борис Глубоковский. Несмотря на незаурядность этого человека, среди обилия мемуарной литературы о Сергее Есенине и его окружении, сведения о Глубоковском приходится выуживать буквально по крупицам. Прима Камерного театра Алиса Коонен отзывалась о нем так: «<…>Борис Глубоковский, большой, красивый, с глубоким бархатным басом и внешними данными он напоминал Маяковского». Вадим Шершеневич вспоминал его в «Великолепном очевидце»: «Много свежего внес приехавший откуда-то не то с Украины, не то с Поволжья актер и писатель Борис Глубоковский, весело остривший и мечтавший выпустить автобиографический роман «Сволочь». Даже у Мариенгофа, байки которого всегда изобилуют подробностями, присутствие московского актера Глубоковского на шуточной церемонии избрания Председателем Земного Шара в Харькове Велимира Хлебникова никак не объясняется, словно он материализовался из воздуха: «В заключение, как символ Земного Шара, надеваем ему кольцо, взятое на минутку у четвертого участника вечера – Бориса Глубоковского. Опускается занавес. Глубоковский подходит к Хлебникову: «Велимир, снимай кольцо». Хлебников смотрит на него испуганно и прячет руку за спину. Глубоковский сердится: «Брось дурака ломать, отдавай кольцо!» Есенин надрывается от смеха». С 1918 года Борис Глубоковский являлся активным членом сообщества имажинистов: читал их стихи со сцены, выступал с докладами на диспутах («Плевательница для муз» при поддержке, как говорилось в афише, «тяжелой артиллерией имажинистов»), готовил монографию о художнике Якулове и с особой симпатией относился к Есенину. Общность их взглядов на литературу и русский язык отмечал критик А. Воронский. Удалось узнать, что Борис Матвеевич Глубоковский был сыном Матвея Никаноровича Глубоковского, из Вологодской губернии приехавшего в Москву, основателя журнала «Наука и жизнь».
Отец Бориса скончался от тифа в 1903 году, оставив вдову с пятью детьми. Дядей Бориса был Николай Никанорович Глубоковский, известный богослов, историк, эмигрировавший из России в 1921 году. По всем прижизненным документам Борис – Александрович. Возможно это отчество по отчиму. Известно, что Борис был женат на чудесной, со слов художника В. Комарденкова, девушке Лизе, брак был недолгим: к началу 20-х годов Лиза повторно вышла замуж, хотя фамилию первого мужа оставила (Елизавета Глубоковская). Глубоковский имел комнату, где приютил общего с Есениным знакомого – Марцелла Рабиновича, литератора, некоторые исследователи считают его сотрудником ОГПУ. «Большая заботница» о здоровье Есенина, Бениславская, называет Глубоковского среди вредоносных знакомых поэта: «Этими пиявками, присосавшимися к Есенину были – Ганин, Клюев, Аксельрод, Глубоковский…» Сам Глубоковский, к слову, критиковал «Москву кабацкую» и высказывал опасение, что богема губительно сказывается на таланте поэта. По воспоминаниям Захарова-Мэнского, дружба Бориса и Сергея не всегда была безоблачной. Он описывал эпизод драки между друзьями, порванную рубашку Есенина и раскаянье Глубоковского. Наконец мы подходим к самому освещенному периоду жизни Бориса Глубоковского – его ссылке на Соловки по делу «Ордена русских фашистов», благодаря заключенному Борису Николаевичу Ширяеву, театральному деятелю, автору книги о СЛОНЕ «Неугасимая лампада», многие страницы которой посвящены Глубоковскому. Ширяев пишет: «Глубоковский был столь же беспутен, сколь и талантлив. Беспутен почти в буквальном значении этого слова: поехав, например, с Камерным театром в турне по Европе в начале 20-х годов, он ухитрился «потерять» его в Берлине, а сам оказался в Мадриде, откуда его доставил к месту службы советский полпред». По
