Сон «Осознаваемо и раскованно» внес существенный уравновешивающий вклад в мое овладение состоянием осознаваемости. По сути, он научил меня осознаваемости в совокупности с раскованностью и юмором, которые уравновешивали бы серьезность и эмоциональную напряженность всего проекта. Таким противовесом во сне стали оглушительный хохот и «вольная» беседа, и это было просто восхитительно.
Следующее осознаваемое сновидение из этой серии отличалось явной религиозной символикой. Посетив меня примерно через две недели после предыдущего сна, оно даровало мне всепоглощающее чувство силы и радости.
ИОАНН ЗЛАТОУСТ: ЗОЛОТЫЕ УСТА
6 марта 1981 года
Слышу звучный мужской голос — он энергично и размеренно произносит что-то нараспев. Всматриваюсь в темноту, и постепенно нахожу взглядом священника. Он стоит в алтаре, лицом к своей пастве и служит мессу. Голос его звучит мощно, глубоко и неотразимо завораживает, хотя язык мне не знаком. Почему-то чувствую, что это древнегреческий, но полной уверенности у меня нет. Внезапно понимаю, что это сон, и желая в этом удостовериться, приказываю своим ладоням появиться в поле зрения. Ладони не появляются, зато возникает уже знакомое чувство необычайной ясности и душевного равновесия. Я знаю, что это сон. Священник, которого я вижу, — отец Джин Лукас, хотя я не до конца в этом уверен: слишком могуч и звучен его голос. Он превосходит силой любой человеческий голос, который мне до сих пор доводилось слышать. Преклонив колени сбоку от алтаря, очень пристально разглядываю священника. Вижу только отца Лукаса, хотя знаю, что присутствуют и его прихожане. Он начинает медленно исчезать из вида, и я посылаю ему телепатическую просьбу вернуться. Он полностью исчезает, и я осознаю, что не властен над этим сновидением.
Проходит несколько мгновений, и я слышу другой мужской голос — он тоже энергично произносит что-то нараспев. Снова напряженно вглядываюсь в темноту, и постепенно перед глазами возникает образ другого священника. Он тоже стоит в алтаре перед прихожанами.
Возникшая передо мной картина похожа на прекрасный черно-белый снимок, очень мягкий и выразительный. Пение и мощный голос этого священника тоже неотразимо завораживают, молитва звучит на том же незнакомом языке, который я слышал до этого. Вдруг интуиция подсказывает мне, что этот священник — Св. Иоанн Златоуст, и сердце мое наполняется восторгом. На меня производит глубокое впечатление мощь, красноречие и притягательная сила, исходящие от его голоса и присутствия. Слушая священника, я вижу, как у меня перед глазами проплывает смутная тень моей руки. Поняв, что во сне появились мои руки, чувствую еще большую уверенность в том, что пребываю в состоянии осознаваемости. Вижу нескольких нарядных женщин в ярких платьях — они стоят в первом ряду толпы прихожан, и лица их лучатся и сияют воодушевлением. Понимаю, что их переполняет восхищение Иоанном, чей голос и присутствие являют им живую благодать, непосредственную и реальную. Постепенно поющий священник медленно исчезает из вида, и я провожаю его взглядом.
Этот сон еще раз подтвердил для меня существование духовного измерения осознаваемого сновидения. Первый священник, отец Джин Лукас, был героем моих отроческих лет. Он служил помощником пастора в нашей приходской церкви, когда в возрасте четырнадцати лет я поступил в семинарию, и на протяжении всего обучения оставался для меня опорой и источником вдохновения. Я до сих пор питаю к нему самые теплые чувства, хотя сейчас мы видимся редко. Второй священник, св. Иоанн Златоуст (345-407 гг. н. э.), был одним из отцов-основателей раннехристианской церкви. Благодаря своему необычайному красноречию он получил такую известность, что современники дали ему почетное прозвище Златоуст. В этом сновидении также подчеркивался общественный аспект осознаваемых сновидений, подразумевающий, что в каких-то особых ситуациях, например, в коллективных богослужениях, измененные состояния сознания можно делить с другими людьми. В обеих частях сна преобладающим впечатлением было энергичное, напевное звучание слов молитвы, и оно живо в моей памяти до сих пор. Мощь и ритм этих звуков изливались из обоих священников наподобие потока энергии и непосредственно передавались стоящим поблизости людям, которые жадно впитывали их.
Позже, размышляя об этом, я увидел связь между Иоанном Златоустом и даром чистого золота, который я принес младенцу Христу, во сне «Дар волхвов». Красота и ценность золота общепризнаны и не нуждаются в комментариях. Для меня существует важная духовная связь между золотым сердцем и золотыми устами, ибо то, что у человека на сердце, в конце концов всегда найдет свое выражение. Каков человек по своей сути, таким его в конце концов узнают все и каждый. В сущности никаких тайн нет. Звучание молитв, которые в этом осознаваемом сновидении читали оба священника, было поистине неописуемо как и многое из того, что происходит в этом состоянии. Я помню невероятно глубокую и звучную вибрацию этих слов, чеканный ритм которых воодушевлял и возносил. В каждом слоге ощущалось биение энергии. Каждое слово, — казалось мне во сне, — было волновой единицей, истекавшей из самых глубин космоса, и двое священников, как проводники, передавали эти слова своим слушателям, которые, полностью настроившись и открывшись, впитывали их жадно как губки. Люди были по-настоящему заворожены этой энергичной напевной вибрацией, которая по сути была вибрацией Духа, и я во сне был тоже заворожен красотой божественной музыки, исполняемой двумя Его избранными инструментами. То была истинная литургия! То было коллективное богослужение, какого мне никогда не доводилось переживать наяву. Каждый из священников — Иоанн Златоуст и отец Джин — продемонстрировал свое проявление божественного дара. Святой был проводником, через который божественная энергия могла беспрепятственно струиться после устранения преград, порождаемых человеческим «я». Отец Джин, наш современник, пребывал в полной гармонии с энергетическим полем своего духовного предшественника. Не могу себе представить более бесхитростного выражения святости, целостности или живой благодати.
Во сне мне удалось увидеть только часть прихожан Иоанна Златоуста — это были те, кто стоял близ алтаря; вытянувшись в струнку, с сияющими глазами, они чутко внимали его молитве. Ни люди, ни я сам не понимали значения слов или интеллектуального содержания мессы, однако в моем сне она была полностью доступна всем. Молитва была такой, какой была. Сущностью ее была энергия. Ее особой целительной силой была вибрация. Во сне я испытывав глубокое восхищение силой древнего языка и вибрациями, которые несли в себе голоса обоих священников — древнего и современного.
В итоге я воспринял этот сон как приглашение развить в себе такую же силу и энергию, дабы изречь «свою истину» с полным красноречием и убедительностью «златых уст». Много раз я с удовольствием перечитывал этот сон, который нес в себе такое сильное ощущение тайны. Я до сих пор уверен, что не до конца уловил его смысл и важность, и это вполне нормально. Может быть, чем старше я буду становиться, тем больше этот сон сможет мне сказать. Я готов ждать, пока он не раскроется передо мной во всей своей полноте.
Глава 5. Помехи и преграды
«Для того, кто осмелится открыть глаза ночью, во мраке всегда сияет свет».
— Ричард Бах
На следующем этапе своего эксперимента я сосредоточился на том, чтобы понять, чем вызвано мое сопротивление осознаваемым сновидениям. Те, кому знаком процесс психологического роста, знают, что большинство людей так или иначе сопротивляются происходящим в жизни переменам, если они к этим переменам не совсем готовы. На этой стадии эксперимента, приблизительно через пять месяцев после его начала, я поглубже заглянул в себя, чтобы оценить собственную готовность или неготовность к перемене. Некоторый свет на этот вопрос пролила недавно попавшая мне в руки книга Питера Дракера, известного консультанта по менеджменту и организации производства. Дракер говорит, что в принципе существуют четыре условия, определяющие психологическую готовность человека к перемене: (1) перемена должна выглядеть разумной: люди всегда убеждают себя в разумности даже самых неразумных и сумасбродных перемен; (2) перемена должна выглядеть как улучшение прежней ситуации; (3) перемена должна проводиться в умеренном темпе: она не должна быть слишком стремительной и кардинальной, чтобы не смести все привычные психологические ориентиры, которые обеспечивают человеку ощущение покоя и уверенности; (4) перемена должна отчетливо и явно способствовать укреплению чувства психологической безопасности [12, с. 269]. Размышляя над этими четырьмя условиями, я постепенно понял что больше всего меня беспокоит четвертый пункт из списка Дракера. Может быть, яркость моих осознаваемых сновидений начинает нарушать прежнее душевное равновесие и каким-то образом угрожать моей внутренней безопасности? — думал я.
